Рюрик. Сын Годолюба

Годолюб успел быстро оглядеться. Бой на корабле кипит уже вовсю; справа и слева воины рубятся промеж гребных скамей – а число ободритов на судне конунга растет с каждым мгновением! И лишь сам князь и херсир сошлись на настиле, посреди дарккара – в то время как Гудфред одиноко замер у рулевого весла… Уже без защиты хольдов.

– Бей!

Князь буквально прорычал свой призыв в лицо дана, дернувшись в сторону противника – и приняв встречный выпад на щит… Совсем простая уловка – но херсир же видит закипевшую на судне сечу и понимает, что каждое мгновение промедления могут стоить конунгу жизни! А потому он рискнул нанести быстрый и сильный удар в голову раскрывшегося в атаке ободрита...

Вот только атака эта была ложной! Годолюб мгновенно закрылся, скрутив корпус – и провалив ворога в удар; боек вражеской секиры только скользнул по развернутому вдоль туловища щиту… А князь уже сам рубанул в ответ, дотянувшись лезвием топора до шеи открывшегося справа херсира!

Противник молча рухнул на настил, обдав Годолюба кровью из широкой, рубленной раны – но в бой уже вступил сам конунг, пружинисто скакнувший вперед… Точный и выверенный выпад копья Гудфред направил в нижнюю кромку щита ободрита. И этот удар провалил защиту князя, не успевшего толком встретить укол врага; царапнув кожу на досках, листовидный наконечник вошел точно в живот Годолюба, порвав звенья кольчуги… А конунг уже рванул копье назад, отступив на пару шагов. Теперь ободрит куда быстрее изойдет кровью...

В иное время тяжелая рана тотчас свалила бы князя – но сейчас, разгоряченный боем (и выпитым на пиру медом, сильно притупившим боль), он почувствовал лишь острое жжение… Да неукротимое желание отомстить.

Действуя на одних инстинктах, Годолюб метнул во врага топор, целя в голову. Противник успел закрыться собственным щитом – и секира с силой вгрызлась в дерево, крепко тряхнув конкунга... Но защищаясь, дан не успел уколоть вновь: князь, вырвав из ножен меч, уже рванул к Гудфреду, одним прыжком сократив разделяющее их расстояние.

Накоротке копье дана оказалось бесполезно; спешно выпустив его из пальцев, конунг потянулся было к рукояти клинка… Но тяжелый удар щитом в щит отбросил Гудфреда к рулевому веслу! И прежде, чем он выхватил бы из ножен собственный меч, на дана стремительно рухнул меч Годолюба…

Припавший на колено конунг замешкался, пытаясь восстановить равновесие – и только в последний миг потянул вверх потяжелевший щит. Не успел! Лишь самой его кромкой дан встретил падающий сверху клинок ободрита, немного погасив смертельный удар... Обреченный князь метил в голову – и добился цели: его меч с силой обрушился на золоченый, искусно украшенный шлем Гудфреда… Но, чуть потеряв в силе, уже не сумел разрубить продольный гребень – тяжелый удар лишь оглушил конунга, повергнув бесчувственного дана на настил…

Еще один, добивающий удар!

Но князь промедлил. Ведь даже сквозь пелену охватившей его ярости и страха он вспомнил, что остановить вторжение ворога возможно лишь пленив их вождя, разменяв его жизнь на уход данов из владений ободритов… И клинок его так и не опустился на поверженного конунга.

А мгновение спустя брошенный с приближающегося драккара гафлак с силой ударил Годолюба в правое плечо, сбив раненого князя с ног. Ярл Хальфдан «Кровавый топор» поспел к сече, вплотную прижавшись бортом своего «Змея» к «Ворону» конунга – так, словно собрался взять его на меч в морском бою! Что не очень далеко от истины – ведь ободриты перебили практически всех хольдов Гудфреда, а последний только-только начал приходить в себя…

– Вер вик, херек ком!!!

