Рыцари моря
Шрифт:
После Нордкапа взяли курс на юго-запад. По-прежнему дул попутный ветер – ровный и умеренный. Дни еще были длинными и погожими. Легкое волнение не причиняло беспокойств тем, кто с непривычки был расположен к морской болезни.
В каюте господина Хольма, в небольшом продолговатом ларце самшитового дерева Иван Месяц нашел грамоту, скрепленную вислой королевской печатью и подписанную собственноручно Эриком, королем шведским. Эта грамота свидетельствовала, что Даниель Хольм, верноподданный шведской короны, в целях безопасности короны и государства имеет право останавливать все суда, идущие вдоль берегов Швеции и Финляндии, и производить досмотр грузов на этих судах, в случае же сопротивления топить их; также он имеет право задерживать где бы то ни было любые корабли, доставляющие грузы во враждебные Швеции страны или вывозящие грузы из этих стран. Тойво Линнеус, увидев самшитовый ларец в руках у Месяца, сказал, что если бы россияне смогли получить от своего государя такую бумагу, именуемую каперским свидетельством, то это обеспечило бы им известную неприкосновенность со стороны властей разных морских государств.
– Эта бумага, – сказал штурман, – отличает капера от корсара. Действия у них одни, но каперы исполняют службу, а корсары занимаются
Дальнейшее плавание проходило среди островов. Здесь, у изрезанных фьордами берегов Северной Норвегии, островов было множество – малых и больших, а также скал-шхер, – они исчислялись тысячами. Гористые, покрытые лесами или редким кустарником, заселенные людьми или пустынные, освященные скромными, выстроенными из дерева протестантскими церквями, с отарами овец и стадами коз на низменных пастбищах, а где-то – дикие и мрачные, царства каменного хаоса, царства непуганых птиц – все острова вместе с бесконечным лабиринтом проливов между ними являли собой необыкновенное зрелище, заставившее россиян восхититься. Андрее сказал, что даже в самые сильные и продолжительные штормы здесь, среди островов, вода тихая, поэтому все, кто водит суда, водят их этими проливами. И действительно, «Юстусу» повстречалось немало мелких норвежских судов. То были местные рыбаки, и они не искали встреч с черно-белым коггом, о котором в этих водах ходила дурная слава; норвежцы либо спешили укрыться за ближайшим мысом, либо сворачивали в первый попавшийся пролив. После Тромсё в одном узком проливе встретили пять судов покрупнее – двоих датчан и троих немецких купцов. Разминуться не могли, даже если б очень желали. А купцы желали этого, ибо на встреченном ими корабле, как ни старались, не могли разглядеть ни одного вымпела или флага, – судно же, не заявляющее о своей принадлежности, казалось им по меньшей мере подозрительным. Купцы дали коггу дорогу, а сами, выстроившись в тесный ряд – кильватерную колонну, – изготовили пушки к бою. На палубах у купцов царило волнение. Тогда Андрее заговорил с купцами по-норвежски и сказал, что когг под названием «Юстус» следует из Вар-дё в Тронхейм к Большому Кнутсену. На это ему ответили, что хорошо знают Большого Кнутсена; к тому же его видели недавно в Бергене, где ему удалось за хорошую цену сбыть одному ростокскому немцу тридцать бочек сельди. Еще сказали купцы, что идут они из Бергена в Тромсё с грузом пшеницы, а в Тромсё хотят взять рыбу… По тому, как купцы обо всем, не таясь, рассказали, было понятно, насколько они радовались увидеть в «Юстусе» дружеское отношение. И хотя среди них были господа-датчане, привыкшие заноситься перед норвежцами и считавшие норвежца черной костью, но и они при виде семи закрытых портов по левому борту и предполагая, что в портах таятся пушки, а не тыквы, не сочли за унижение общаться с норвежцем на его языке. Тойво Линнеус приятельски сказал Андресу: – Страх делает господ снисходительнее и сговорчивее. Я видел, как очень богатые и очень высокомерные датские купцы и сановники ползали на четвереньках по палубе «Опулентуса» и молили каперов о пощаде на всех известных им языках – в том числе и на норвежском…
Так, после мыса Нордкап «Юстус» благополучно миновал лен Вардёхус и лен Тромс. У островов Вестеролен встретили еще нескольких северных немцев, шотландца, три судна из Нидерландов и множество датчан. Восточнее Лофотенских островов догнали английский караван из пяти судов – не иначе, это был тот самый караван, в который входил и «Коралл Британии», ибо при виде «Юстуса» англичане занервничали и уже издали открыли беспорядочный пушечный огонь, – ясно, что им были хорошо знакомы и формы и окраска шведского когга. Ядра подняли высокие столбы воды далеко впереди судна россиян. Один из британских кораблей, должно быть, корабль прикрытия, отделился от каравана и, приблизившись к «Юстусу», сделал еще три выстрела. Ядра упали в кильватере когга, а заряд картечи изорвал в клочья край фока. «Юстус» ответил залпом четырех пушек с правого борта. Три выстрела были сделаны впустую, но четвертое ядро зацепило англичанину бушприт и переломило его надвое. Англичанин не стал продолжать бой и ушел за своими судами, которые, изменив курс, спешили укрыться в тесных проливах среди Лофотенских островов.
