Рывок к звездам

– И чего это тебя дернуло сбежать от нашей мамочки? – проворчал папа, проглотив две капсулы и запив их минералкой. – Знай, что Василь Гаврилыч и его мальчики у меня теперь не на таком хорошем счету, как раньше. Я на них обижен за эту твою выходку.

Василий Гаврилыч э– то старший той банды, из четырех бодигардов, которые обеспечивали нашу с мамочкой безопасность во время той поездки. Он вроде давешнего знакомца Шевцова Виктора Даниловича, но только попроще. Прапорщик там, или вообще просто контрактник. Одним словом, быдло быдлом. Мамочка вполне заслуженно называла этого Василия Гавриловича седой гориллой во фраке и терпела только потому, что тот был предан папеньке аки цепной пес. Кстати, если папенька обижен на Василия Гавриловича и всю его кодлу бодигардов, то это может означать все что угодно, вплоть до летального исхода. Папа у меня суровый, а эти здорово прокололись.

– Слышь, пап, – стараясь казаться безразличной, произнесла я, – а они у тебя еще живы, или ты их тоже уже приказал «того»?

– Конечно, живы и даже почти здоровы, – сказал стремительно трезвеющий папа, – но только потому, что времена сейчас уже не те, что раньше. Так, выразил им свое неудовольствие легкими постукиваниями по печени. А почему тебя это интересует?

– Да так, пап, – сказала я, – если Гориллыч и его накачанные хмыри тебе больше не нужны, то отдай их нам.

– Да ну, доча, – удивился уже почти трезвый папа, – а теперь объясни, кто это такие «вы», которым я должен отдать Василия Гавриловича вместе с его «мальчиками». Только объясняй подробно и убедительно. А то я, собственно, не понял, как ты могла остаться в живых при разбившемся самолете?

– Ну, папа, – задумчиво произнесла я, – это вещи взаимосвязанные, и одна вытекает из другой. В любом случае я собиралась тебе все рассказать, как только ты окончательно протрезвеешь. А теперь слушай…

И я начала рассказывать папе, как говорится, без утайки не скрывая ни малейшей детали произошедшего, начиная с того, каким образом избавилась от опеки гемадрилов Василия Гориллыча, и заканчивая нашим нынешним положением на «Несокрушимом». Не обошла я стороной и тот момент, когда два урода-беспредельщика хотели меня ограбить и прилюдно изнасиловать, а Шевцов их того – немножечко насмерть порезал их же собственными ножами. Папе должно было стать ясно, что я нахожусь в надежных руках, занимаю достаточно высокое социальное положение, материально ни в чем не нуждаюсь и ни при каких обстоятельствах не смогу вернуться под отчий кров.

– Интересно, – сказал папа, когда я закончила говорить, – но совершенно невероятно. Просто фантастика какая-то! Чем ты докажешь, что не сидишь на даче у кого-то из своих приятелей и не тянешь с меня деньги на свои глупые развлечения?

– Делать мне еще нечего, – фыркнула я, – а хочешь, папа, мы с Шевцовым прилетим к тебе в гости на космическом бомбардировщике, и потом еще неделю вся Рублевка будет в испуге икать и прятаться по подвалам? Могу даже попросить нашего пилота Лешу кого-нибудь разбомбить. Ведь есть же у нас соседи, которых ты хотел видеть в гробу и белых тапках. Вот это будет классное доказательство, к тому же море понтов и пальцы веером, не правда ли?

– Нет, неправда, – ответил покачавший головой папа, – не надо никого бомбить. И в кого ты такая кровожадная, Вика? Неужели никак иначе невозможно предъявить внушающие доверие надежные доказательства?

– Доказательства предъявить можно, и даже очень внушающие, но для этого, папа, тебе нужно согласиться прокатиться к нам наверх на «Несокрушимый» и увидеть все своими глазами, – сказала я, объяснив, как может проходить такой вояж, и добавив в самом конце: – Но только сразу могу сказать – заложников тебе Шевцов не даст. Это против его правил. Ну как, ради благополучия дочери хватит у тебя духа на такую поездку или нет?

Услышав мой последний вопрос, папа на какое-то время завис, как будто я ему задала задачку про бином Ньютона, но в итоге вышел из этого положения с честью.

– Хорошо, – сказал он после недолгой паузы, – назначайте место и время встречи. Заодно подкину Вам Василий Гаврилыча вместе с его оглоедами. Мне они и в самом деле больше не нужны, а ты делай с ними что хошь. А теперь мне пора, пока, доча.

