Рыжая некромантка

– Сэр Муур, вы говорили об этом Иртувелю? – спросил Граф Данадье, рыцарь ответил:

– Да, конечно. Но мне кажется, что мэтра интересует некромант, а не странности поведения его жертв. Когда я обратил его внимание на раны убитых, он просто отмахнулся, заявив, что возможно было применено заклинание помрачения разума, с тем чтоб облегчить основную задачу – организацию жертвоприношения.

– Возможно, магу виднее, - кивнул губернатор, добавив: - Но уж слишком много неувязок и несоответствий. У меня складывается такое впечатление, что мэтр Иртувель что-то знает, но не хочет об этом говорить. Как бы здесь не был замешан кто-то из эльфов.

– Эльф некромант? – удивился сэр Муур. Губернатор криво улыбнулся:

– Вы этого не знаете, но такой прецедент был!

Гарош сидел и ел булку. Место было довольно глухое – Эрола, здесь стиснутая каменными старой берегами набережной, быстро бежала к уже недалёкому морю. Такие места с быстрым течением не любят русалки и водяные, водяники тем более, здесь можно было чувствовать себя в безопасности от шуток и нападения этих водяных обитателей. А от взоров прохожих-людей закрывал мост, низко нависающий над берегами и горбом выгибающийся в центре реки (чтоб могли проходить корабли). С левой стороны находилась заброшенная пристань (вот оттуда мог и появиться кто-то из обитателей реки). Раньше там разгружались баржи с мукой, так как там же находились старые городские пекарни, где раньше пекли хлеб для города и его гарнизона (надо сказать – немаленького). Но сейчас там в рабочем состоянии было всего несколько печей, что использовала матушка Милета, остальные не работали, так как большую городскую пекарню перенесли выше по реке, к мельницам. В пустых и уже полуразрушившихся больших печах хорошо было прятаться от погони, да и ночевать удобно, если не хотелось спускаться в катакомбы. А матушка Милета, добрая душа, могла дать булочку, вот как сейчас (правда, это не всегда бывало, в зависимости от того, какое настроение было у Милеты в данный момент).

Гарош – парень, вернее, мальчшка двенадцати лет, блаженствовал – а что ещё надо для этого? Никто не шпыняет (до наставника мастера Сэма далеко, он в катакомбах), сидеть тепло, да и булка большая и вкусная (у матушки Милеты выходили замечательные булки, недаром же у неё не было отбоя от покупателей, хотя её выпечка была дороже, чем из новых городских пекарен).

– Бррр, мокро и сыро! Неприятно! – раздался недовольный голос с невидимой (её закрывала опора моста) старой пристани. Другой голос ответил:

– А что ж ты хотела от речной дороги? А потом, ты ж на болоте жила, неужели не привыкла?

– Там, на болоте, у меня пень был. Он хоть в болоте стоял, но в нём было тепло и уютно, а на речной дороге – сыро, холодно и кругом вода! Я чуть от страха не погасла, не могу понять, что ты находишь такого приятного там, что так долго на дне лежишь? Да ещё в такой холодной воде! Бррр!

У Гароша кусок застрял в горле, когда он шёл из пекарни матушки Милета, то видел – на ступенях пристани никого не было! А попасть туда с берега, чтоб мальчик этого не увидел, было невозможно! Значит, разговаривающие там приплыли по реке! Возможно на лодке, а если нет?! Тем более что из разговора этих двоих, Гарош понял – что, когда они плыли, у них кругом была вода! Это могли быть русалки или водяники, а может, даже молодые, только что обращённые водяницы, потому что голоса были даже не женские, девчоночьи! Но водяники так внятно не разговаривают, а там, за гранитным парапетом, голос, что жаловался, что сыро и холодно, проговорил:

– Вон там огонь, я чувствую! Много огня, столько, что могу открыть туда тропинку! Я туда хочу!

– Ага, иди, - ответил второй голос, не такой звонкий как первый, а чуть хрипловатый, словно простуженный, от долгого пребывания в холодной воде, так не понравившейся обладательнице первого голоса. За парапетом что-то полыхнуло, словно там разожги большой костёр, но это длилось несколько мгновений. Гарош хотел тихо подняться и бежать к входу в катакомбы, но застыл то ли от страха, то ли от любопытства. На него смотрели большие зелёные глаза, и не было в этих глазах ничего страшного или угрожающего, только интерес, направленный не на мальчика, а на его недоеденную булку. Повинуясь какому-то наитию, Гарош протянул булку рыжей обладательнице зелёных глаз. Та, сказав «Спасибо», с жадностью впилась в сладкую мякоть своими зубками, как отметил мальчик – острыми зубками с небольшими клычками, похожими на орочьи, но поменьше. Мальчик расслабился – может, речная нежить тоже ест сладкие булки, но никогда не поблагодарит за подарок, скорее в горло вцепится. А девочка, это была девочка, младше Гароша, доела булку и облизала свои пальчики, а потом посмотрела на мальчика, словно надеясь, что у того есть ещё одна булка и он ею снова угостит. Запах сдобы, долетевший от пекарни матушки Милеты, намекнул, что можно выпросить ещё одну булку. Вообще-то, Милета, хоть и добрая женщина, но вряд ли дала бы Гарошу ещё что-нибудь, но вид этой маленькой и худенькой, совсем раздетой девочки, может, разжалобит владелицу пекарни и она угостит бедного ребёнка булочкой? Заодно и Гарошу что-нибудь перепадёт. Мальчик решительно встал и поманил за собой девочку:

– Идём! Может, матушка Милета угостит нас.