У штурмана Линнеуса была карта, рисованная от руки, с изображением северных стран и морей. Он показал ее россиянам, и те здесь же взялись отыскивать Россию: за Ригой, за Ревелем нашли Нарву, за Вильней – Смоленск. Больше ничего от огромной России не вместилось в карту, зато на ней была маленькая Дания. А поперек листа бумаги, сверху донизу спускался горный хребет, раскрашенный темно-коричневой краской. По левую сторону хребта располагалась Норвегия, обозначенная Nort, по правую – Швеция. На самом верху листа краешком втиснулась Лапландия. Посреди синих морей было нарисовано множество желтых островов.
Андрее, который тоже рассматривал карту, ткнул пальцем в Лофотены, а потом отыскал фьорд Тронхейм и сказал, что от одного до другого им дня три-четыре ходу. Как раз в это время «Юстус» пересекал границу между подчиненными ленами Сальтен и Хельгеланн. Андрее сказал, что скоро будет виден остров Святого Хенрика и обещал показать его. А пока шли до сего острова, норвежец пересказал россиянам одну давнюю историю… Хецрик, католический священник, не принявший лютеровской реформации, лет тридцать назад под началом архиепископа Олава Энгельбректссона, защищая католицизм от лютеранской ереси, принимал участие в восстании. Оружием Хенрика было слово – проповедь против короля-протестанта, призыв к борьбе против владычества над Норвегией датской короны. Однако сопротивление малонаселенной Норвегии, страны хуторов, не имело успеха. В 1536 году здесь были силой проведены лютеровские преобразования -католицизм свергнут, монастыри упразднены и разграблены, новое богослужение в «дешевой церкви» отныне велось на датском языке, а старое духовенство было изгнано из храмов. Норвегия, потеряв независимость, перестала зваться королевством и являлась теперь лишь частью Дании. Восстание было подавлено, Олав Энгельбректссон уехал из страны, а Хенрик, человек мужественный и непоколебимый в своей вере, оставил свет, оставил паству, которой запретили слушать его, и уединился на пустынном островке, и посвятил себя чистому служению Богу, и все время проводил
в молитвах. Уже после двадцати лет добровольного заточения Хенрика его прозвали святым, а общение с ним стали почитать очищающим. Многие бонды и рыбаки приходили на остров к Хенрику и заговаривали с ним; и как будто очищались. Также некоторые купцы, проплывая мимо, иногда оставляли на скалах хлеб и соль – лакомство для Хенрика – и ожидали, не скажет ли он им хоть несколько добрых слов. Но все, кто видел старого Хенрика, говорили, что он, столько лет прожив отшельником, почти начисто забыл людскую речь и только помнил несколько молитв – речь, обращенную к Богу.Вскоре увидели остров Хенрика – совсем небольшой, скалистый, с редкими клочками растительности. С моря была видна обитель отшельника – бревенчатый сруб с односкатной крышей, приютившийся в глубокой расщелине между двух утесов. День выдался пасмурный, темный. Над прибоем, над скалами носились с криками серебристые чайки. Сотни этих птиц сидели на утесах с подветренной стороны; многие из них не боялись опуститься на крышу сруба, на деревянный крест, стоявший чуть поодаль. Некоторые из них снимались с места и, черкнув белым крылом по темно-серому небу, стремительно падали в волны и поднимались уже с добычей в клюве.
Россияне, желая увидеть святого Хенрика, внимательно оглядывали остров. Но не видели отшельника. Тогда Месяц сказал Михаилу и Фоме сделать один пушечный выстрел. И сделали выстрел. При этом судно легло в дрейф. Звук выстрела достиг берега материка и эхом вернулся к острову. Тучи встревоженных чаек теперь кружили над скалами и кораблем. И старый Хенрик, обеспокоенный шумом, вышел из сруба на свет. Босой, лохматый, бледный, с длинной бородой, в обносках старинных риз – он, однако, был прям и полон достоинства; это был славный сын своего гордого времени, ушедшего безвозвратно. Не произнеся ни звука, Хенрик довольно продолжительное время разглядывал судно и людей, высыпавших на палубу; у Хенрика, как видно, было слабое зрение, ибо он, чтобы что-то рассмотреть, должен был нажимать пальцами себе на глазные яблоки.
