Рыцарь Грааля

Пейре ощутил в сердце сладкую боль, но не застонал, а запел.

В этот день он пел особенно хорошо. Сердце не успело еще стукнуть и сорока раз, как голос Пейре заполнил все вокруг. Он летел, проникая и пронизывая эфир, подобно чудесному аромату восточных благовоний. Так что, когда он допел последний куплет, его голос и чудесная музыка еще звучали какое-то время, точно вместе с Пейре пели духи земли, воды, огня и воздуха.

– Ты истинный король трубадуров! – произнес наконец растроганный Раймон, смахнув навернувшуюся слезу.

Пейре низко поклонился графу и вернулся на свое место. Быстрый, словно белка, Хьюго поспешил наполнить его кубок.

– Граф сказал правду, и я присоединяюсь к нему – вы настоящий король поэтов и трубадуров, достойный Пейре Видаль, – графиня подняла во славу рыцаря свой покрытый каменьями кубок. И то же с криками ликования повторили сидящие за столом гости.

– Если бы сегодня граф назвал меня новым королем поэтов, я сделал бы своей королевой вас, о, несравненная, – шепнул графине Пейре, улучив момент, отчего белоснежные щеки донны Констанции покрыл довольный румянец.

Больше они в тот день не разговаривали. А утром, позвав с собой благородных рыцарей и дам, Пейре двинулся исполнять священный долг.

Он решил приехать со столь блестящим эскортом к дому Гийома де ла Тур, так как победа жизни над смертью непременно должна была происходить в присутствие всей знати и трубадуров. Дабы последние могли достойным образом прославить этот подвиг Видаля.

Впереди кавалькады скакали герольды и копейщики, расчищающие дорогу, далее ехали певцы и музыканты, которых Пейре просил поочередно исполнять песни о любви, создавая, таким образом, подобающее случаю настроение.

Сам Пейре в короне и алом плаще с золотыми цветами дрока был в центре. Он громко рассказывал дамам о Боге Любви и о том необыкновенном даре, которым тот наградил его.

Дамы же смотрели на Пейре и видели в нем не посланника небожителей, а самого прекрасного Бога Рыцарской Любви.

При виде великолепной кавалькады, о прибытии которой сообщали герольды, народ вставал на колени, кланялся, кто-то бросал цветы. Шустрые мальчишки бежали рядом, разглядывая величественное зрелище. В толпе то и дело раздавались крики:

– Смотрите это благородный рыцарь Готфруа из Каркассона, выбивший на прошлом турнире из седел шесть славных рыцарей. Ура Готфруа! – юный, едва ли старше самого Пейре, но уже опытный воин Готфруа покраснел от удовольствия.

– Сам Доменико де Мати, хозяин замка Лабор. Редкая в этих краях птица. Не иначе как опять что-то не поделил с младшим братом, вот и прикатил под крылышко к графу Раймону.

– А это – рыцарь в короне и алом плаще на вороном. Не иначе как сиятельный принц.

– Бери выше – это Ричард. Смотри – герб Плантагенетов!

– Да нет – это же сын кожевника Видаля – Пейре. Я же ихний сосед. – Пейре! Посмотри на меня, твоя милость! Это же я, Густав цирюльник!

Пейре повернулся на голос и отсалютовал бывшему соседу, картинно подняв своего коня на дыбы.

По толпе прокатилась волна одобрения, переходящая в восторг. И вскоре все уже кричали: «Пейре Видаль! Наш Пейре Видаль вернулся! Ура Пейре!!!»

Толпа провожала кавалькаду до самого дома де ла Тура. Там Пейре легко соскочил с коня, взял в руки белую лютню и, прошептав молитву, вошел в раскрытую перед ним его воинами дверь.

Несколько слуг де ла Тура выскочили навстречу Видалю, но тот сразу же велел отвести его к Гийому.

Попытавшиеся возразить непрошенному гостю охранники были схвачены крестоносцами и скрученные лежали на земле. Остальная прислуга либо разбежалась, либо стояла на коленях, в который раз вспоминая оброненную кем-то мудрую мысль: «Лучше дыра на колене, чем в брюхе».

В доме де ла Тура Пейре был в первый раз и меньше всего на свете хотел теперь метаться здесь, подобно случайно залетевшему воробью. Эту проблему решил вездесущий Хьюго, который, подняв за шиворот местного поваренка и не удосужившись даже показать ему увесистый кулак, потребовал, чтобы тот незамедлительно отвел его господина к хозяину. Парень шмыгнул носом и, непрерывно кланяясь, повел гостей на второй этаж.

Дом Гийома был выложен из грубого камня и внешне напоминал крепость. Но трубадур сделал все возможное, чтобы это жилище считалось веселым и приятным местом. В конюшне стояли добрые кони, дровяной сарай, несмотря на теплое время года, был полон дров. Небольшая пристройка – псарня выглядела так, словно трубадур рассчитывал на приезд самого короля, перед которым нельзя было ударить в грязь лицом. Высокая деревянная лестница была чистой, белой и казалась только что отструганной. В общем во владениях Гийома все было изящным, простым, удивительно чистым и ухоженным, что не могло не произвести приятного впечатления.

Только на лестнице Пейре начали одолевать сомнения. Почему Гийом не вышел им навстречу? Где он? И что произошло за эти несколько месяцев? В письме управляющего было написано, что трубадур должен был молиться и читать псалтырь в течение одного года. Этот срок уже закончился или, судя по всему, вот-вот должен был закончиться. Если время прошло и Марианна не воскресла, Гийом мог запить, заболеть, мог уехать к отцу или, в конце концов, на дожить на себя руки. И тогда Пейре явился напрасно.

Они поднялись по лестнице и оказались возле двери.

– Там он, – поваренок поежился и отвел глаза. Пейре понимал, что сделал глупость, не расспросив прислугу. Но сзади по пятам ниш рыцари и дамы. Пейре не мог уже отступить. Поэтому он вздохнул и толкнул дверь.

Первое, что увидел Пейре, было ложе, на котором, вытянувшись во весь рост, лежал покойник. Видаль остановился, поспешно крестясь, но сзади уже подпирали люди, и Пейре был вынужден пройти в комнату.

Теперь он явственно видел, что покойник – Гийом. Пейре вышел, оттолкнув зазевавшегося в дверях оруженосца. За его спиной слышался шепот. Видаль вернулся во двор, где до сих пор стояли на коленях слуги и лежала охрана.

– Что здесь произошло? – его голос дрожал. – Что?!

Пейре был в бешенстве.

– Год прошел, – один из лежавших на земле охранников попытался поднять голову, но стоящий над ним воин тут же ткнул ему в спину острием меча.

– Не трогать! – Пейре подскочил и, вырвав из рук воина меч, освободил стражника. Им оказался уже не молодой человек с косым шрамом на левой щеке и спокойными карими глазами. Было видно, что он ничего не боится, а Видаля с его отрядом так и вовсе ни во что не ставит.