Рысь
Шрифт:
Чуть позже — дорога первый раз приблизилась к ревущему Тунгельшусу — Лен разглядел на горном серпантине высоко над собой какого-то человека. Тот спускался вниз, неся на плечах здоровенный рюкзак, размахивал палками и что-то кричал. Лен не понимал, что бы это значило, и попытался отыскать глазами того, к кому обращались на сем языке жестов. Но рядом никого не было. Одна только горная дорога, шумящий поблизости Тунгельшус, хвойный лес и он.
Человек приближался и не переставал кричать. Лен видел его впервые в жизни. Уши наполовину были прикрыты копной волос, наполовину — шапкой. Та была красно-сине-белых цветов и на ней — как Лен разглядел, когда мужчина подошел
— Можешь больше не искать свою рысь, я ее только что пристрелил. Лучше двигай отсюда восвояси, — произнес мужчина голосом, без труда заглушавшим шумевший горный поток.
Лен онемел, не зная, как воспринимать слова, которые, скорее всего, относились к Рае.
— Что за беспардонная наглость разводить здесь рысей, после того как мы наконец-то избавились от этих гребаных тварей в прошлом веке. Вы, безмозглые рыселюбы, даже не подозреваете, что вы тут учинили, когда в семидесятых выпустили этих паразитов на волю. А теперь вы накидываете на них ошейники и заявляете, что они у вас под контролем. Черта с два! Я буду убивать по рыси за каждую задранную овцу, это ты можешь передать своему начальнику.
Его губы судорожно подрагивали, он поправил съезжавшую на глаза шапку давно исчезнувшего в результате слияний кредитного общества.
Лен по-прежнему молчал.
— Прошлой осенью я видал одну такую поганую тварь. Было бы у меня с собой ружье, я бы тебе предъявил сейчас роскошную рысью шкуру. Забил бы ее тебе в глотку и сбросил бы тебя в Тунгельшус вместе со всеми социалистами, левыми и зелеными. Всех вас пора выселить в Югославию.
Чем сильнее ярился мужчина, тем труднее было Лену смотреть ему в глаза. Вместо этого он разглядывал то кустистые брови, то красно-сине-белую шапку.
— И ты не думай, что мы, лауэненские фермеры, не в теме. Мы точно знаем, что расселение было незаконным, что какие-то чокнутые привезли сюда рысей из австрийских и югославских зоопарков. Поэтому любой зверь, который попадется нам здесь в Лауэнене на глаза, будет застрелен. Любой. Даже самый жалкий. Вот тогда ты и все остальные увидят, как эти проклятые защитники рысей лишатся работы. Ведь им только деньги давай, только деньги, и все за счет налогоплательщиков.
Лен чувствовал, как становится все меньше и меньше.
— Давно было пора послать в Берн эти рысьи лапы. И почаще бы. Рысей хватает, и в лапах недостатка не будет. Внимание к себе надо привлекать действиями, а то с этими бернскими жуликами и сутенерами каши не сваришь.
Правой рукой он махнул в ту сторону, где по его представлениям находился Берн, а Лену уже совсем расхотелось перебивать говорящего.
— Да и вообще Берн — вся эта политическая трясина, определяющая на высокооплачиваемых заседаниях размеры прямых выплат. Для нас, фермеров, это мертвому припарка. И ты тоже… — Мужчина уставил на Лена свой указательный палец, как ружье. — Ты тоже наверняка приперся сюда из города, выбрался на природку, или, может, из Африки, если посмотреть на эти заросли у тебя на башке. Это маскировка от рысей, что ли? Сколько тебе платят за эту раздолбайскую работенку?
Словесный поток впервые иссяк. Оскорбленный Лен откинул с лица растаманскую косичку.
— Я зарабатываю восемнадцать франков в день, и это…
— И даже это слишком много. А сколько тратится в год на одну рысь? Больше полумиллиона,
не иначе. И все с наших налогов. Гребаные бернцы. Иди ищи свою рысь. Еще почитаешь о нас в газетах. Скажи своему начальнику, чтобы больше не посылал тебя в Лауэнен. Скоро тут ни одной рыси не останется. А теперь прочь с глаз моих!Мужчина в последний раз поправил съезжавшую шапку, прошел мимо Лена и направился вниз.
Пульс у Лена зашкаливал. Наверно, он покраснел. Лен снял куртку, глубоко вдохнул, выдохнул и начал подниматься выше. Думал, действительно ли этот охотник подстрелил Раю. Слабые сигналы заставляли волноваться. Лен проклинал себя за то, что не обратил внимания, были ли на парковке у Лауэненского озера другие машины. Решил, что впредь будет записывать номера машин, рядом с которыми паркуется. Сигналы становились слабее и слабее, местами ничего не было слышно за грохотом Тунгельшуса.
Лишь когда Лен добрался до хюэтунгельского плато и разглядел альпийские хижины, сигналы резко усилились. Однако его беспокоило, что ручная антенна лучше всего улавливала сигналы именно со стороны хижин. Лен пеленговал уже безостановочно. С отравленной Реной перед глазами он подходил к первой хижине. Тут он обнаружил, что сигналы Раи поступали не от самих хижин. Она была за ними.
В конце концов, ему удалось не только запеленговать Раю на небольшом возвышении Хюэтунгельского плато, но даже увидеть ее. «Бургбюэль» прочитал Лен на карте. В бинокль он различил обе кисточки на ушах и взгляд зорких, направленных на него глаз. Туловище оставалось скрытым. Долгое время он просто любовался рысью. Словно одержал личную победу над пышущим ненавистью фермером. Удовлетворенный и успокоенный он отправился назад.
В то время как Лен, спускаясь, размышлял о преимуществах анонимной городской жизни, Альфред Хуггенбергер уже давным-давно добрался до стоянки. Он был в том настроении, когда особенно не задумывался. Ничтоже сумняшеся он двинулся в сторону желтого «фиата панды» с длинной антенной на крыше. Навалился на крышу, пригнулся к колесам, сел в свою машину и уехал. По пути еще раз оглянулся на Тунгельшус, на Хюэтунгель. Послал вверх по склону проклятье и отправился на отцовский двор в Хаммершванд.
Когда Лен сел в машину и хотел тронуться с места, то почувствовал что-то неладное. «Панда» не ускорялась, как раньше. С ручным тормозом все было в порядке. И бензина хватало. Но машина едва выжимала сорок километров в час. Лен подумал о моторе, который, однако, не мог переохладиться.
Слегка притормаживая, он начал вписываться в первый поворот налево, как вдруг заднюю часть машины занесло. Шины заскрипели, машина заскользила прямо в скалу. У Лена перехватило дыхание, он со всей силы надавил на тормоз и едва остановил «панду» перед самой скалой.
Ничего не понимая, он отстегнул ремень безопасности, и вышел из машины. Вроде все было, как всегда. Лишь потом он увидел, что правое заднее колесо спущено.
Присмотревшись к шине, намотавшейся вокруг узкого обода, он обнаружил воткнутую в ниппель палочку «Саботаж», — подумал Лен. Кто-то проткнул ему колесо. Не веря собственным глазам, он повертел в руке палочку и огляделся. Заметил согнутую антенну.
Лен тупо смотрел на порванную шину, дотронулся до антенны, которая теперь шла параллельно земле, снова перевел взгляд на безмятежную Лауэнентальскую долину. И за безобидными елями так отчетливо почувствовал ненависть тех, кто не просил переселять сюда рысей, кого не спросили, хотят ли они этого, и кто теперь был, вне всякого сомнения, против проекта.