Андрее помахал старику рукой и крикнул о своем с ним единодушии:
– Etiam si omnes, ego non [6] .
Святой Хенрик отнял руки от глаз. Не правы были бонды и рыбаки: смысл сказанного дошел до разума отшельника. Лицо старика прояснилось, морщины на лбу как бы разгладились, линия губ стала мягче – теперь это было лицо, обращенное к другу. Старик уже не искал помощи у своих слабых глаз, он видел того сказавшего человека внутренним взором. И ответил ему по-норвежски:
6
Если даже все, то я – нет (лат.).
– Надеюсь вопреки надежде. Да свершится!… Потом старец еще трижды прокричал «да свершится!» и благословил когг, перекрестив его.
Когда остров остался позади, Андрее сказал россиянам:
– Здесь, на побережье, все считают, что только в этом Хенрике и остался свободный дух старой Норвегии. В остальных же он подавлен. В церкви – датские священники, говорящие по-датски; в свете – датские чиновники, делающие по-датски; и правит всем датский король. Бедная разобщенная Норвегия!… Сидят норвежцы по хуторам, и каждый глядит в свою печку. Норвежцу дозволено говорить по-норвежски лишь когда он гонит на пастбище скот.
Как и предполагал Андрее, к концу третьих суток «Юстус» вошел в Тронхейм-фьорд. Это был один из самых глубоких и извитых норвежских фьордов, и, как все фьорды, он был красив. Город, расположившийся в глубине фьорда, именовался также Тронхеймом; в старину же сей город носил иное название – Нидарос – и являлся столицей Норвегии.
Появление известного шведского когга в водах Тронхейма вызвало бы изрядный переполох среди датского и немецкого купечества города, если б не предварившие приход судна слухи. Источник и способ распространения таких слухов всегда загадка. Так было и здесь: «Юстус» – быстроходное судно, и ни одно из судов по пути не обгоняло его, однако люди в Тронхейме уже дня два как говорили о нем. Говорили, будто все на этом проклятом корабле повернулось наоборот, наказал Господь за злодеяния, – руками команды повесил на рее Хольма, и, расстреляв разбойника «Уппсалу», обратил шведа против Швеции, и уж совсем невероятное совершил – богатого сделал справедливым…
Черно-белый когг был уже знаком населению фьорда. Немного времени назад, когда война между Данией и Швецией велась с вящим ожесточением и когда шведские войска стояли в Тронхейме, причаливал к местной пристани и «Опулентус». И когда шведские наемники устраивали в городе пьяные оргии и грабили бондов и купцов, люди Даниеля Хольма не оставались в стороне. Это были люди с крепкой хваткой, и они тут немало наследили. Норвежцы прокляли их.
Но теперь горожане Тронхейма увидели судно, на борту которого не было обозначено, что это «Опулентус». И команда на когге была как будто другая, не проклятая, и не стоял возле кормчего полукупец-нолуграбитель старый скряга Даниель Хольм. Любопытствующие горожане прохаживались возле пристани и, пока новое судно проходило таможенный досмотр, искали один у другого ответы на множество вопросов, касающихся «Опулентуса». А было среди любопытствующих и немало купцов – датских, немецких и голландских – людей далеко не праздных, людей дела. В тот день их мало интересовало, кто, когда и кем был проклят. Их занимало – откуда и что можно выкачать с пользой для дела. Понимающим оком купцы делали приблизительный обмер когга и сходились на том, что грузовместимость его можно определить в сто восемьдесят или даже в двести бочек… После того как корабль облюбовал себе кнехты, купцы подошли к нему и спросили: что продается?.. И удивились, услыша в ответ речь россиян: ничего не продается… Купцы переговорили между собой: редко россияне заходят так далеко, но уж когг у них есть – значит, зайдут еще дальше; а трюмы у судна не пусты – заметили, что глубока осадка корпуса. Потом купцы узнали одного молодого норвежца, который года два назад зимовал в Тронхейме, – Андреса Кнутсена из Вардё, дальнего родственника Большого Кнутсена. Увидев, что Андрее направился в город, купцы догнали его и спросили, чем загружен когг и куда направляется. Андрее ответил, что сам не знает этого толком, он сказал, что видел пару раз какие-то мешки, но что в них – россияне ему не сказали. Тогда купцы вызвались проводить Андреса. Они полагали, что парень простоват, ибо видеть мешки и не разузнать, что в них, по мнению купцов, – свойственно уму несильному, легкомысленному и бесхитростному. И из такого простака они надеялись выудить что-либо. И спросили его по дороге, кому теперь принадлежит корабль Даниеля Хольма. Им все обстоятельно рассказал Андрее: