Рыцарь света

Вот с таким посланием и прибыл Артур в Англию, об этом думал среди ночи. Он понимал, что если Генрих опять покинет остров из-за семейных дрязг, то Стефан и Юстас удержат свои позиции, Милдрэд останется с ними, а сам он потеряет нынешнее положение и не сможет помочь своей кошечке. Если она еще нуждается в его помощи, как уже не единожды намекали ему.

Артуру казалось, что волнение не позволит ему до утра и глаз сомкнуть, но сам не заметил, как заснул. Вот только что он ворочался под навесом, кутаясь в плащ от ночной сырости, а очнулся… было уже утро. Слышался людской гомон, ревели трубы, ржали лошади.

Артуру следовало передать Плантагенету послание, но вышло так, что в тот день это было невозможно. Неугомонный Генрих то находился в Уоллингфорде, то проносился через весь лагерь и скрывался со своими военачальниками в большом шатре на совет, то к нему являлись герольды от короля Стефана. Артур пытался пробиться к герцогу, но ему велели ждать, и он просто сел на коня и поехал к берегу реки, где сейчас было особенно многолюдно. Все говорили, что встреча представителя короля и Плантагенета, похоже, состоится, а потом появился и сам Генрих, перешел брод под защитой большого отряда копейщиков и остановился на другом берегу, где его ожидал подле своих носилок епископ Генри. Они отошли в сторону и долго о чем-то разговаривали.

Стефан и его сын Юстас сидели поодаль верхом. Они были вместе, но друг на друга не смотрели. Возле короля крутился его большой дог Фальк, потом, устав ждать, затрусил туда, где беседовали епископ и Плантагенет. И Генрих даже потрепал по голове огромного пса, а тот вилял длинным хвостом, нимало не беспокоясь, что позволяет ласкать себя главному врагу своего хозяина.

— Эта собака — просто исчадие ада, — процедил сквозь зубы Юстас.

Стефан молчал. После того что произошло в Тауэре из-за саксонки, их отношения с сыном оставались натянутыми до предела. Вражда с Генрихом принуждала отца и сына держаться рядом, но они даже свои шатры поставили в разных концах лагеря, а небольшой, расположенный на подступах к Уоллингфорду замок Кронмарш, ранее подготовленный для их резиденции, теперь был отведен епископу Винчестерскому, где кроме достойного прелата расположился и неожиданно прибывший с континента младший сын Стефана Вильям Булонский.

Юстаса приезд брата держал в напряжении. С одной стороны, он был доволен, что его сонный, нерешительный красавчик брат наконец-то соизволил принять хоть какое-то участие в делах отца и даже привел с собой значительный отряд булонских рыцарей. Однако Юстас всегда ревновал Стефана к Вильяму Душке. Ему казалось, что отец больше печется о правах недалекого Душки, в то время как Юстас вынужден всего добиваться самостоятельно. Душка же просто отсиживался в своем крошечном графстве и только изредка присылал королю рождественские поздравления и подарки. Именно он подарил Стефану этого глупого дога, это вместилище скверны, какое сейчас, обласканное рукой проклятого Плантагенета, трусило сюда, высунув язык и будто довольно ухмыляясь.

Но когда Юстас тронул шенкелем коня и хотел поехать навстречу возвращавшемуся с переговоров епископу Генри, пес остановился, оскалился и глухо зарычал. Принц сделал вид, что не заметил озлобленности пса.

— Кто это там смотрит на нас с барбакана Уоллингфорда? — спросил он, ни к кому особо не обращаясь.

Ему ответил восседавший рядом седой барон де Траси:

— Если вы имеете в виду рыцаря в шлеме с павлиньим пером, то это и есть сам Бриан Фиц Каунт, верный союзник Анжу.

— У него неприятный взгляд, — заметил Юстас.

— Кто бы это говорил, — услышал он веселый голос младшего брата. Но едва Юстас повернулся к нему, как Душка сразу перестал улыбаться.

