Рыцарь с железным клювом

Володя поморщился. Ему совсем не понравилось то, как объяснил Кошмарик причину, толкнувшую его к благотворительности, но тут же он вспомнил то чувство, которое пережил ночью, в зале Эрмитажа, когда ощущение собственной силы, вседозволенности буквально подняло его над землей, над людьми, над законом. Кошмарик в своем откровенном рассказе очень напомнил Володе его самого.

– Но ты не думай, - нахмурился Ленька, - я здесь не царек, но скорее отец или брат, правда строгий. Они у меня не только на цырлах передо мной ходят. Я их не только жратвой снабжаю, но учу работать к тому же, пити-мити, деньги то есть, добывать учу. Вот, бухгалтерская книга у меня. И Кошмарик ткнул пальцем в толстый журнал, лежавший на столе.
– Туда я все их заработки вношу - гроши, конечно. Но тому, кто больше всех за неделю заработает, я премию даю, благодарю словами. В общем, поощряю в этой шушере стремление обеспечить себя своими ручками. А то ведь кем они до меня были? Наркота да алкаши! В моей же коммуне не только ширева не водится, но даже пиво пить запрещается. Боятся! Знают, чуть хоть запах почую, сразу на улицу выкину, на снег да на мороз...

Кошмарик не успел договорить. К столу с бухгалтерской книгой подошла девочка с распущенными волосами и в белом платье, которая на подносе принесла еду.

– Морг, - ласково сказала девочка, - попробуйте, я сегодня борщ варила.

– А помидоры не забыла бросить?
– строго спросил Кошмарик.
– Я без помидоров борщ не ем!

– И помидоры, и свеклу, и стручковый перец - все положила, безропотно отвечала девочка.
– Жаркое подождать нести?

– Да, не гони пока, Мартышка. Дай мне с дружком потолковать о том, о сем.

Когда девочка ушла, Володя по знаку Кошмарика принялся за борщ, оказавшийся таким вкусным, ароматным, острым, что перехватило дух.

– Ты что же, счастлив?
– задал Володя наивный вопрос, который задавать не следовало, потому что все глуповатое личико Кошмарика буквально светилось ощущением самодовольства, успеха, даже торжества. Но в ответ Кошмарик глубоко вздохнул и ответил далеко не сразу, точно лишь сейчас задумался над вопросом, счастлив он или несчастлив?

– Да знаешь, - вяло произнес он, - в общем-то, свободы, к которой я стремился, добиться трудно. Всякой сволочи платить приходится. Столько с тебя дерут за колпачки... Все ведь в игорном нашем деле схвачено: ты - их, они - тебя...

И Кошмарик вяло махнул рукой, не желая, видно, продолжать обсуждение неясной и сложной для него проблемы счастья. Так он и молчал, дохлебывая борщ, но когда "официантка" принесла жаркое, оживился вновь, снова приосанился, лицо его приобрело выражение торжества и довольства, и Кошмарик спросил:

– Ну а что тебе, корешок разлюбезный, от меня надо? Чем могу помочь?

– Да в сущности ничем, - попытался уйти Володя от вопроса и от необходимости раскрываться перед человеком, обожающим благотворительность потому, что она приносила ему наслаждение от сознания силы и превосходства над тем, кто нуждался в его помощи. Но вдруг Володя понял, что не сможет сдержаться, и начал рассказывать.

Рассказал он Кошмарику все с самого начала, не забыв поведать даже о своих приключениях в Плоцком замке, ибо именно там и крылись зерна истории, давшие столь пышные всходы. Короче, через час Кошмарик знал обо всех злоключениях Володи минувших дней и о том, что ожидало его послезавтра. Рассказывая, Володя видел, что Кошмарик поначалу не верил ему, глуповато посмеивался, по-турецки сидя на диване начальника коммуны, но вскоре остроносое личико Леньки посерьезнело и уже безо всякого стеснения выражало, в зависимости от эпизода, то негодование, то ужас, а то иронию или искреннее сочувствие. Когда Володя кончил свой рассказ, Кошмарик медленно покачал головой и авторитетным тоном заявил:

– Ну, калики-моргалики, попал же ты, кент, в девятку! Ой как попал!

– Что это значит, "попал в девятку"?
– недоверчиво спросил Володя, ожидавший другой реакции.

Кошмарик спустил с дивана затекшие ноги, отхлебнул чаю, принесенного патлатой девочкой и, вздохнув, сказал:

– А то значит, что положению твоему даже труп протухший позавидовать не может. У него хоть отболело...
– Володя похолодел, а Кошмарику только этого и нужно было - заметил, какое впечатление на мальчика произвели его слова о трупе.

– Ты кому фуфло такое прогнать захотел, братишка? Для кого ты такую поганку подложил? Я ведь этих мажоров знаю - для них человека к святым отправить, что кружку пива выпить.

– Что же мне делать?
– подавленно спросил Володя.
– Может, в милицию пойти?

– Ты чё, рехнулся?
– очень удивился Кошмарик.
– Ну, спрячут тебя от них года на три в ломбард для попугаев, так ведь потом все одно заказчикам твоим отвечать тебе придется - где картинка? Нет, в милицию идти тебе не стоит - все потеряешь! Ты помолчи немного, варежку не разевай - я думать буду.

И Кошмарик снова влез с ногами на диван и даже отвернулся от Володи к стене и, покусывая ногти, упорно что-то обмозговывал. Робко подошел к его постели бритый паренек, что-то хотел спросить, но Кошмарик так на него взглянул, что бритый, пятясь, ретировался. Ленька думал минут пятнадцать, и Володя уж было совсем отчаялся, решив, что в небольшую по размерам Ленькину голову никакая дельная мысль заскочить так и не сумеет. Но Кошмарик внезапно вскинул вверх свою руку и торжествующе сказал:

– Нет, не зря я в школу не хожу - моя мозга на воле лучше кумекает-маракует!
– и снова сбросил с дивана ноги.
– Значит, так! Перво-наперво тебе нужно ублажить главных своих заказчиков, Паука и прочих. Так? Так! Они - ребята мудреные и с тебя живьем кожу как перчатку снимут, если ты их снова прогонишь на поганку, обманешь то есть. Ты, конечно, можешь отнести им настоящую картинку. Кто там рисовал её, какой-то Чаурели?

– Боттичелли, - поправил Володя.

– Вот-вот, ну не важно! Отнести-то ты можешь, но стоит ли относить, когда можно попробовать прокатить твоих шефов фуфловым способом, на шару.

– Это как же?
– не понял Володя.

– А вот послушай. Ты говорил, что завтра тебе сделают поддельную картинку, так ты возьми, заверни её в бумажку, только перевязывать не надо. Встань у часовни, где ты свидание назначил, и жди. Только увидишь тачку, в которой приедут твои шефы, тут же знак давай: наклонись, будто шнурок завязываешь или голенище поправляешь. Сам картинку держи под мышкой. Тут мои ребята к тебе подскочат, по кумполу тебе дадут, твой пакетик вырвут, как бы невзначай его раскроют, чтобы показать хозяевам, что ты их волю исполнил будьте-нате. Ты, конечно, сопротивляйся натурально, можешь в форсунки кому-нибудь заехать, только всей возни не затягивай - пусть мои ребята от тебя отвяжутся и ко мне бегут. Я же своего конька поставлю у базара, и только получу картину, как тут же газану и рвану подальше. Тебе картинку я отдам потом, здесь, на этом флэте. Таким вот образом ты своим хозяевам докажешь, что картина у тебя была, что ты им её нес, нес, да не донес. Кто ж виноват, что Питер таким воровским городом стал, шнурок завязать нельзя - уже кодла налетает и лишает личного имущества?

– Но они мне этого не простят, - сомневался Володя.

– Чего не простят?
– усмехнулся Кошмарик.
– Здесь все чисто, и тебя в динамо никто не обвинит, потому что мало ли чего на свете не бывает. Ну, почешут тебе рубильник, так что ж смертельного? Зато у тебя картинка останется, а ребят моих и меня они никогда не отыщут - уйдем в болото. Но ты мне за мою услугу, конечно, маленько подкинуть будешь должен. Хошь, мы твоего Баборелли...

– Боттичелли, - упрямо поправил Володя.

– Ну ладно, ты умней меня, ты в школу ходишь, - обиделся Кошмарик, пусть так. Так вот, давай твою картинку моему азербайджанцу на рынок отнесем, он кой-какие картины покупал, сам мне показывал - ну, там девочки красивые... Он хорошо отломит. Сколько ты хочешь за Бочелли своего?

– Полмиллиона, - сказал Володя.

– Немало, - почесал затылок Ленька.

– Долларов, - добавил тихо Володя.

Нет, Кошмарик не выпучил глаза. Он только посмотрел на гостя с тихим сожалением, как смотрят взрослые на глупую, но не опасную выходку ребенка.