Рыцарь (др. издание)

Я рассеянно кивнул.

— А из-за чего вообще он… ну, Гийом этот… из-за чего вообще он до меня докопался?

— Ч-чево?

— Почему он меня искал?

— Так это… — Толстяк недоумённо дёрнул плечами. — Вы ж про него памфлет сочинили. Ещё когда мы в Марселе были.

— Памфлет? В Марселе?

— Ну да. Неужели не помните? «Раз как-то грозный Гийом де Бош в авиньонском борделе устроил дебош. В канаве заснул и, проснувшись, услышал: «А боров ведь этот на де Боша похож!..»» Там ещё четырнадцать куплетов. Говорить?

— Потом. С де Бошем всё ясно. Теперь расскажи мне, как меня зовут, кто я такой и что мы делали в Марселе.

— Кто вы тако… То есть вы совсем-совсем ничего не помните?

— Совсем. Итак, кто я такой?

— Вы — мой господин, сьер Андрэ де Монгель.

Толстяк снова замолчал, решив, видимо, что выдал мне более чем исчерпывающие сведения. Но я так ничего и не вспомнил. Андрэ де Монгель… Это имя не вызвало никаких эмоций, ни шквала воспоминаний — как я втайне надеялся. Просто набор звуков, не более.

Поэтому я продолжил давить на толстяка:

— Это всего лишь имя. А кто я такой? Чем я занимаюсь, что делаю, где живу?

— Вообще-то, — сказал толстяк, — вы живёте в Монгеле, в имении вашего батюшки. Но, с другой стороны, вы там не живёте вот уже почти восемь лет. А занимаетесь вы… Ну и не знаю, как сказать, ваша милость. Вы же рыцарь. Вот странствуем, сталбыть. Восьмой уж год пошёл…

— Ах вот как… — задумчиво произнёс я. — Значит, рыцарь… Странствующий рыцарь…

Было в этих словах что-то… что-то знакомое до боли… и вместе с тем — совершенно неуместное. Мне почему-то вдруг захотелось громко расхохотаться.

Но смеяться я не стал. Слишком уж серьёзно, со странной смесью материнской заботы и дружеского сочувствия смотрел на меня взволнованный толстяк.

— И давно мы с тобой странствуем?

— Да вот… Как вернулись из Палестины, так и странствуем.

— Из Палестины?

— Из Палестины, — значительно подтвердил толстяк.

— И давно мы оттуда?

— Четвёртый год тому уж.

— А что мы там делали?

И почти не удивился, когда услышал:

— Сражались с нечестивцами за Гроб Господень.

Я вздохнул:

— Оставим пока Палестину в покое. Расскажи мне о моих родителях.

Толстяк снова ахнул:

— Что, даже батюшку вашего не помните? Вот грех-то какой, прости Господи…

— Короче.

— Граф де Монгель, значит, отец ваш… Матерью вашей с Жераром была Бланка из Тюи… Только померла она после родов-то… Вы и не знали её совсем… Красавица была и хозяйка добрая…

— Жерар — мой единственный брат?

— Да. То есть нет… То есть брат у вас один, но есть ещё и сестра. Младшая. Когда ваша матушка померла, господин граф снова женился. На дочери барона фон Штрауфзена. От того брака и сестра ваша, Луиза.

— Понятно. А чего мне дома-то не сиделось?

— А вот этого уж, — сказал толстяк, — уж вот этого я не знаю.

И недоумевающе развёл руками в стороны. Подумал немного и добавил:

— А коня вашего Принцем зовут.

— Ну хорошо, — сказал я. — А куда мы ехали, когда нас нагнал этот… де Бош? Или тоже не знаешь?

— Почему же, — обиделся толстяк, — знаю.

— И куда?

— На запад.

Ненадолго в воздухе повисло молчание.

— И это всё? Просто на запад?

— Ну, вообще-то вы собирались в Тулузу, но до неё ж ещё переть и переть… И к тому ж, кто вас знает, куда вам посередь дороги повернуть вздумается? Вот так восемь годков назад поехали мы с вами раз в один городок, где, как говорили, церковь построили новую… а вернулись только через четыре года, из Палестины из самой.

Я хмыкнул:

— И часто мы с тобой так ездили?

— Господин мой, — проникновенно сказал толстяк, — все те восемь лет, что я с вами, мы только так и ездили.

Дела.

— Давай-ка теперь вернёмся к тому, с чего начали. Как тебя зовут?

— Тибо. Слуга я ваш. Неужели не помните?.. Мы ж с вами всю Палестину… От Акры до Аскелона… Вот напасть-то ведь какая, прости Господи…

— Хватит ныть. Подумал бы лучше, что теперь делать.

Тибо почесал затылок:

— А что делать? В Эжль ехать надо. К епископу.

— Зачем нам епископ?

Тибо удивился:

— Да как же? Чтоб рассказать о поединке. А то ведь ещё наплетут всякого…

— Самому епископу и рассказать?

— Ну да. Это ж его земля. И отпущение он же даст. Индульгенцию.

Что такое индульгенция, я у Тибо спрашивать не стал.

Пока мы собирали шмотки, у меня крепло мрачное предчувствие насчёт предстоящей верховой езды. Вдруг я и на лошадь залезть не сумею. Буду ходить вокруг да около и размышлять, как бы половчее вдеть ногу в стремя. Или свалюсь, едва Принц двинется с места.

Предчувствия не оправдались. Моё тело отлично помнило, что ему следует делать, а Принц помнил, что следует делать ему. Мне оставалось только любоваться окрестностями.

День выдался прекрасный. Лето, птички поют… лес вокруг…

— Скажи, Тибо, — обратился я к своему спутнику, — а когда станет известно о смерти Гийома, у нас не будет неприятностей?

Тибо пожал плечами:

— Может, и будут. Если родственники у него найдутся. Но он же северянин. Пока ещё доберутся до нас эти родственники…

— Только родственников нам и надо опасаться?

— А кого ж ещё? Вы ведь честно его убили.

Эжль оказался небольшим городком, окружённым садами и огородами. Ни городской стены, ни частокола вокруг Эжля не было, зато в самом центре громоздилась здоровенная постройка, поначалу принятая мною за крепость. Но это была не крепость. Это был монастырь.

Вообще-то сей монастырь мало отличался от укреплённого замка. Толстые стены с бойницами, мощные дубовые ворота, затянутый ряской ров и невысокая насыпь, густо заросшая сорными травами. Западную стену оберегала круглая низенькая башня.