Зато заговорил Стефан:

— Этого сэра Бриана Господь наказал за его измену своему королю ради кичливой Матильды. Ибо оба сына владельца Уоллингфорда, живущие в замкнутом мирке крепости, каким-то образом заболели проказой и, как поговаривают, ныне и на людей не сильно походят. Болезнь просто сожрала их. Вот сэр Бриан и смотрит на вас, Юстас, ибо не может понять, как мой сын, слывущий прокаженным, так долго жив и даже водит армии.

— Я не прокаженный! — гневно закричал принц. Грудь его бурно вздымалась, глаза под звеньями кольчужного капюшона казались черными от ярости. — Хотя вам бы, отец, хотелось, чтобы это было так. Тогда бы вы могли, невзирая на ваши преклонные лета, забирать у меня женщин.

Стефан посмотрел на сына. Тот выглядел ужасно, несмотря на свою воинскую выправку и облегавшую его крепкий торс сверкающую кольчугу. А вот его лицо… Юстас в последнее время совсем перестал следить за собой, его некогда аккуратная, холеная борода отросла какими-то серыми клочьями, но даже это не скрывало язвочек и струпьев, какие вновь воспалились, когда принц отказался от лечения. И этот его тяжелый, буравящий взгляд, исполненный ненависти. А ведь Стефан, по сути, старается для него. Ибо Вильям, даже прибыв помочь королю и брату, опять решительно отрекся от прав на английскую корону.

— Я несчастный отец, — медленно произнес Стефан, думая об обоих сыновьях.

Но Юстас принял это только на свой счет.

— Несчастный отец — это Бриан Фиц Каунт. А вы просто готовы подавить своих сыновей, унизить… убить. Забрать их жен. Эй, Вильям, наш престарелый негодник отец еще не заглядывал под юбку твоей Изабеллы? Тогда не спускай с нее глаз, если не хочешь, чтобы Стефан Блуаский утешился в ее постели, хотя он всем и каждому говорит, будто скорбит по почившей супруге. Но, видит Бог, хорошо, что мать не дожила до этих дней, и…

— Замолчи, Юстас!

Все же сыну удалось вывести его из равновесия. Стефан даже стал наезжать на него конем, и тот попятился, хотя все же закончил фразу:

— Хорошо, что Мод умерла до того, как узнала, что ее супруг стал прелюбодеем и сошелся с матерью своего внука!

Он выкрикнул это громко, и тут же между ним и королем с громким лаем метнулся дог Стефана. Лошадь Юстаса взвилась на дыбы, и ему пришлось натянуть поводья, сдерживая ее. И вдруг он повернулся к одному из стоявших в охране копейщиков, вырвал у него пику и с размаху метнул ее в собаку. Крики собравшихся смешались с воем пронзенного острием дога, с его затихающим жалобным поскуливанием.

Король с высоты седла смотрел на своего четвероногого любимца. Пожалуй, после того как его Фальк невзлюбил Юстаса, что-то подобное и должно было случиться. Юстас не оставлял в живых тех, кто ему мешал.

— Вы дурак, Юстас, — кричал старшему брату рассерженный Душка. — Отец единственный, кто пока поддерживает вас, а вы делаете все, чтобы разгневать его.

«Даже мой слывущий дурачком Вильям это понял, — грустно отметил король. — О Пречистая Дева, что же мне делать? Мой старший сын умен, но порочен, а младший недалек и робок, хотя и добросердечен. И один Господь ведает, что ждет Англию, когда меня не станет».

При этом он посмотрел туда, где, переправляясь через брод, на него оглядывался Плантагенет. А еще Стефану было горько видеть жалость в глазах своего циничного брата, епископа Генри.

А Юстас, отведя душу, даже повеселел. Он отъехал с Геривеем Бритто в сторону и указал на гарцевавшего на прекрасном, сером в яблоках коне рыцаря на другом берегу.

— Кто сей щеголь, у которого столь великолепный скакун?

Геривей насупился. Ему неприятно было узнать в рыцаре того наглеца, который вынудил его сдать Малмсбери. И он лишь проворчал, что это человек из свиты Херефорда.