Рюрик

Итак, что нам известно о варягах за пределами «норманнской легенды»? Они участвуют в походе Олега на юг в 882 г., затем в рейде на Царьград в 907 г. В обоих случаях варяги просто перечислены в списках участников походов. Следующее явление варягов относится уже ко времени Игоря. Здесь картина куда интереснее. Как известно, князь Игорь совершил два похода на Константинополь – в 941 и в 944 гг., причем первый поход (а именно его хорошо знают византийские и западноевропейские источники) оказался неудачным: флот русов понес большие потери в бою с греческими «огненосными судами». Но неудача похода ничуть не обескуражила Игоря, и он, вернувшись в Киев, немедленно послал гонцов за море, к варягам, приглашая тех в новую экспедицию на Византию. В первом же походе, по словам летописца, участвовала только русь.

Варяги Игоря (в списке участников второго похода они четко отделены и от руси, и от славянских племен) выглядят уже как приглашенное наемное войско. Впрочем, насколько это войско наемное, сказать сложно, никаких разговоров о плате или договоре Игорь с варягами не ведет. В этнической принадлежности этих заморских воинов сомневаться не приходится, но сделаем вид, что нам ничего не известно о мощной волне скандинавских древностей в археологии Руси этого времени. Итак, при Игоре варяги – это уже не русь.

Во времена Ольги и Святослава варяги на страницах летописи не появляются. Во всех внешних войнах Святослава действует только русь – то самое сложившееся надэтничное дружинно-торговое сообщество. Наконец, подходит эпоха Владимира.

Начинается эта эпоха с династической войны. Князь Ярополк, подущаемый старым воеводой Свенельдом, нападает на своего брата Олега (несколько ранее Олег убил сына Свенельда по имени Лют, который имел неосторожность охотиться в его владениях). Испугавшись за свою жизнь, Владимир – а он в то время княжил в Новгороде – бросился бежать «за море». Неизвестно, куда именно отправился Владимир, но назад он вернулся с войском варягов.

Это уже несомненные наемники. После того как Владимир с их помощью одолел своего брата и стал единовластным правителем Руси, варяги потребовали передачи захваченного Киева в свое владение: «Се град наш, и мы прияхом е, да хочем имати окуп на них по две гривне (200 граммов серебра. – М.С.) от человека».

Владимир варягам откупа с города не дал. Он отказал наемникам под благовидным предлогом – просил подождать месяц, пока «сберут куны» (т. е. соберут меховую дань с городской округи). Прошел месяц, но никаких кун наемники так и не дождались. Варяги сочли себя обманутыми и стали проситься в Византию. В итоге Владимир наиболее надежным «мужам» раздал не названные поименно «города», а остальных действительно послал в Константинополь, отправив впереди варягов послов к византийскому императору со следующими словами: «Царю, се идуть к тебе Варязи, не моги их держати во граде, оли то створять ти зло, яко и сде, но расточи я разно, а семо не пущаи ни единого».

Итак, здесь перед нами полноценные наемники, профессионалы военного дела, причем с весьма специфической формой оплаты – им требуются не живые деньги, а право сбора дани с городов. Еще о варягах известно, что они достигают Византии, и вот здесь начинается самое интересное.

Именно в конце Х в. в Византии появляется корпус наемных воинов, известных в греческих источниках под названием «варанги». К этому же времени относятся первые упоминания в исландских сагах о службе скандинавских воинов у греческого императора. Такие наемники, воевавшие во славу Византии на Средиземном море и Ближнем Востоке, обозначаются в скандинавских источниках словом «vaeringjar».

Служить в Константинополе – «Миклагарде», как называли этот город скандинавы, считалось очень почетным. Веринги возвращались на родину со славой и богатством. Самым знаменитым предводителем наемного корпуса стал в середине XI в. Харальд Суровый – норвежский король, женатый на дочери русского князя Ярослава Владимировича Елизавете.

Вот от этого «vaering» и происходит, по всей видимости, русское слово «варяг». Появилось оно в нашем языке именно в XI в., в ту пору, когда все движение норманнов в Византию и обратно на родину происходило через территорию Руси. В этом же качестве воинов-наемников использовали скандинавов и русские князья, особенно в этом преуспел Ярослав, о чем поговорим чуть ниже. Эта версия происхождения слова остается главной в науке на протяжении сотен лет: она хорошо согласуется и с иностранными источниками (в первую очередь скандинавскими), и с археологией, которая красноречиво показывает роль скандинавов в становлении Руси. Ни одна другая гипотеза не учитывает весь контекст доступных нам данных, что, конечно, сразу подрывает доверие к таким гипотезам.