Сказав это папа отключился, и в комнате императорских апартаментов с терминала которой я вела переговоры, установилась покойная тишина. Именно после этого разговора я и пошла в душ, освежиться и подумать над тем, что получилось в результате. Но ни к какому выводу мне прийти не удалось, потому что все зависело от того, как папа законтачит с Шевцовым. В его будущий императорский титул он ничуть не верит, так что с его стороны возможно, мягко выражаясь, конфликтное поведение. Шевцов тоже гордый и ответит по полной программе. Как говорится – изменить статус-кво в данном случае невозможно, а вот испортить запросто. Придется мне встать между этими двумя и приложить все возможные усилия для того, чтобы никто и ничего не испортил. Такая уж у меня, получается, карма.

Кстати, тут в связи с трехдневным пребыванием на борту «Несокрушимого» у меня назревает еще одна проблема. Когда я сбежала от мамочки, у меня имелась единственная пара одноразового нижнего белья (та самая, которая и была на мне надета) и теперь, когда с того момента прошли те же самые три дня, у меня «там» начало зудеть и чесаться. Если пойти и принять душ здесь не проблема (ибо душевые кабины функционируют уже по всей обитаемой части корабля), то попытка постирать одноразовое нижнее белье ни к чему, кроме конфуза, привести не может. К тому же мне нужен крем для бритья и специальный дамский станок. Ведь я девушка аккуратная и чистоплотная, а отросшая в интересном месте щетина уже начинает колоться. Конечно, можно обратиться к Кандиду, ведь решались же в Неоримской империи как-то похожие проблемы, но я стесняюсь. Ведь он все-таки мужчина, хоть и робот…

– Кхе, кхе, – раздалось у меня за спиной.

Ну вот, точно Кандид, легок на помине, вспомни его он и появился, только он может внезапно появляться в запертых изнутри комнатах. Но визжать и прикрываться ладошками при этом нет смысла, ведь он и в самом деле робот, и мои прелести ему безразличны так же, как мне его шестеренки или чего еще у него там есть. Но лоно ладошкой я все-таки прикрыла, наверное, чисто машинально. Поднимаю глаза на зеркало и вижу, что в нем отражается совсем не Кандид, а какая-то женщина – достаточно молодая, чтобы не выглядеть пожилой, и в то же время далеко не девочка, скорее дама. Темное строгое платье с длинным разрезом на боку, высокая грудь, черные туфли на высокой шпильке, темные волосы, уложенные в аккуратную короткую прическу. Интересно, что это за дама и откуда она тут взялась?

– Эй, – спросила я внезапно охрипшим голосом, – ты кто?

– Я Лаура, – ответила дама, – и ты можешь считать меня сестрой Кандида, но на самом деле мы с ним две стороны одной медали. Он явное всем мужское лицо этого корабля, а я тайное женское, показывающееся только избранным.

Я развернулась к этой Лауре, не отнимая, впрочем, ладошку от своего лона и произнесла:

– И чем же я заслужила, что меня посетила такая таинственная и скрытная особа, как вы, мадам Лаура?

Лаура рассмеялась и тряхнула своими темными волосами, которые только что были короткими, чуть ниже ушей и вдруг смоляным водопадом облекли ее фигуру чуть ли не до самых пят.

– Ну как же, – сказала она, – я могла не посетить нашу будущую императрицу и не дать ей несколько полезных советов.

– Будущую императрицу? – переспросила я, не веря своим ушам, – и с чего это вы с Кандидом взяли, что императрицей стану именно я?

– А с того, – строго ответила Лаура, – что наш главный кандидат в императоры в последнее время все больше проявляет к тебе свое тайное расположение, и если ты ничего не испортишь своими детскими приставаниями, то это тайное обязательно станет явным, превратив тебя из секретаря в императрицу. Я хочу сказать, чтобы ты вела себя гордо и с достоинством. Ты уже показала своему будущему мужу, что годна не только для того, чтобы доставлять мужчине удовольствие в постели и рожать ему детей. Теперь он знает, что у тебя есть определенный набор полезных ему знаний и умений, острый ум, чувство юмора и способность не унывать в самых тяжелых ситуациях. И кроме того, ты сама предложила ему свою помощь, когда он был смущен и растерян перед величием совершенно новой для него задачи, и он оценил это весьма высоко. Он и не рассчитывал, что ему будет помогать кто-то вроде твоего отца.

– Но, Лаура, – сказала я, расстроено шмыгнув носом, – всего этого мало. Он видит во мне всего лишь несовершеннолетнюю девочку, ребенка которого требуется опекать и защищать, а я девушка и женщина, любящая и желающая быть любимой. Я хочу его и желаю, чтобы он тоже хотел меня до безумия, а у него все никак. Я уже отчаялась и не знаю, что мне с этим делать.

Лаура посмотрела на меня оценивающим взглядом, попросила повернуться перед ней кругом, потом вздохнула. На самом деле я понимаю, что все это бутафория и что ей не надо было ни изображать внимание, ни заставлять меня вертеться, потому что этот «предбанник» к душевой комнате наверняка утыкан сотнями микрокамер, уже просветивших меня со всех сторон во всех диапазонах.