Ржа

Стэн Садовски попытался захлопнуть перед Уолтом дверь, когда он пришел забрать Юнис, но он настоял на своем, потому что принял решение, а принятые решения менять не привык. «Она больше не хочет жить с тобой, Стэн, – сказал он. – Она не останется».

«Да ну?» – шея Стэна раздулась, а глаза полезли на лоб. Уолт не испытывал у нему ненависти. Вообще ничего не испытывал, никаких чувств. По позади Стэна в мягком свете холла стояла Юнис с испуганными глазами и отвисшей челюстью, в легком платье, подчеркивавшем все ее достоинства. «Да ну? – повторил Стэн, словно пролаял. – И как же ты, черт побери, об этом узнал?»

«Узнал», – сказал Уолт и ударил его с такой силой, что Стэн пролетел через дверь и распростерся на спине в холле. А когда он поднялся, Уолт ударил опять.

Но теперь – теперь приходилось бороться с солнцем, которое уже било сквозь листву. Он чуял запах сочной травы и морского воздуха – незабываемые запахи, древние, как сама жизнь; и когда он услышал тяжелый шлепок газеты перед дверью, то непроизвольно вскрикнул, но голос его был гак слаб, что он сам его едва услышал. Юнис молчала. По-прежнему молчала. Он забеспокоился, поскольку больше не слышал ее дыхания, и когда вновь обрел голос, прошептал: «Юнис, милая, дай мне руку. Ты можешь дать мне руку?»

Он мог бы поклясться, что видел, как приподнялось ее плечо и повернулось к нему, видел лицо Юнис, живое и сияющее в утреннем свете – но, должно быть, он ошибся. Ибо когда он собрал все оставшиеся силы и кое-как дотянулся до ее руки, там ничего не оказалось.