Рыцари Белой мечты. Трилогия

Регент позволил себе рассмеяться. Чуточку, для придания шутливого ореола последним своим слова. Бобрев улыбнулся, подыгрывая Кириллу.

— Или какие-то схожие события, Вы должны будете все результаты Вашего расследования распространить во всех возможных газетах, журналах и так далее. Надеюсь, Вы придадите моим словам значение. Нет, не спешите подпрыгивать на месте и кричать "Будет исполнено!". Успеете ещё. Сейчас же Вы должны увидеть человека, чьи дела, связи и поступки должны быть Вами выявлены, исследованы со всех возможных сторон и доложены мне. Вот его фотокарточка.

Кирилл положил на стол фотографию и придвинул к Бобреву. Тот взял её…Бросил один-единственный взгляд…Глаза его расширились до предела (а может, и вышли за них). Капитан смог быстро справиться с собою.

— Я сделаю всё возможное и даже невозможное, Ваше Высокопревосходительство, — кивнул Бобрев.

Похоже, только сейчас он осознал всю важность своего задания.

— Я полностью уверен в этом, иначе не поручил бы Вам это расследование. Удачи Вам, Дмитрия Петрович.

Кирилл поднялся, давая понять, что аудиенция закончена. Бобрев взял под козырёк и вместе с регентом вышел из кабинета, сжимая под мышкой портфель. Великий князь ещё долго смотрел вслед идущему навстречу своему будущему контрразведчику.

А фотокарточка осталась лежать на столике. На ней был запечатлён серьёзный, даже хмурый, человек, склонившийся над какими-то бумагами. Шевелюра его была зачёсана назад, мощный лоб избороздили морщины раздумий. Нос его острым мечом смотрел на бумаги. Уже седеющая бородка и подёрнувшиеся серебром густые усы были очень и очень аккуратно ухожены. В стёклышках пенсне его отражались солнечные "зайчики". Лидер октябристов, когда-то бывший председателем Государственной Думы, Александр Иванович Гучков работал…

Глава 2

"Не раз вспоминали мы, как говорил

когда-то знаменитый Зубатов, что

революцию у нас сделают не

революционеры, а общественность"

Из мемуаров А.И.Спиридовича

"На началах непрекращающегося

митинга управлять гос-вом нельзя, а

ещё менее можно командовать армией

на началах митингов и коллегиальных

совещаний. А мы ведь не только

свергли носителей власти, мы свергли

и упразднили самую идею власти,

разрушили те необходимые устои, на

к-рых строится всякая власть"

Из речи А.И. Гучкова

Губернский Могилёв, разросшийся за последние два года, провожал министров по-будничному деловито и тихо. Не играл полковой оркестр, дамы не бросали в воздух чепчики, не гремел пушечный салют. На перроне собралось от силы сорок, ну, пятьдесят человек публики. Чёрные и белые френчи и пиджаки терялись среди защитного цвета мундиров и золота погон. Ставка провожала "тыловых крыс-бюрократов" в добрый путь, а может, проверяла, в самом ли деле те поскорее уедут в Петроград. Никто не говорил громко. Наоборот, все перебрасывались лишь дежурными фразами, тихо, вполголоса, мыслями витая далеко-далеко от Могилёва: кто-то — на линии фронта и в Берлине, кто-то — в столице.

Стайка репортёров из губернской газеты, в которую затесалось двое-трое журналистов из "Слова" и "Новой жизни", облепила сиявшего довольством Родзянко. Вот уже год как премьер, тот ещё больше располнел, подобрел и повеселел. Михаил Владимирович теперь с полным правом мог звать себя "самым большим и толстым человеком в России", став при этом ещё и одним из самых влиятельных.

Премьер вещал нечто благообразное о скором преображении России, о её роли в Великой войне, о замечательных достижениях правительства общественного доверия, о собственной роли в нём, о единении в сей знаменательный час общественности и власти. Порой его тучное тело сотрясалось взрывами хохота: один из газетчиков хотел разузнать о мнении Родзянко касательно слишком долгого присутствия Совета министров в Ставке.

— Думаете, мы опогонились? — Михаил Владимирович засмеялся ещё сильнее, будучи доволен собственным остроумием. — Или обюрократились? Уверяю Вас и Ваших читателей: ничуть. Мы всё так же чутко прислушиваемся к словам народа и следим за всеми его пожеланиями. А на протяжении целого года нам удалось напрямую работать для блага русского народа. Я думаю, ради этого стоило перебраться из комфортного Петрограда в Ставку. Результаты Вы можете с лёгкостью заметить через считанные дни, когда начнётся мирная конференция. Не секрет, что мы приложили огромный труд для того, чтобы именно в нашей столице был подписан вечный мир. Мы кровью заплатили за это, вполне заслужив это право.

— Михаил Владимирович, а что Вы скажете о неопределённости судьбы Государственной Думы? — к Родзянко, всех расталкивая, прорвался щеголеватого вида журналист. — Правительство намерено исполнять Основные законы империи, в которых указано о необходимости указать день созыва новой Думы после роспуска старой? Или грядёт нечто вроде законов третьего июня?

Очки в дорогой серебряной оправе, английский пиджак, лайковые перчатки, химический карандаш и увесистый блокнот в руках. А из глаз так и сыпались искры: пахло сенсацией. Рот расплылся в самодовольной улыбке.

Родзянко, на счастье, был слишком уж доволен перспективой возвращения в Петроград, в самый центр политической жизни, чтобы обижаться на подобные провокационные вопросы.

— Она будет созвана в ближайшее время, после мирной конференции. Уверяю, что закон будет соблюдён как по форме, так и по смыслу. Я даю Вам слово Председателя Четвёртой Государственной Думы.

— Благодарю Вас, Михаил Владимирович, — щёголь отвесил поклон. — Благодарю. Вся Россия ждёт знаменательного дня открытия новой Думы.

Через считанные секунды ушлый газетчик оказался оттеснён своими менее церемонными коллегами по цеху. Родзянко вновь оказался погребён под целым валом вопросов. Доставалось и его товарищам по Совету министров. Например, от Гучкова требовали сведений то о скорой демобилизации, то о судьбе Проливов, то о возможных приращениях территории империи. Какой-то провинциал, говоривший с сильным польским акцентом, интересовался возможность дарования Польше самостоятельности, как то пообещали ещё в самом начале войны.

Ещё не полностью оправившийся от очередной болезни, Гучков неимоверно устал. Он даже пошатнулся, слушая вопрос поляка. Тут-то ему пришёл на выручку Милюков. Радовавшийся не меньше Родзянко тому, что оказался в центре внимания, привыкший в политике скорее к говорению, чем к деланию, министр иностранных дел взял слово.

— Думаю, что я лучше сумею ответить Вам. Как уже было мною не раз сказано…

Гучков благодарно кивнул Милюкову и направился прочь, в своё купе. Там он с удовольствием буквально свалился на диванчик, растянувшись на нём. Даже пиджак он не снял: был настолько утомлён. До марта прошлого года он никогда не думал, что простое говорение может быть весьма изматывающим. Однако же — ошибся: не просто изматывающей, прямо-таки потихоньку убивающей. Большинство дел он свалил на плечи давнего своего друга, генерала Поливанова, но и оставшиеся требовали чрезвычайного напряжения сил. Ему нелегко было в этом признаться (пусть даже самому себе), но порой Гучков думал: а не слишком ли много критики доставалось от него николаевскому правительству? Этакую-то махину поднять, заставить крутиться чёртовы шестерёнки!