Рыцарь нашего времени

Впрочем, он бы и не смог – настолько ошеломляющим оказалось то, что произошло в следующие несколько секунд. Только что Макар шел по асфальту – и вдруг асфальт сморщился, резко просел под его тяжестью, и Илюшин, потеряв равновесие, полетел вниз, тщетно стараясь в своем коротком полете за что-нибудь зацепиться.

Полет закончился очень быстро ударом об землю. Макар упал, но тут же вскочил, задрал голову вверх.

Он стоял в узкой яме глубиной около трех метров. Под ногами у него – теперь-то он мог это разглядеть – была ткань типа брезента – плотная, темная, обманчиво похожая на асфальтовое покрытие. Илюшин не успел удивиться тому, как ловко была устроена ловушка, потому что увидел темные фигуры, столпившиеся на краю ямы.

Их было много – не меньше восьми человек. Они стояли со всех сторон и молча смотрели на него сверху. Каждый второй держал в руках что-то вроде длинноствольного ружья, и Макар изумленно подумал, зачем же нужны длинностволки, если в наше время можно убрать человека куда менее шумным способом. Но движение одного из стоявших показало ему, что он ошибся. Человек поднял длинный предмет, который держал в руке, и Макар увидел, что это лопата.

Люди на краю ямы, в которую он угодил, как глупое насекомое к муравьиному льву, не говорили ни слова. Илюшин молчал, потому что гортань стиснул страх. Он видел, как размеренно поднимаются лопаты и грязь вперемешку со снегом летит прямо на него.

От первых комьев он увернулся, но следующие полетели более метко, попадая ему в голову, в лицо, осыпаясь с его шарфа кусками мокрой глины. Его закапывали, и хотя очевидна была несоразмерность усилий, затраченных людьми на краю ямы, с объемом работ, который им предстоял, Макар не прислушивался к голосу рассудка. Извечный ужас человека – быть похороненным заживо – поднял голову и громко кричал внутри него, не давая рассуждать, не давая даже попытаться найти выходы.

– Что вам нужно?!

Люди продолжали делать свою работу молча. Жмуря глаза от летящего снега и грязи, Макар все же разглядел, что лица их закрыты масками, и на короткое время в нем ожила надежда – незачем прятать лица, если его собираются убить. Но в следующий миг здравый смысл подсказал, что маски могут быть защитой не от него, а от постороннего, вздумавшего сунуться в проход между домами.

– Стойте!

Они не останавливались, и Илюшин перестал кричать и начал действовать. В два шага оказался возле края ямы, подпрыгнул, ухватившись за скользкую землю, и еле успел отдернуть руки – острие лопаты рассекло землю в том месте, где секунду назад были его пальцы. Макар попробовал выбраться с другой стороны, но раздавшиеся над ним глухие смешки убедили его, что эта попытка бессмысленна.

«Они меня закопают». Эта мысль пульсировала у него в голове в такт слаженному движению лопат. Но тут по невидимому сигналу движения копателей прекратились, они замерли, облокотившись на свои лопаты. Снизу Макар видел темные фигуры, похожие на статуи, чувствовал запах мокрой земли и еще чего-то, вроде жженого пластика и краски. Он уже не обращал внимания на снег, слипшийся на ресницах, и машинально вытер его рукавом только тогда, когда на край ямы ступил еще один человек.

На несколько секунд воцарилась тишина, и Макар услышал шум машинного двигателя где-то неподалеку.

– Хватит тебе? – хрипловатым насмешливым голосом спросил появившийся человек. – Хватит, я говорю?

Макар не ответил, прищурившись и пытаясь разобрать черты лица, не спрятанного под маской. Бесполезно. Даже если бы не валил снег, лицо говорившего находилось в тени.

– Чего молчишь, сыщик? Слышь, ребята, подбросьте ему еще!

Фигуры снова задвигались, но Илюшин даже не попытался закрыться. Холодная ярость от унижения вместе с уверенностью, что никто не будет его убивать, нахлынули на него, и он демонстративно выпрямился, ощущая, как сползает с шарфа очередной ком, а за шиворот из-под капюшона протекает ледяная жижа, медленно просачиваясь сквозь свитер, словно кто-то неторопливо прижимает к его спине мокрые пальцы.

