Рыцарь света

Еще Хорса понял, что сболтнул то, что от нее тщательно скрывали. Вряд ли Юстас будет признателен ему за это. Поэтому чем скорее он покинет этот проклятый остров, чем скорее сможет проявить себя на войне, тем сохраннее будет его голова.

Хорса и впрямь отплыл, едва стало светать, — благо, море наконец успокоилось. А вот коменданту Жосу забот прибавилось. И хотя женщины, прислуживающие Милдрэд, обработали и перевязали ее разбитую голову, все равно тревога Жоса за вверенную его заботам леди не проходила.

Джун, одна из ее прислужниц, сказала, что, несмотря на то что Милдрэд не успела сильно навредить себе, все же ей несколько дней следует пребывать в полном покое. А через день сообщила и другое: их с Джил удовлетворяет то, как заживают ссадины и ушибы миледи, но волнует иное — миледи все время неподвижно лежит и отказывается есть.

Тогда комендант велел приготовить блюдо повкуснее и к исходу второго дня поднялся в покои саксонки. Она была бледна, на голове ее белела повязка, у виска виднелись подсыхающие ссадины, а светло-голубые глаза казались особенно яркими в темных полукружьях глазниц. Но прислужниц больше тревожило не это, а ее подавленное состояние и твердое нежелание принимать пищу.

— Ну хоть вдоль стены не порывается метаться, — заметила Джун.

Комендант Жос присел у ложа саксонки, завел с ней неспешный разговор, стал рассказывать, что на дворе установилась тихая погода, что кобылка ее наготове, и если леди пожелает, то может прокатиться. Но для этого ей нужно подкрепить силы. Пусть же глянет, какое дивное жаркое из крольчатины он принес: нежное, мягкое, тушенное с морковью и сладкими корешками. А аромат-то какой, пальчики оближешь!

— Я не голодна, — тихо отозвалась Милдрэд.

И как Жос ее ни уговаривал, она отворачивалась.

— Вот этого мы и опасаемся, — сказала коменданту Джил. — Похоже, наша упрямица решила заморить себя голодом. А ведь это тяжелая смерть. Особенно учитывая, что миледи в положении и есть ей должно хотеться за двоих.

Комендант мрачно смотрел на притихшую, отрешенную Милдрэд. Уморить себя голодом? Этого им только не хватало! Они отвечают головой за жизнь этой юной женщины, и если она решит умереть… А все из-за Хорсы. Но тому-то что — поднял паруса и уплыл, а им тут расхлебывай. Хотя Жосу и ранее казалось, что Милдрэд Гронвудская находится на пределе. Ему не нравилось, что его принудили быть тюремщиком леди, которая стала игрушкой принца. Но что он мог поделать, когда у него стыла кровь, едва сын короля поворачивал к нему свое неподвижное, покрытое болячками лицо? А ведь Жос был не из трусливых. И он, вопреки всем угрозам Юстаса, стал подумывать, не написать ли о происходящем своему покровителю Генри Винчестерскому. Хорса перед отбытием обмолвился, что епископ ныне в Лондоне, так, может, стоило рискнуть и оповестить его? Но Жоса обуревали сомнения. Мало ли какие причуды бывают у беременных. То они хотят есть, то не хотят. Но саксонка не ела уже четыре дня. Жос решил сам попробовать, каково это — голодать. Он продержался целые сутки, но на следующий день поспешил в кухню и, отрезав сочный кусок буженины, стал жадно жевать. Как же было вкусно! А леди все твердит, чтобы ее оставили в покое и что она не голодна.

Когда комендант поднялся к ней, он заметил на ее лице явные следы от мук голода. Ее синяки и опухоли сходили, но глаза все равно казались запавшими, по щекам разливалась бледность, а во взгляде появилась отчужденность, какую ранее он видел на лицах голодных нищих. И все же она отвернулась и от бульона, и от кубка с ароматным поссетом [65] . Никакие уговоры, никакие внушения не могли убедить ее в необходимости принимать пищу. Когда же служанки и комендант стали настаивать, она просто выбила из их рук блюдо, опрокинув содержимое на постель.

65

Поссет — горячий напиток из молока, сахара и специй с добавлением вина.

— Она упряма, как мул, — сказала Джун, — губит себя… и нас. Думаю, не остается ничего другого, как кормить ее насильно.

Джил согласно закивала, и они попросили коменданта, чтобы он велел принести им еще поссета, а также моток веревки и большую бельевую прищепку.

— Прищепку? — переспросил Жос. Он еще мог понять, что для насилия понадобится веревка. Но прищепка?..

