Рыжая помеха

Но, когда вышел… Воздух глотнул. Так захотелось жить, невероятно просто!

Словил я — таки дежавю опять.

Остро вспомнились свои два года в зоне под Костромой и свое ощущение безысходности, дикое настолько, что порой хотелось прутья зубами грызть и на колючую проволоку кидаться.

Здесь и посидел-то всего ничего, но хапнул эмоций по полной программе.

Естественно, после этого мысли были только о жизни.

Светочка по-прежнему мне не подходила, у нас с ней по-прежнему не было будущего, но…

Но плевать.

Мне хотелось к ней дико, до боли во всем теле.

Глаза ее хотелось увидеть зеленые, губы прикусить вкусные, пятерней в волосы зарыться…

И плевать, что дальше будет.

Один раз живем, тюрьма это очень неплохо дает понять, ощутить, так сказать, ценность жизни.

И потому через полчаса после качественного траха в мозг от Васильича я уже стоял возле двери Светочкиной квартиры.

Планировал сначала секс, а потом диалог.

Не получилось.

Дверь была закрыта, телефон порадовал молчанием, не иначе, я в черном списке.

Где искать ее, я не представлял даже.

Короче говоря, расстроился, попинал уныло бордюр возле ее подъезда…

И поехал к мелкой сестренке.

Тискать Олега Гордеевича, чтоб правильный пример у человека перед глазами был. Он нормальным пацаном должен вырасти, несмотря на папашу своего каменного.

В итоге неплохо провел время с сестрой и племянником.

Ее мужик был на дежурстве, которое в их конторе даже начальство не обходит, и умотал по вызову прямо передо мной.

Счастье какое, не пришлось на рожу ментовскую пялиться лишний раз. Так они меня заебали за последние сутки чего-то… Может, зря я вообще все это затеял с Васильичем? Сидел бы себе в мастерской, починял ведра…

Олег Гордеевич смотрел пока что расфокусировано, но палец хватал так, что хрен отцепишь.

На папашу своего похож. И на нашего с Люськой отца тоже. Последнее — прям до слез почему-то.

Отец ушел от нас внезапно, мы не успели даже понять. Вроде вот только был: стена нерушимая, поддержка капитальная… А потом — раз! И все. Только памятник на кладбище.

Я аккуратно перекладывал мелкого на сгиб локтя, массировал животик… Слушал умиленное воркование Люськи. И думал о том, что у меня тоже вот такой мог бы быть. Максимович. С зелеными отцовскими глазами. И рыжими волосами.

Домой я уехал, не дожидаясь явления полкана.

Тем более, что Люська упомянула, что у него там какая-то жесткая жопа на работе, типа, ловят они банду каких-то везучих придурков, громящих магазинчики, ювелирки и банкоматы.

И никак не могут поймать.

Полкан из-за этого который день ходит злой. Не иначе, боится снова стать подполом.

Но мне их розыскные страсти побоку, у меня свои темы.

Люська, кстати, в этот раз даже не приставала с мастерской, Олег Гордеевич все мысли отнимал и все внимание забирал.

Отличный пацан растет, дядькина опора.

От Люськи я опять заехал к Светику, поцеловал запертую дверь, приуныл и погнал домой.

Перед сном с горя выжрал полбутылки вискаря, что валялась в шкафу, и заснул.

Утром — похмелье, кошачье говно во рту, зудеж Васильича в ухе.

Обычные будни негласника наркоконтроля.

И две пары основ юриспруденции очень в тему. Для поднятия тонуса, так сказать.

Краса я вижу после второй пары. Он не избегает моего злобного взгляда, мотает головой на выход.

Типа, пойдем побазарим.

Ну пойдем, оленек, пойдем…

Мы молча выходим на улицу и топаем за угол, где обычно стоят курильщики.

Там кучкуется народ, но мне на зрителей глубоко похер. Разворачиваюсь и без разговоров от души вколачиваю кулак в мерзкую рожу, на которой, кстати, еще и прежние отметины не зажили.

Крас отлетает к стене, зрители поспешно покидают зал, и мы остаёмся наедине.

— Это тебе, сука, за подставу, — я присаживаюсь на корточки перед воющим придурком, приподнимаю его за шиворот и швыряю салфетку, — рожу вытри.

— Это проверка была, — хрипит Крас, послушно вытирая кровавые сопли и садясь более менее ровно у стены.

— Да неужели? Ну чего, молодцы, как проверка?

— Нормально. Ворон чего-то не рванул тебя спасать…

— А у нас, мальчик, как у волков, каждый за себя. Заболевших и отставших — не ждут. Если б я опять на нары загремел, то конечно, подогрели бы. А вписываться и вытаскивать, тем более, когда сам лажанул…

— И тебе нравится такая хрень?

— Хочешь что-то предложить? — я остро гляжу на него, потом перефразирую, — вернее, твой хозяин хочет что-то предложить?

— Да.

— Тогда забивай время для разговора.

— Нет… Сначала со мной…

Я встаю, сплевываю ему на модно подкатанные штанишки.

— С тобой, пидорок, я даже срать в одно поле не сяду. С хозяином разговаривать буду. Без Ворона. Скажи ему, что мне есть что предложить.

Разворачиваюсь и иду обратно в универ.

И — вот это поворот! — прямо на полпути в меня влетает рыжий мелкий ураган!

Машинально ловлю, так же машинально прижимаю к себе, с удовольствием вдыхаю сладкий аромат от волос.

Светочка, моя конфеточка…

Ну хоть что-то хорошее в моей жизни…

Очень прямые ответы на очень прямые вопросы

— Света, я тебя умоляю, хватит уже… — голос Сашки теряется в музыкальном хаосе караоке, и я удачно делаю вид, что ничего не слышу.

Пью залпом еще стопку текилы, закусываю ароматно брызнувшим на язык лаймиком.

Продирает до кончиков пальцев! Отлично! То, что надо! А теперь — повторить!

— Све-е-ета-а-а… — разочарованно тянет Сашка, поглядывая на часы в сотовом. Я только морщусь презрительно.

Такая была бедовая девчонка, такая прикольная!

Нет, превратил ее мой братишка в клушу домашнюю. В кои-то веки выбрались культурно посидеть, караоке повыть, и как на иголках сидит!

— Ну чего ты прыгаешь? Если бы что случилось, папа или мама отзвонились бы уже, — ворчу я, но Сашка только тревожно вздыхает.

Арсений Викторович сегодня изволили остаться с дедушкой и бабушкой. А еще с тетей Варей и специальной нянькой, которую папа отбирал еще за две недели до рождения внука, делая запросы по своей системе чуть ли не до столицы.