Рыцарство
Шрифт:
б) Европейские государства после рыцарства
Здесь труднее всего вынести какое-либо суждение. Действительно, чтобы оценить, насколько институт рыцарства оказался полезным или причинившим вред государствам, следует вначале выяснить, чего мы вправе ожидать от этих самых государств. Должны ли они постоянным давлением на свои народы и неизменным напряжением пружин нации все время стремиться к поражающему воображение величию? Наоборот, не нужно ли им пожертвовать всем ради людей, которые живут в их границах, поддерживают существование этих государств? Или, без сомнения мудро, они берут на себя тяжкий труд, неизменно стремясь к постоянно находящемуся под угрозой равновесию между национальным величием и простым индивидуальным счастьем?
Однако вплоть до конца XIX в. патриотизм, первоначально означавший верность одной династии, а затем ставший национализмом, часто близким к образу якобинства, который вошел в моду благодаря Французской революции, редко ставился под вопрос. Итак, если судить рыцарство по шкале исключительно любви к родине, то трудно не осудить его. Для этого есть две причины.
Во-первых,
В Средние века государства, хоть до конца и не сформировавшиеся и поэтому менее подозрительные, когда дело касалось их суверенитета, все же могли ополчиться против рыцарства — института, существовавшего вне государственных законов и уклоняющегося от правительственной власти. В свою очередь, и отчасти из-за инстинктивного порыва, явившегося для него самого неожиданным, рыцарство было способно занять «антипатриотические» позиции (из-за буйной вспышки самых что ни на есть земных стремлений, в чем и заключается объяснение не одного мятежа рыцарей и держателей фьефов, которые по большей части восставали против средневековых суверенов) и сдерживать действия правительства, направленные на установление единого господства над жизнью нации. Рыцарство, являвшееся военным братством, с его христианским духом находилось над или, по крайней мере, вне единого государства, вне понятия «родина», а быть вне этого означало, ни много ни мало, выступить против своей родины, даже если отдать кесарю кесарево.
Не будем преувеличивать это скрытое или явное противостояние рыцарства и государства. Во времена, когда рыцарство переживало свой расцвет, члены этого института жили скорее ради того, чтобы раздавать мощные удары мечом и совершать подвиги, а не для воплощения изощренных политических замыслов против еще не твердо стоящего на ногах государства. И, во-вторых, если рыцарство являлось более вредоносным, чем благоприятным для государств, то как раз по причине этой тяги к впечатляющим сражениям и героическим деяниям, а не из-за стремления составлять политические заговоры.
Нужно ли здесь напоминать, как именно погибло французское рыцарство в первых крупных битвах Столетней войны? Опрометчиво, но яростно броситься на врага вопреки всем требованиям стратегии было в обыкновении у рыцарей. Эта бесполезная жертва становится вредной со времени, когда она, будучи символом доблести, опьянила этих бойцов славой. Последний отзвук подобной отваги ради отваги можно разглядеть в как доблестном, так и нанесшем вред поступке выпускников Сен-Сира 1914 г., поклявшихся и сдержавших клятву пойти в первую свою атаку в шляпе с плюмажем и в белых перчатках. Они стали прекрасной мишенью для врага. Известно также, что эта тяга к исключительному геройству, происходившая от поединков, где один лучший боец стремился одолеть такого же аса, привела к тому, что крестоносцы, в то время разделенные на кланы, потеряли свое христианское королевство на Ближнем Востоке, о чем мы сегодня часто вспоминаем, как о величественной и немного варварской легенде.
Сегодня полагают, что родина является только препятствием для развития человека; о рыцарстве можно судить, помня о том, что оно выступало против этой преграды: сдерживаемое вчера понятием нация, рыцарство вероятно появится и в будущем. Но рыцарство должно возродиться вне границ, отрицая понятие «родины». Но это, без сомнения, другая история, конец, который наступит еще не скоро.
Взвесив все основательно, следует признать, что рыцари были в Средневековье лучшими из лучших. Совершенных людей не бывает; нет и лучших людей, тех, которые вчера так же безупречны, как завтра, ибо человек является вечным пленником самого себя; но ведь на каждом из этапов неизменного возвратного движения человечества есть создания, признанные символами того, чему их время отдало свое предпочтение. Рыцарь является одной из этих значительных фигур, сохраненных историей в своем огромном альбоме, предназначенном быть предметом гордости всех людей.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Современное псевдорыцарство
Подлинного рыцарства не стало в XV в. Однако некоторые следы, указывающие на его существование, можно встретить и различить вплоть до начала XIX в. Затем волна народного возмущения, поднявшаяся из-за поистине наивного желания добиться всеобщего равенства, всколыхнувшая всю Европу с 1830 по 1850 г., стерла последние черты, оставшиеся от рыцарства. Сегодня, правда, встречаются еще сообщества людей с разным происхождением, заимствующие либо терминологию, либо некоторые из ритуалов исчезнувшего института, которые для человека, обращающего внимание только на внешний вид предметов, кажется, создают видимость дальнейшего существования этого воинского братства. Возникает вопрос: зачем это делается? Ностальгия, а скорее очарование тем, что можно назвать рыцарским духом, еще терзает современных молодых людей. И каких же? Для ответа на этот состоящий из двух частей вопрос можно последовательно рассмотреть:
I. Современные ордена, называющие себя рыцарскими.
II. Искусственно созданные или имеющие мошеннический характер ордена, которые называют себя рыцарскими.
III. Дальнейшее существование
рыцарского духа.В главах, посвященных власти Церкви над рыцарством и приручению этого института, мы вкратце упомянули об организациях, весьма неуместно названных рыцарскими, которые, имея космополитический характер или же, наоборот, находясь в пределах одного государства, в прежнее время хотели объединить рыцарей. Также мы сказали, в чем эти сообщества не только не соответствовали духу рыцарства, а, напротив, способствовали ослаблению рыцарского идеала. Но, тем не менее, именно благодаря этим организациям в нашей жизни остались терминология и некоторые движения, принадлежавшие старинному братству.