Даны ринулись через борт «Ворона» густой толпой, сразу же начав теснить славян с драккара. Гриди вынужденно подались назад, сцепив щиты – и шаг за шагом пятясь под натиском превосходящего числом ворога… Ярл Хальфдан – известный своей жестокостью к побежденным морской разбойник. И он накопил достаточно награбленного добра, чтобы построить «Морского змея» – вместительный драккар на восемь десятков воинов! А жаждущие славы и богатств безземельные мужи-дренги с охотой идут в хирд везучего и успешного хевдинга – в основном, правда, подобные «Кровавому топору», безжалостные убийцы и разбойники…

В хаосе сечи ободриты уже не видели Годолюба – как и не видели смерти двух его ближников, до последнего рубившихся над телом раненого князя. Положение уцелевших гридей оказалось весьма незавидным: прорвавшись на «Ворона» первым же яростным натиском, вскоре они увязли в сече как на драккаре, так и на подступах к нему. Ибо на причалах численное превосходство изначально было на стороне данов – в схватку незамедлительно вступили хирды с двух оставшихся кораблей…

Ход боя временно переломили подоспевшие ополченцы и гриди купеческой охраны. Ободриты нестройной толпой (а иначе как бы им удалось так скоро прийти на помощь княжеским дружинникам?) врезались в строй данов – едва успевших сцепить щиты и развернуться лицом к новому противнику! И славяне принялись неумолимо теснить ворога к воде, напирая массой воинов… Казалось, что все еще может получится, что бой еще можно выиграть, захватив конунга! Но в считанные мгновения к причалам один за другим пристало свыше дюжины драккаров, свежие хирдманы сотнями ринулись в сечу – и численное превосходство вскоре оказалось на стороне врага…

Между тем, уже поднялся на ноги Гудфред, замерший над телом истекающего кровью и обессилившего Годолюба, впавшего в спасительное забытье. Подле конунга остался и ярл Хальфдан, словно бы не замечающий кипящей на причалах сечи:

– Отличный бросок!

Гудфред, не очень-то и уважающий чванливого, жестокого ярла, лишь хмуро кивнул, соглашаясь с похвальбой последнего – он не мог знать, что добивающий удар остановил вовсе не гафлак «Кровавого топора», что сам Годолюб удержал руку… Однако меч ободрита привлек внимание вождя данов – точнее узорчатая, тщательная отделка бронзовой (и посеребренной сверху) рукояти. А также явно не дешевый шлем с позолотой гребня! Конунг перевел взгляд на чуть более простые шеломы павших гридей – и вспомнил, с какой яростью и упорством двое ободритов рубились над телом его несостоявшегося убийцы… Взвесив все, он пришел к совершенно правильному выводу:

– Похоже, ты ранил местного князя, Хальфдан.

Ярл самодовольно кивнул, украдкой вырвав из щита конунга секиру с необычного цвета, практически белым бойком (что с боя взято, то свято!), после чего обернулся к раненому ободриту:

– Прикажи вздернуть его на мачте, конунг! Пусть славянские псы видят, что их вождь мертв – тогда быстрее сложат оружие!

Гудфред только неприязненно дернул щекой, в глубине своего сердца желая вздернуть на мачте «Ворона» выскочку-Хальфдана (и прибрать к рукам награбленное ярлом добро!) – но вслух он произнес совсем иное:

– Ты прав, «Кровавый топор». Подвесить грязного пса за шею, чтобы свора видела участь вожака!

…Потерявший много крови Годолюб, вложивший весь огонь оставшейся жизни в последний натиск, так и не пришел в себя. Ни когда вокруг его шеи затягивали петлю – ни когда даны, перебросив веревку через поперечный брус на мачте, начали тянуть вверх безвольно болтающееся на канате тело князя. Причем шлем с Годолюба никто не снял – золото на его гребне должны были увидеть все сражающиеся…

Глава 3. Осада Велиграда.

Велиград, стольный град князя Годолюба, вождя бодричей. Лето 808 года от Рождества Христова.

Харальд Хальфданссон из славного рода Скьёльдунгов внимательно наблюдал за тем, как даны и свеи из хирда Хальвдана по прозвищу «Кровавый топор» готовятся штурмовать небольшую славянскую крепость. Конечно, «полудану» (собственно, имя Хальвдан так и переводится – и в случае с «Кровавым топором» дословно, ибо отец его природный свей) не хватило бы собственных хольдов и дренгов для штурма. Но в благодарность за спасение жизни, конунг выделил Хальвдану воинов…