Крупная Джун деловито пояснила: они привяжут саксонку к кровати и при помощи прищепки силой раскроют упрямице рот, чтобы вливать в нее поссет. При таком кормлении та либо вынуждена будет глотать, либо захлебнется.

Жосу претила эта затея, но другого выхода не было. Он отказался войти в комнату, где шло насильственное кормление, однако слышал крики, плач и грубую ругань служанок. Потом одна из них вышла, неся охапку мокрого белья.

— В самой на чем только жизнь держится, а силы у нее… Да, страшно владеет сатана душой человека, решившего взять на себя грех смертоубийства. А эта — подумать страшно! — две жизни хочет угробить, две души.

Другая служанка почти с гордостью сообщила, что они все же вынудили саксонку проглотить какое-то количество напитка. Так они будут делать день ото дня, пока она не смирится.

И это продолжилось на следующий день, и на следующий… Однажды дверь распахнулась от сквозняка и Жос увидел Милдрэд, выгибающуюся в руках налегших на нее женщин, увидел ее расширенные полубезумные глаза, растянутый деревянной прищепкой рот. И эти стоны, клокотание, одышка, как у людей, которые тонут и задыхаются…

Потрясенный Жос отправился к себе, вызвал капеллана и продиктовал ему два письма: одно на континент, где сейчас воевал Юстас, второе в Лондон, епископу Генри. В обоих он сообщал, что леди Милдрэд Гронвудская беременна, но твердо решила заморить себя голодом.

Теперь оставалось ждать. Однако как отнесутся к данному известию адресаты? Жос не сомневался, что для Юстаса подобное сообщение важно, но он ведет войну и не сможет бросить все сразу. Епископ тоже занятой человек. Захочет ли он вообще вмешиваться в дела своего непутевого племянника?

Но Генри Винчестерский все же отозвался. Более того, он сам прибыл на остров Уайт, сошел на пристань, недовольно озираясь и кутаясь от промозглой сырости в пышную меховую пелерину.

— Только мое христианское человеколюбие вынудило меня взять на себя заботу о Милдрэд Гронвудской, — ворчал он, усаживаясь на лошадь и следуя за взволнованным комендантом.

— Да благословит вас Господь и Святая Дева, ваше преосвященство, — суетясь, ответил Жос. — Девушка совсем истощена. Она не ест уже одиннадцатый день, и если еще жива, то только благодаря тем каплям молока или бульона, какие удается влить в нее при помощи прищепки.

— При чем тут прищепка? — удивленно выгнул свои густые брови епископ.

Он выслушал взволнованный рассказ Жоса, и на лице его появилось брезгливое выражение.

Когда епископа ввели к молодой женщине, она словно не заметила его присутствия. Генри опустился на обитый ковровой тканью табурет и долго смотрел на Милдрэд. Ему сказали, что сегодня в нее удалось влить даже больше, чем обычно, молока, но она все равно выглядела ужасно: осунувшаяся, бледная, с заметными на виске и лбу ссадинами. Ее красивое лицо казалось отсутствующим, словно она уже ушла и не могла слышать ни речей, ни увещеваний. Шелковое стеганое одеяло едва приподнималось от ее дыхания. А ведь Генри и ранее сталкивался с такими случаями, когда люди теряли интерес к жизни и уходили, несмотря на все старания удержать их.

Но его преосвященство не привык так просто сдаваться. Да и зря что ли он ехал сюда, претерпев качку в заливе Солент? Генри давно знал, как эта девушка важна для его племянника. Важна настолько, что Юстас, обычно осторожный и предусмотрительный, решился на захват Гронвуда. Причем обстряпал все так, что даже король с королевой приняли его волю за свою, а недругам и возмущенным он выдал это как кару для изменника. Это Эдгар-то изменник? Хотя все эти слухи о том, что у него гостил Артур ле Бретон, одно время напугали и самого Генри. Ведь и его подпись была в списках, какие вез присланный Матильдой госпитальер. Но потом оказалось, что укрывшийся после падения Гронвуда у тамплиеров ле Бретон был всего-навсего самозванцем, так что всю эту историю уже можно было бы забыть. Если бы не Милдрэд. Она досталась Юстасу, и за нее никто не решался вступиться. Да и Генри не желал этого. В свое время он уже дважды спасал дочь Эдгара от своего племянника: первый раз — когда отослал ее в аббатство в Шрусбери, второй — когда оградил от преследования Юстаса во время лондонского турнира. Поэтому, получив послание Жоса, епископ только пожал плечами. Но потом задумался. Если эта девушка так важна для будущего наследника короны, то, возможно, и впрямь стоит заняться ею? Ведь тогда Юстас станет его должником, будет обязан ему жизнью своей избранницы, на которой, как поговаривали, он даже готов жениться.