– Ага, - кивнула девочка и послушно пошла за Гарошем.

Милета, ещё не старая, но полная женщина (может, потому её и называли – матушкой), смотрела на последнюю горящую печь свой пекарни. Печей всего было три, это были самые маленькие печи бывшей городской пекарни, выкупленные по дешёвке, предприимчивой женщиной. По дешёвке, потому что они, как и остальные печи, больше не нужны были городу. Новые печи были построены в другом, более удобном месте, город расширялся, и власти решили перенести, заодно и увеличить муниципальную пекарню, а старую – сломать. Но чтоб сломать, тоже нужны деньги, а тут предложили заплатить, вроде и тратиться не надо и какой-никакой доход получен. До остальных, больших печей руки у городских властей так и не дошли, и там одно время ночевали бродяги, очень этим беспокоя матушку Милету. Но потом пришли «ночные хозяева» и потребовали у владелицы хлебопекарни отступного, хитрая (и умная) женщина согласилась, выставив встречные условия – избавить её от беспокоящего соседства. Ночная гвардия (а попросту одна из банд) в течение ночи решила этот вопрос, теперь, в разрушающихся печах если кто и ночевал, то только Гарош, ученик мастера Сэма. Была ещё опасность, что по ступеням старой пристани из реки вылезет какая-нибудь нежить, но пока Ирха миловал, да и оберег помогал. А по реке был очень удобен подвоз дров для печей, муки и других продуктов для выпечки. Но сегодня горела топка только одной печи – дров вовремя не подвезли, а заказ-то надо выполнить! А вот дров может и не хватить! Но пока горит, надо было успеть, хоть что-то испечь!

Милета открыла топку печи, туда надо было подбросить дров, те, что она заложила раньше, уже должны были прогореть, но в топке бушевал такой огонь, будто туда только что забросили новую порцию топлива. Женщина замерла с последней вязанкой, не понимая, что происходит. Тихое покашливание, раздавшееся за спиной, заставило Милету резко обернуться. Там переминался с ноги на ногу Гарош, но не он привлёк внимание Милеты. Рядом с мальчиком стояла рыжая девочка, лет семи, девочка как девочка, если не обращать внимания на то, что она совсем голая.

– Вот, - произнёс Гарош и посмотрел на свежеиспечённые булочки, девочка тоже туда посмотрела, потянула носом, вдыхая аромат свежей выпечки и произнесла:

– Ага!

Милета поняла, чего хотят эти дети, но печь могла погаснуть в любой момент, а судя по интенсивности там огня, дрова должны были вот-вот прогореть, поэтому женщина, глядя на девочку, которая в свою очередь смотрела на булочки, виновато сказала:

– Не могу, эти под заказ, по счёту. А печь погаснет, дрова-то не привезли! Не успею я новые испечь.

Вообще-то Гарошу она уже дала булочку, он раньше так не попрошайничал, скорее всего, хотел попросить для этой девочки, которую неизвестно где нашёл. Да и сама Милета почувствовала необъяснимую симпатию к этому рыжему ребёнку и желание его угостить, но… Заказ есть заказ, клиента нельзя подводить. Всё это Милета и выложила, словно оправдываясь перед девочкой, а та подошла почти вплотную к открытой топке (Милета испугалась, что огонь обожжет обнажённое тело) и засмеялась:

– Не-а, не погаснет, Альен не позволит. Я-то удивилась, где она тут столько огня нашла, чтоб погреться, а она, хитрюга, вот куда забралась!

Девочка, к ужасу Милеты и Гароша, засунула руку в печь по плечо, им показалось - сейчас вспыхнут её рыжие волосы, А та как ни в чём не бывало там пошуровала и, улыбаясь, отпрянула от пылающего зева. Рука девочки должна была если не сгореть совсем, то обгореть до кости, но этого не было! Не было и следов хоть маломальских ожогов! А ведь жар из печи чувствовался и Милетой, и Гарошем, мало того, когда девочка шуровала там рукой, то этот жар усилился! Если это действие рыжей девочки очень удивило мальчика и женщину, то, что произошло дальше, повергло их в крайнее изумление: из печки вылезла ещё одна рыжая девочка, но в отличие от первой, кожа её состояла из мелких, словно горящих каждая своим огоньком, чешуек. Девочка потёрла глаза, совсем как ребёнок, которого только что разбудили, и сообщила недовольным голосом:

– Листик, я только согрелась и задремала, а ты меня разбудила!

– Ага! – заулыбалась первая девочка.
– Разбудила, но очень булочку хочется, а у этой доброй женщины, которая печёт такие замечательные булочки, дрова заканчиваются, и…

– А с чем булочки? – оживилась огненная девочка, не дав высказаться первой, и уставилась на Милету, та, так и не придя в себя от удивления, ответила:

– С корицей и маком.

– С корицей, - сделала заказ огненная девочка, а та, что выглядела обычно (хотя и засовывала свои руки в огонь), была более вежлива: