Рысюхин, это можно пить?!

«Я тут вспомнил кое-что. На более-менее серьёзных карьерах, правда — каменоломнях, полторы-две тонны, это разовая закладка. Правда, разделённая на кучу шурфов, но, тем не менее. А на крупных угольных разрезах и десяток тонн разом ахнуть могут, но то на действительно крупных. И при прокладке тоннелей железнодорожных в горной местности тоже среднесуточный расход идёт в тоннах, причём там зачастую динамит используют».

«То есть, наш заказ?..»

«Вполне вписывается в привычные рамки. Вот если бы ты заказал килограммов сто, или, наоборот, три вагона — тут бы оно и ага».

Правда, что «оно» и как «ага» расшифровывать не стал, но хоть отговорку новую придумал — вместо «долго объяснять» стало «не маленький, сам поймёшь, если захочешь».

Так вот, возвращаясь к выходным. Ехать никуда не было нужно и не хотелось, зима на лице и всех доступных изнанках разом не позволяла устраивать опыты с воздушными змеями, так что делать оказалось решительно нечего.

На субботу Маша пригласила в гости Ульяну, а чтобы не было раньше времени ненужных слухов — ещё трёх подружек для массовки, двух из тех одноклассниц, что после свадьбы сумели не перейти в разряд бывших, и одну из академии. Мне в этой компании долго сидеть было тоскливо, да и я их очевидно стеснял, разве что кроме Ули. Будь мы с нею официально помолвлены — могли бы пойти погулять вдвоём в какое-нибудь приличное место, а так только повидались, да переговорили минут пять под предлогом помощи на кухне. Больше было нельзя — кумушки и так после возвращения внимательно осмотрели наши лица на предмет «следов страсти», но, к своему разочарованию, ничего не нашли.

А ничего и не было — Ульяна просто извинилась за то, что очень сильно перенервничала, не зная, как родители отнесутся к моему сватовству, а потом, «когда всё исполнилось» — её слова — от накативших разом облегчения и радости едва не сомлела. Бывает, эмоциональные качели и не таких укачивали, дед мне ещё тогда полдесятка примеров из своего опыта накидал. Как, например, здоровенный парняга, спортсмен и прочая, теряет сознание, выйдя из аудитории после экзамена — от резко наступившего облегчения после длительного нервного напряжения.

В общем, посидев приличествующее по этикету время с дамами, я откланялся и ушёл в кабинет. А оттуда — набрал тестя. Потом, договорившись с ним, взял изнаночной рыбки, солёной, копчёной и просто вяленой, ящик «Рысюхинского зимнего» и поехал к нему. Но не домой, где шанс спокойно посидеть и поговорить был пятьдесят на пятьдесят, а на работу, благо, Мурлыкин именно там и находился. В полковничьем кабинете имелась комната отдыха с диваном, парой кресел и кофейным столиком, где мы и расположились.

О всяких гадостях, да и работе вообще говорить не хотелось, но и избежать этой темы полностью, так сказать, сами стены не давали. Правда, переговорили накоротке: тесть упомянул, что сектантов переловили, собственно, большинство — ещё до экспертизы, до жертвоприношений они ещё не дошли, но уже готовились, к счастью, в том числе — своему — не успели. Свечи купили готовые, но продавец был из дальних краёв, вне границ Великого княжества, более того, там турецкий след просматривался, или его нам старательно рисовали. В любом случае — вопрос уходил по подчинённости в центральный аппарат, а по принадлежности в Первое и Второе[1] отделения, Мурлыкину же свою часть оставалось оформить и передать в суд, следующей недели должно хватить.

— А почему вы лично этим занимаетесь?

— Ну, а кому же? По Уложению это преступление относится к особо тяжким, я заместитель начальника Отделения в нашей губернии, а сейчас, когда начальник отбыл в отпуск — он у нас любитель зимней охоты — ещё и исполняющий его обязанности.

— Это какая по счёту секта за те два с половиной года, что я в Могилёве?

— Третья с половиной за три года. Густовато пошли, обычно за это время не больше двух. Правда, было дело, за два года пять штук накрыли, но это давно было, задолго до меня, ещё перед предыдущим польским бунтом. Ну, если боги будут милостивы — дальше может быть затишье.

— Как это, «с половиной»?

— Да нашлись одни… Точнее, один там был «умник». Это больше банда была, всякую сектантскую муть главарь сам же и придумывал, чтобы подельников крепче привязать, да и свой авторитет подкрепить. Причём решил, идиотина, что если он обоснуется в нашей губернии, а «шалить» станет в соседних — то его не поймают. Мол, полиция в соседней губернии нормально работать не сможет и не захочет. Как будто у нас, прости за выражение, германские государства, где через каждый десять-двадцать вёрст новое княжество, или герцогство, или королевство на целых десять тысяч подданных. И в каждом — своё правитель, свои законы и своя полиция.

— А как дело к вам попало, если там чистая уголовщина?

— Нашли полицейские временное стойбище и увидели на нём следы «неизвестного ритуала». Главарь его «на богатую добычу и воровскую удачу» проводил. Ну, там, три костра по углам треугольника, линии прокопаны, углём и мелом отсыпанные, всякое такое, хоть бандиты и пытались затереть, но так — без должного старания. Перекинули в наше ведомство, нам деваться некуда, создали с коллегами сводную команду и за пару недель отловили гавриков.

— Потом обратно в полицию отдали, потому и «половина»?

— С чего бы это раскрытое дело просто так соседям отдавать? Намерение было, причём подтверждённое, деятельное. Что ритуал — чистый бред, знал только придумавший его главарь, остальные всерьёз старались. Собственно, большинство сектантов тот же состав имеет — намерение, подкреплённое действием, которое они считали действенным. Так что пошли по нашей линии, хоть там и уголовщины хватало лет на восемь-десять каждому. А вот главарь — тот единственный от обвинений в оккультизме отбрехался. Доказал, скотиняка эдакая, что занимался «имитацией и пародированием ритуалов», без намерения получить от этого какой-то эффект и «просто разыгрывал этих дураков». Ну, его в полицию и отдали, заодно поделились результатом. Но легче ему не стало — и так пожизненная каторга получилась, по совокупности чисто уголовных деяний. А половина — потому что на две губернии делить пришлось, это ещё минчане отказались от официального участия, так бы было «три с третью».

Минут десять мы молча наслаждались рыбкой под пиво — ну, или пивом под рыбку, кто на что налегал. Потом тесть, держа в руке обгрызенный плавник от изнаночного судака, спросил с лёгкой иронией:

— А у тебя что, уловы так сильно упали? Решил рыбу глушить?

Я аж поперхнулся.

— С чего бы вдруг?!

— Нам оповещение пришло о покупке промышленной взрывчатки, точнее, не нам, а в «тройку», их начальник уже со мной поделился.

— Два вопроса: зачем вообще и почему не в полицию?

— Губернатор распорядился. Два ухаря затеяли на Днепре рыбу глушить, чуть ли не прямо в черте города. Причём промышленной взрывчаткой: грузили мешочек на плотик и сплавляли по течению. Людей напугали, в том числе — дочку губернатора. Он разозлился и приказал выяснить, где они аммонал добыли, а потом обязал продавцов ставить в известность жандармов. Почему не полицию — не знаю, это вообще не наше дело. Продавцы шлют в «тройку» или в «пятёрку», смотря кто покупает. Там эту макулатуру в отдельную папку сбрасывают, как правило — вообще не читая.