– Хорош молчать, чучело! Замерз там, что ли?

Мужик без маски наклонился, вгляделся в Илюшина.

– Посвети на него! – раздался хриплый приказ.

Секундная заминка – и в лицо Макару ударил луч света.

– Э, нет. Живой. Слушай сюда, сыщик! В дело Силотского больше не лезь. Понял? Сунешься еще раз – останешься в этой яме. А в соседней будут лежать твой приятель, баба его и ребенок.

Хриплый отступил назад, за ним и остальные растаяли в темноте, и минуту спустя Макар почувствовал, что в проходе больше никого нет. Вокруг него была навалена груда земли, доходившая до колена, куртка и джинсы перепачкались. Слева и справа вырастали темные башни корпусов, и в темноте казалось, что они пробивают небо и уходят в черную бесконечность, а не заканчиваются пятнадцатью этажами. По лицу стекала ледяная грязевая масса, воняющая бензином.

Он вытер лицо, медленно обошел яму по периметру, выбрал наименее высокую стену, подпрыгнул и схватился за край, но земля под руками поехала, и Макар сполз обратно. Ему удалось выбраться только с пятой попытки, и некоторое время он лежал плашмя на животе, переводя дыхание.

Затем встал, с отвращением сдернул сырой, пропитавшийся грязью шарф и огляделся. Никого, как он и думал.

* * *

– Они меня подозревают!

Это было первое, что выпалил Сенька, когда они встретились в кафе.

– Подозревают! Нет, ты можешь представить себе такую чушь? Чтобы я! Димку! И, понимаешь, это все всерьез, не игрушки-трали-вали... Денис, что делать-то, а?

Крапивин прикрыл глаза, прикасаясь губами к тонкому белому фарфору, нагревшемуся от кофе. Ощущение оказалось неприятным, и Денис открыл глаза. Напротив него сидел, перегнувшись через стол, насколько позволял живот, Швейцарец, и мелкие капли пота собрались у него на лбу, под курчавыми волосами.

Сенька был карикатурным евреем. Маленьким, толстеньким, носатым, с черной бараньей порослью на голове, живым и очень подвижным. С годами растущее брюшко и оплывающие бока стали несколько затруднять подвижность, однако плавности Сенькиным движениям это ничуть не прибавило: он по-прежнему, по выражению его жены Риты, пытался скакать, словно молодой козлик. Иногда козлик спохватывался, что ему что-то мешает, удивленно созерцал свой живот, сетовал на то, что Рита его безбожно раскормила, и заказывал новую порцию бифштекса, «и попрожаристее!». Сенька был мясоедом, да и просто любил вкусно покушать.

Для полной карикатурности Швейцману не хватало картавости. Однако на этом природа решила остановиться, видимо, решив, что Сеньке и так отпущено чрезмерно много национальных черт. Швейцман говорил без московского «аканья», правильно, почти красиво, но только в тех случаях, когда не торопился. Если же его мысли начинали опережать темп речи, Сенька превращался в мелкий чернявый вулкан, еще не извергающий лаву, но уже плюющийся во все стороны, предупреждая о скором ее появлении.

Сейчас Крапивин наблюдал, как Сенька щедро разбрызгивает над столом запасы слюны, машет руками, чуть не задевая белый матовый кофейник, тычет пальцем в хлеб, оставляя вмятины в свежем мякише.

– Не порть мой завтрак, – попросил Денис, отодвигая блюдо с хлебом. – Что ты нервничаешь?

– Я нервничаю? Я не нервничаю! Боже упаси меня нервничать! – Швейцман выхватил платок, провез им по лбу, размазывая бисеринки пота. – Отчего, скажи на милость, мне предаваться этому непродуктивному занятию? Может быть, оттого, что мой друг взорвался, и завтра мы будем хоронить то, что от него осталось? Может, оттого, что меня обвиняют в его смерти, намекая, что я собирался купить его бизнес? А? Нет, ну что ты, у меня нет ни малейшего повода для волнения!