Для полноты картины добавим к нашему рассказу о летописных варягах еще один эпизод времен Владимира. В 983 г. в Киеве погиб некий варяг-христианин, отказавшийся выдать своего сына для жертвоприношения богам в честь успешного завершения похода Владимира на балтское племя ятвягов. В результате и отца, и сына убили недовольные киевляне-язычники. Эту историю летописец рассказывал подробно и обстоятельно: ему важно было показать, каковы были нравы дохристианской Руси. К портрету варягов в целом происшествие 983 г. мало что добавляет, разве что может служить дополнительным подтверждением того, что христианство на Русь начало проникать задолго до 988 г., и проникало оно именно через военно-дружинную среду.

Следующие эпизоды с варягами в «Повести временных лет» относятся уже к XI в., и все они связаны с сыном Владимира Ярославом (прозвание Мудрый этот князь получил только в XIX столетии, современники его так не звали).

Связи сидевшего в Новгороде Ярослава с «заморским» миром были прочными, как и у его отца Владимира, который в молодости также занимал новгородский стол. Не случайно именно этих двух князей хорошо запомнили сами скандинавы: под именами Вальдимар и Ярицлейв они упоминаются в нескольких королевских сагах – в тех эпизодах, где рассказывается о приключениях на Руси норвежских королей-миссионеров, Олава Трюггвасона и Олава Святого.

После смерти крестителя Руси Владимира Святого в 1015 г. между его сыновьями вспыхнула война. Началось с того, что один из старших Владимировичей, Святополк, убил своих младших братьев Бориса и Глеба. Из Новгорода на Святополка выступил Ярослав, нанес брату поражение (тот как раз пировал со своей дружиной) и вынудил того бежать в Польшу к тестю, воинственному королю Болеславу Храброму. Святополк и Болеслав вернулись на Русь с большой армией и разбили войско новгородцев на реке Буг. Теперь уже Ярослав бросился бежать – на север, в Новгород. Он убежал бы еще дальше – за пределы Руси, в Швецию, но ему не позволили сами новгородцы во главе с посадником Константином – они изрубили ладьи Ярослава.

Ярослав вновь отправился на юг во главе войска. На сей раз Святополк использовал против брата уже не поляков (с ними он рассорился, а размещенных по русским городам воинов Болеслава приказал перебить), а печенегов. На реке Альте произошла жестокая битва, в которой победил Ярослав. Святополк бежал, в ходе этого бегства заболел и умер в страшных мучениях (по описанию «Повести временных лет»).

В развернувшейся на Руси династической войне каждый из старших Владимировичей использовал какую-то внешнюю военную силу. У Святополка Окаянного это были сначала поляки (князь был женат на дочери польского короля Болеслава Храброго), а затем печенеги. У Мстислава, который княжил в Тмуторокани и подключился к войне после бегства Святополка на запад, – черкесы и тмутороканские хазары. Ярослав же в борьбе с Мстиславом за киевский стол в 1020-х гг. опирался на варягов.

Варяги Ярослава упоминаются уже в самом начале рассказа о событиях войны Владимировичей. Но использовать их против Святополка Ярослав не смог: его наемный корпус был уничтожен жителями Новгорода.

Если в легенде о Рюрике варяги, в сущности, описаны как предки новгородцев – «суть бо новгродцы от рода Варяжьска», то в рассказах о временах Ярослава варяги резко протипоставлены населению Новгорода. Это именно пришлые наемники, которые живут на особом дворе и притесняют горожан, творя всяческое насилие. Обиженные притеснениями варягов, новгородцы собрались и истребили наемников на «дворе Поромоне». Князь в отместку уничтожил тысячу знатных новгородцев. Но тут дошли вести о гибели Бориса и Глеба, и Ярославу пришлось мириться с горожанами. На вече он со слезами обратился к новгородцам: «Любезная моя дружина, юже исекох вчера в безумии своем, а ныне ми надобе…» Городские общинники простили своего князя и активно включились в войну против Святополка.