Рыжий: спасти СССР

– А не хочешь сам сообщить Дмитрию Николаевичу, что не согласен с его предложением? Ты же взрослый и отвечаешь за свои поступки и решения? – спросил отец.

– Да, я это сделаю. Но не много ли чести для Дмитрия Николаевича?

– Он зам по идеологии!!! – выкрикнул отец.

– Не кричи, сердце прихватит. Понял тебя. Вот прямо сейчас пойду и скажу, что отказываюсь, – сказал я.

– Он может тебе навредить, сынок, – обреченно сказал Борисыч.

– Ну не убьет же? И не посадит… Наверное, – усмехнулся я.

Вот оно – проявление червоточины, что разрасталась и уничтожила Советский Союз. Блат, «Дмитрии Николаевичи»… Не хочу быть должным, не хочу, чтобы фронтовик, сильный человек, коим является мой нынешний отец, прогибался. Даже не под систему, а под мнение всяких «Дмитриев Николаевичей».

Я встал со стула, обошел праздничный стол, улыбнулся, и приобнял отца.

– Спасибо, отец, ты сделал все, что мог, – сказал я.

В ПТУ я собирался идти не просто так. Профтехобразование – это то, за что вся система образования Советского Союза борется последний год. Оказалось, что профтехобразование не выдает достойных специалистов. Назначили, видимо, причину в проблеме снижения производительности труда в СССР. Теперь по телевидению, радио выпускаются программы про птушников, популяризируются разного рода учебные заведения.

Вот и в институт пришла разнарядка с требованием предоставить преподавателей в ПТУ Ленинграда выпускников не по остаточному принципу, а лучших. Вот я и стал лучшим, краснодипломником, когда попал в это тело. Это заметят, ну а остальное зависит от меня. Очевидно, что газеты и телевидение выискивает хоть какие-нибудь сюжеты о ПТУ. И достаточно сделать хоть что-то, чтобы быть замеченным даже наверху.

Отец остался сидеть на стуле, локти упираются в стол, лицо прячется за ладонями. Я не хотел продолжать разговор и пошёл в свою комнату.

– Сын, ты сильно изменился! – напоследок бросила мать, правильно оценив обстановку, что сейчас отец уже выдохся в споре и она может сказать свое мнение, не опасаясь гнева патриарха семьи.

Изменился… в общении с отцом и матерью я выкручивался, как мог, чтобы меньше возникало вопросов и подозрений. Хотя, и с ними крайне редко общаюсь по тем темам которые касаются общего прошлого.

И всё же новое тело – это насмешка надо мной. Ненавижу рыжих, а нынче сам такой! Остается взять лопату и начать мочить дедушек, если следовать знаменитой песенке.

Всё же в этом доме авторитарный режим. А я в нём несистемная оппозиция. Тьфу ты… Какое нечестивое в голову пришло! Еще бы себя либералом назвал!

Последний месяц я, прикрываясь тем, что иду в библиотеку дописывать диплом, изучаю, скорее даже, вспоминаю, время. Это оказалось не так легко воспринять реальность. И время другое, люди другие, эпоху нужно прочувствовать. Диплом-то уже готов и даже принят преподавателем, уже написана к нему рецензия с рекомендацией поставить «отлично». Но сидеть дома и чахнуть – не вариант.

Кроме того, был бы все время дома, то возникли вопросы.

– Мама спасибо. Было вкусно, – сказал я и пошёл в свою комнату, чтобы забрать заранее приготовленную сумку.

Вот, неужели в Советском Союзе не могут пошить нормальные спортивные сумки? Великая же страна! У меня она еще нечего, правда купленная у фарцы.

Телефон зазвонил, когда я уже обувал кроссовки, купленные, опять же с рук. Неприятно было обращаться к фарце, но в магазинах не было нормальной спортивной обуви. И приходится выбирать здоровье и удобство. Опять же… шмотки. Страна космос покоряет, первая в атомной энергетике, мощная химическая промышленность… Нужно-то всего-то пошить сумки, джинсы, чуть больше произвести еды. Казалось бы, что все просто, жаль, что сложностей хватает, но нет непреодолимых преград.

– Сын, это тебя! – сказала мама, протягивая мне телефонную трубку и заговорщицки шепнула. – Татьяна.

Вообще, телефон – это епархия, зона ответственности, или даже привилегия, но не мамы. Как правило, трубку брал всегда отец. Для него, наверное, это было своего рода одним из способов контролировать ситуацию в семье и в наших с мамой жизнях. Кроме того, телефон – это престиж. Его нам установили только год назад, и отец считал это одной из своих побед. Ведь очередь на установку даже в Ленинграде могла длиться годы.

Я хотел было уже сказать, что меня нет, но просто понял, что мама не приложила ладонь к трубке, от чего звонивший явно слышал, как ко мне обращаются. Пришлось подойти к телефону. Моё стремление изолироваться от всего внешнего мира и так уже вызывало вопросы у родителей. Буду отказываться от разговоров по телефону, так опять мама заволнуется, еще психиатров вызовет. Она может, мама живет мной и отцом, опекая нас с приставкой «гипер».

Телефон стоял в коридоре. Для массивного черного телефонного аппарата была специально заказана умельцам, вновь через блат, полочка под красное дерево с фигурной резьбой лобзиком по краям. Наверху был царь-телефон, под ним неизменно ручка, даже шариковая, и блокнот, максимально исписанный номерами. А еще там были записи всяких рецептов, дни рождения знакомых, и много чего иного. Так что это не просто телефон на полке – это инфоцентр семьи, наш сервер.

А еще тут было зеркало… Как же не посмотреться, не пощекотать себе нервы и отдать должное юмору тех сил, благодаря которым я тут. Я – хипующий краснодипломник-чувак. Длинные волосы, шальной взгляд, и рыжий… Анатолий Чубайсов, собственной персоны, чтобы его черти жарили на сковороде, а вместо дров были чеки приватизации.

«Ну, что мой враг… Придется из тебя делать другого человека. Ты страну развалил, мне ее нужно сохранить, ” – подумал я.

Я, полковник Каледин, немалую часть своей жизни разрабатывал именно Анатолия Чубайсова. Делал это тайно, собирая компромат, даже понимая, что действую в интересах какой-то другой политической группировки, но я знал о своём подопечном если не всё, но почти всё, и люто ненавидел.

А потом… Меня выкинули из органов, не без участия олигарха. Там, наверху, опять договорились, Чубайсов чем-то поделился, и меня, вместе с компроматом, слили. Вот тогда и ушла жена, причем к одному из приспешников объекта моих разработок. Было ли это намеренное соблазнение моей жены, или она сама… Не важно. Мы и без того уже оказались чужими людьми. Выходила же она замуж за более-менее состоятельного меня, перспективного, уважаемого, сама-то соплячка была из села на Брянщине. Вот и воспитал циничную москвичку.

И вот, когда я смотрел по телевизору, как этот рыжий персонаж приятно проводит время в Ницце, даже не тоскуя ни по родине, ни потому, что он натворил, у меня случился сердечный приступ, оправиться от которого я не мог… Я был один, и скорую некому вызвать. Я был одержим идеей засадить Чубайсова, надеялся, что ветер подул в правильную сторону и на меня даже выходили определенные люди, чтобы помог описать составы преступлений… А он спокойно выехал из страны и живет теперь жизнью олигарха, не перестав влиять на принятие решений в моей стране.