В этой книге мы не ставили себе целью рассказать, как несколько сообществ, относившихся к этим орденам, смогли просуществовать до современных дней. Как уже отмечалось, им посвящено одно исследование из этой серии. Но мы намерены продемонстрировать, что эти немногочисленные уцелевшие сообщества как никогда далеки от настоящего рыцарства.
Если в международных орденах, таких как орден госпитальеров Иоанна Иерусалимского или орден Гроба Господнего, от старинных орденов сохранились религиозная вера и несколько обычаев, то ставшие их наследниками сообщества, пережив несколько периодов упадка, в современности не берутся более за прежний труд. Орден, называемый Мальтийским, помимо некоторых благотворительных дел (особенно в борьбе против проказы), расходует свои силы в решении вопросов старшинства и во внутренних спорах. Битвы с берберами и большие караваны рыцарей безвозвратно ушли в прошлое. На самом деле этот орден, как и многие другие, исполняет роль прибежища для порядком обветшалого дворянского тщеславия. Известно, что после требования шестнадцати колен дворянства (то есть у будущего рыцаря должно иметься шестнадцать предков из дворянского сословия) Мальтийский орден свел его к восьми коленам (то есть дворянин с восьмью предками в этом сословии). Но это уже сделка с Небесами. Остается позволить искупить отсутствие дворянства каким-нибудь пожертвованием; и Мальтийский орден принимает в свои ряды рыцарей с родословными, в которых все являются чуть ли не простолюдинами, но, тем не менее, включают одно необходимое дворянское поколение (это отец). Однако для высшего общества, остающегося довольно-таки замкнутым и еще интересующимся такого вида сообществами, не вдаваясь полностью в их настоящее состояние, Мальтийский орден символизирует собой дворянство, и туда вступают, чтобы показаться благородным, оставаясь при этом светским человеком (во Франции это все индивидуально; некоторые страны, особенно в Центральной Европе, остались относительно требовательными к предоставляемым доказательствам дворянского происхождения). Но, тем не менее, когда Святой Престол, желающий положить конец бесконечным раздиравшим орден св. Иоанна Иерусалимского спорам, вознамерился отменить изжившие себя, а часто только называемые таковыми, доказательства дворянского происхождения, то в ответ услышал комментарий, высказанный одним из сановников данного сообщества: «В таком случае в Мальтийском ордене больше не будет смысла…»
Нужно ли говорить, что все это абсолютно чуждо духу средневекового рыцарства? Но тем не менее международные ордена, более тщеславные, чем рыцарские, перенимают от этого военного братства какие-то характерные черты. Что же касается династических и особенно национальных орденов, они практически ничего не сохранили от настоящего рыцарства. И если некоторые из них — орден Подвязки или Золотого Руна — сберегли малую толику из старого ритуала прежних орденов, такие, как клятва верности или должность великого магистра ордена (орден Золотого Руна, например, был пожалован католическими королями Испании президентам Французской республики), очевидно, не подразумевая при этом, что те должны подчиняться монархам. Многие свели церемониал посвящения к простому вручению медали. Именно так произошло в случае с французским орденом Почетного легиона, в котором осталось только два или три заимствованных из рыцарства жеста, таких, как прикосновение плоской стороны клинка шпаги к плечу, и несколько обычаев от старинного института, например, требование, чтобы посвящаемому звезду ордена вручал человек, уже состоящий в этом сообществе. Что касается клятвы верности магистру национального ордена Почетного легиона, которая, не устанем это повторять, противоречит духу существовавшего рыцарства, то она уже давно отменена. В остальном же, что может быть общего у рыцаря XI в., сделавшего войну смыслом своей жизни, с театральной актрисой, которой вручают красную ленту после долгой карьеры, во время которой она со всем своим талантом, без сомнения, служила Мельпомене или Талии и, кроме того, не менее успешно Эросу? И что сказать, когда рыцарем зовут кавалера ордена за заслуги в сельском хозяйстве (орден, впрочем, может быть менее опошленным в стране, где, согласно пословице, любят почести) или за заслуги в туризме? Все это вызывает смех. Некоторые современные государства, например Федеративная Республика Германия, понимают это и вручают только почетные медали, без всякого намека на институт рыцарства.
Таким образом, сегодня в рыцарских орденах более не осталось ничего от настоящего рыцарства. Они представляют собой только кресты, звезды и медали, которые государства раздают своим верным служащим, а не лучшим из граждан. Эти ордена даже не являются наследниками рыцарских воинств, которые начиная с XII в. частично способствовали вымиранию старинного рыцарства. По крайней мере, в этих сообществах существовали порой жесткие требования к собственным занятиям или стимулы для своих политических замыслов. Ничто по-настоящему не объединяет членов сегодняшних рыцарских орденов — ни великий идеал, ни единые устремления к чему-то. А в существующей у них вере нет главного составляющего, которого им не удалось возродить, того, что поддерживало великих рыцарей прошлого готовыми к бою, а именно постоянной готовности. Ведь именно это чувство толкало рыцарей в путь, иногда для дурных поступков, но чаще всего для славных дел.