Ржаной хлеб

Первый из трех комбайнов вел Тихон Сурайкин — сын Потапа Сидоровича. И радовался, торопился он в родное село и был озабочен: как в этот раз встретит его отец? Хотя, вдуматься, и не в гости он едет — помогать, у них в совхозе уборка хлебов заканчивается. И не просто помогать, а своему родному колхозу.

Чуть свет, если не до света, поднялся в это утро и Потап Сидорович. Прежде он сам был не прочь оказать кому-нибудь помощь. Нынче сам нетерпеливо ждал ее. Что и говорить, било, било его по самолюбию, но ничего не попишешь — хлеб надо убирать. Чуть утешало, что не самому пришлось бить поклоны, обращаться к директору «Инерки», секретарь райкома распорядился, все не так унизительно. Зато уж указание Пуреськпна выполнено так, что не придерешься: определены участки, на которых будут убирать совхозные комбайнеры, закреплено достаточное количество машин, никаких задержек с вывозкой не будет, приготовлены в заезжем доме постели, не ударит в грязь лицом и колхозная кухня.

…Солнце уже поднялось выше деревьев, а комбайнов все не было. Потап Сидорович кликнул двух крутившихся на велосипедах у правления мальчишек, наказал им — к их удовольствию и гордости — подежурить у околицы и, как только покажутся машины, немедленно, пулей мчаться обратно.

Гонцы вернулись час спустя, изо всех сил накручивая педали, передний одной рукой держал руль велосипеда, а другой восторженно размахивал кепчонкой, кричал на всю улицу:

— Едут, едут! Скоро у карьера будут!

— Молодцы, ребята! — похвалил их Сурайкин, наградив каждого подарком — блокнотом, которых у него скопилось множество, с золотыми теснениями: «Участнику республиканского совещания животноводов», «Делегату районной партийной конференции».

— К глиняному карьеру — во весь карьер! — скаламбурив, приказал Потап Сидорович шоферу Коле Петляйкину, проворно сев в машину.

«Волга» стрелой вылетела из Сэняжа и остановилась неподалеку от красно-оранжевого оврага. Потап Сидорович выскочил из машины, уважительно, пешком, пошел навстречу грохочущим комбайнам.

Завидев стоящего на дороге пожилого коренастого человека, остановились, как по команде, и три СК. Комбайнеры спрыгнули на пыльную обочину, и тут Потап Сидорович, к неожиданности своей, увидел среди них родного сына Тишу. «Этого еще не хватало — сын приехал помогать отцу!» — промелькнула занозисто-огорчительная мысль.

Хуже того, Тиша шагнул вперед, по-военному доложил:

— Три самоходных комбайна совхоза «Инерка» присланы в колхоз «Победа» убирать хлеб!

Потапа Сидоровича покоробило: что это он, в насмешку? И, не отвечая сыну, привычно строго осведомился:

— Кто главный?

— Вон, он наш начальник, — доложил немолодой комбайнер, кивнув на зардевшегося Тихона. — А разговаривать можно со всеми.

Потап Сидорович откровенно растерялся. Сын, явно помогая ему, просто спросил:

— Отец, где будем работать? Куда гнать комбайны?

— Мы вам выделили пшеничное поле. Давайте за мной. — Потап Сидорович сел в свою «Волгу», покривился, заметив, как Коля Петляйкин приветственно помахал Тихону.

До пшеничного массива доехали быстро. Тиша спрыгнул с самоходки, окинул взглядом поле, зашел в золотистую чащобу. Хлеба — что надо! Он сорвал колос, растер в ладони, сдул полову, бросил крупные граненые зерна на зуб.

— Элита, братцы! Покажем, как совхозные работают?

— Так у нас не делают, — одернул его Потап Сидорович. — Сперва надо пообедать, потом уж показывайте.

После сытного, прямо-таки показательного обеда — закуски из кабачковой икры, мясного, томатным соусом заправленного борща, тушеного мяса с подливой и стакана компота вдобавок — комбайнеры проработали до сумерек. Тихону Сурайкину показалось, что неподалеку вела комбайн Таня Ландышева, — он помахал ей рукой, — тоненькая фигурка в синем комбинезоне и в темных очках приветственно ответила, не остановив машины.

Для совхозных комбайнеров Директор, Кузьма Кузьмич, приготовил ночлег что надо: отдельные койки с матрасами, белые простыни, мягкие подушки, легкие одеяла. Явно гордясь всеми этими мыслимыми в селе удобствами, Потап Сидорович, покряхтывая, сказал сыну:

— Товарищи твои, сам видишь, не обидятся, все как надо сделали. И все равно, думаю, лучше родного дома ничего нет. Или до сих пор зло на меня имеешь?

Тиша легко, радостно улыбнулся:

— Никакого зла я на тебя, батя, не имел и не имею. Поедем к маме!

Олда, мать Тиши, никак не думала в такое позднее время встретиться с сыном. Как только увидела Тишу, всплеснула руками, обняла его.

— Вай-вай, кто при-шел! Ты откуда, сыночек? Поди, чего-нибудь плохого случилось?

— Все хорошо, мама, — улыбался Тиша. — Прямо с поля с папой вот приехали.

— Вижу, что с папой. Где хоть встретились? Завтра, поди уж, и уедешь?

— Нет, мама, не уеду. Буду здесь, покуда не уберем хлеба.

— Какие хлеба? Наши? Тебе зачем наши хлеба? — радуясь и ничего не понимая, спрашивала мать.

— Как зачем, мама? Приехали втроем помочь, — объяснил Тиша.

— Ты, мать, язык больно не чеши! — не очень довольно вмешался Потап Сидорович. — Тиша целый день не слезал с комбайна. Да и я есть хочу.

— Может, баньку истопить? Пыль и грязь сперва бы смыть? — предложила Олда.

— С ума не сходи, — хмыкнул Потап Сидорович. — Какая сейчас банька, в полночь? Завтра ему опять с зарей на комбайн. Собери ужинать, мы с Тишей у рукомойника сполоснемся.

Олда радостно удивлялась, глядя на мужа: смотри-ка, как заботится! Давно бы так!

За столом, щедро заставленным деревенскими закусками — салом, вареными яйцами, маслом, квашеной капустой, — Потап Сидорович с удовольствием налил в рюмки из графина с красным перцем на донышке.

— Спасибо, папа, я не пью, — отказался Тиша, подняв рюмку и снова поставив ее.

— Может, немного, с устатку-то, со встречей? — предложила мать. — Лучше и покушаешь.

— Спасибо, мама, я ее и в рот не беру.

…Со своими товарищами Тиша проработал в «Победе» десять дней. По домам они собрались, когда уборка зерновых, по существу, была закончена. Проводили их с почестями: истопили баню, на славу угостили, от имени правления колхоза и партийной организации Потап Сидорович преподнес каждому, как было записано в решении, ценный подарок — часы.

Олда за эти дни настолько уже привыкла, что сын каждый вечер приходит домой, ночует дома, что провожала — как от сердца отрывала, и, конечно, всплакнула. А Потап Сидорович, улучив минуту, — с глаза на глаз — попросил, не отводя прямого виноватого взгляда:

— Ты, Тиша, того… не вспоминай, что было. Прости за все…

— За что, папа? — просветленно спросил Тиша. — Ты меня учил, но и жизнь учила. Видишь, и про это не забыл.

Улыбаясь, Тиша показал отцу зачетную книжку заочника университета.