Рыжик

Сидя на камне, он поднял ногу чуть ли не до лица, изогнулся колесом и торопливо принялся обматывать портянку вокруг ноги. Делал он это крайне неумело, пыхтел, краснел и в то же время беспрерывно повторял: «Чего тут не уметь!» Наконец после долгих усилий ему удалось надеть сапоги. Тогда он вскочил на ноги, поплясал на одном месте и, глядя на Полфунта смеющимися глазами, сказал:

— Чего тут не уметь!

— А теперь надень фуражку, — проговорил Полфунта.

Рыжик охотно натянул на голову картуз, подбоченился и от души расхохотался. Ему было бесконечно весело. Он совершенно переродился. Картуз делал его чрезвычайно забавным. Вокруг черного околыша мягкими кольцами лезли вверх рыжие кудри, а из-под лакированного козырька выглядывали темные горящие глаза и широкий вздернутый нос. Тупой подбородок, полные щеки, обсыпанные веснушками, красный рот с оскаленными крепкими зубами — все эти части лица вздрагивали и ширились от неудержимого смеха, которым Рыжик выражал свою радость.

Совсем иначе чувствовал себя Полфунта. Насколько можно было судить по его грустному лицу и по горькой усмешке, с которой он смотрел на Саньку, его настроение духа было неважное. Но Рыжик был настолько счастлив, что не обращал на фокусника никакого внимания и нисколько не интересовался его душевным настроением.

— Мы на машине поедем, да? — перестав смеяться, спросил Санька.

— Может быть, и на машине… А пока зайдем — вот тут недалеко трактирчик есть — и позавтракаем. Ох, боюсь, опять бы мне не захворать, как в Кишиневе! — со вздохом добавил Полфунта и направился к городу.

Трактир, в который зашли приятели, как все береговые одесские трущобы, не отличался ни чистотой, ни благоустройством. Низкие, закоптелые потолки, стены с грязными, оборванными обоями, обширные комнаты со множеством столиков, неизбежная машина, стойка, буфетчик, половые с намасленными волосами — вот и вся обстановка. Ввиду раннего времени в трактире посетителей почти не было. Полфунта, усевшись с Рыжиком за одним из столиков, потребовал чаю, а у Саньки спросил, не хочет ли он чего-нибудь поесть.

— Хочу, очень хочу! — живо заявил Рыжик.

— Чего же ты хочешь?

Прежде чем ответить, Санька пробежал глазами по стойке, остановил свой взгляд на огромном блюде, нагруженном колбасами, а затем, повернув голову к Полфунту, нерешительно и тихо промолвил:

— Я бы колбаски съел…

— Уж вы, господин хороший, картузик снимите, потому как здесь икона божия… — сиплым, простуженным голосом проговорил принесший чай половой, обращаясь к Саньке.

Рыжик мгновенно сдернул фуражку и сильно сконфузился.

— Подай сюда вареной колбасы и хлеба! — приказал Полфунта половому.

— Сейчас!

Спустя немного Санька с жадностью уписывал колбасу, набивая рот большими кусками хлеба. Полфунта не дотрагивался ни до колбасы, ни до чая. Угрюмый, молчаливый, сидел он напротив Рыжика, устремив глаза в одну точку.

— А вам ничего не угодно-с?

Полфунта повернул голову. У стола с грязной и влажной салфеткой через плечо стоял половой. Фокусник бросил рассеянный взгляд на узкие приподнятые плечи полового, а затем равнодушным тоном, каким просят холодной воды, проговорил:

— Принеси мне полбутылки очищенной, кусок черного хлеба с солью и стаканчик.

— Слушаю-с!

Когда половой принес водку, Рыжик с завтраком уже покончил. С любопытством и удивлением стал он следить за Полфунтом. В прошлом году во время их путешествия Санька ни разу не видел, чтобы Полфунта хоть одну рюмочку выпил. Вот почему он с таким интересом стал следить за каждым движением фокусника. С разинутым ртом смотрел Рыжик на то, как Полфунта налил полный стаканчик, как он поднес его ко рту, как закинул голову, выпил залпом, как он некрасиво сморщил лицо и как стал нюхать черный хлеб, держа его перед носом.

Не прошло и десяти минут, как бутылочка была совершенно опорожнена. Полфунта быстро опьянел. На лице выступили красные пятна, а глаза сделались влажными и мутными. В руке он держал пустую бутылку и молча глядел на стойку, за которой стоял тучный буфетчик. Рыжик тоже молчал. Глядя на своего благодетеля, он стал понимать, какой болезнью хворает Полфунта, и ему сделалось жутко. В трактире было тихо. Единственные посетители, в лице трех биндюжников, отпив чай, расплатились и ушли, а половые, собравшись в кучу, о чем-то шушукались в соседней комнате.

— Чертова родня! — вдруг громко и резко вскрикнул Полфунта и так ударил бутылкой по столу, что она вдребезги разбилась.

К столу подлетел половой.

— Здесь, сударь, страдать не полагается, — заговорил половой, подбирая осколки. — У нас и больше выпивают, а таких экстренностей не делают…

— Другую! — коротко и повелительно оборвал полового Полфунта и швырнул на стол скомканную трехрублевую бумажку.

Слуга схватил деньги и побежал к буфету.

— Дяденька! — залепетал Санька.

— Ну? — бросил на него мутный взгляд фокусник.

Санька съежился и молчал. Он не на шутку стал побаиваться своего благодетеля.

— «Дяденька»! — заговорил снова Полфунта, выпив стаканчик из новой полбутылки. — Не называй меня ты дяденькой! Терпеть не могу!.. У меня свой дяденька имеется… И сестрица и братец есть… Они порядочные, потому что домовладельцы… А я вот — пьяница, бродяга и никуда не годный человек… И пусть… И пусть я негодяй, пьяница, а все-таки я, Иван Раздольев, презираю их… Пре-зи-раю!.. — повторил он громко, раздельно и так ударил кулаком по столу, что посуда заплясала.

Полфунта пьянел с каждой минутой. Лицо его сделалось совершенно красным, глаза потускнели, а веки воспалились. Речь становилась отрывистой и почти бессвязной. Он пил, не закусывая, как истый алкоголик. Рыжик со страхом следил за ним.

— Купцы!.. — воскликнул Полфунта и снова ударил кулаком по столу. — Знаешь ли ты, что такое купец!.. А? Не знаешь?.. Купец, братец ты мой, тоже человек… У него все есть: и глаза, и руки, и ноги, и большой живот… Одного только нет — души… Вместо души у него под сердцем купон лежит… А родня моя — купцы… Понял ты, голубчик мой?.. Они купцы, а я бродяга… Десять лет меня не видали, а как пришел сегодня, через прислугу пять рублей выслали… Видеть не захотели…

Полфунта выпил, сморщился, плюнул и снова начал:

— Нет, ты пойми: ведь обидно… Родная сестра… Я ее так любил… Мы были маленькие… И вдруг — не хочет повидаться… Десять лет не видала!.. Я плохо учился… Меня из гимназии выгнали… И родные прогнали… А из-за чего?.. Из-за искусства!.. Понимаешь ли, я искусство любил… Я театр любил… Ах, как я играл Аркашку!.. На Руси не было и не будет подобного Аркашки… А теперь кто я?.. Ничтожество из ничтожеств. Я пьяница и паяц!.. Балаганный па-яц!.. Голубчик ты мой, Саша, я несчастный… я неудачник…