С чужого на свой и обратно. Записки переводчицы английской полиции

Первыми сошли на наш невинный берег капитан Юстас Ковалюнас и боцман Борис Крыленко. Вначале на трап, затем на тротуар. Оглянулись, улыбнулись и… изобразили Папу: упали на колени задницами кверху и давай целовать нашу святую землю! А мы сидим в укрытии и смотрим на все это через специальные окуляры с выключенными приборами ночного видения, потому что уже полпятого утра и достаточно светло. У антитеррористов, естественно, сдали нервы. Они так беспокоятся о своей виртуально-политической работе, так мало востребованы их услуги… Так же, как террорист всегда на волосок от почетной смерти – борец с террором всегда боится одного: потери пенсии, о которой мечтает с детства, и поэтому сильно нервничает. И вот лондонцы пришли к выводу, что вновь прибывшие прощаются с матерью-Землей, и сейчас все мы взлетим на воздух. Четыре года спустя в такой же нервной атмосфере семью выстрелами в голову в лондонском метро был убит ни в чем не повинный бразильский студент. Одна моя приятельница случайно стала свидетельницей этого преступления. До сих пор она избегает той станции метро, и ее все время мучает вопрос: почему? Почему они стреляли семь раз? Ведь когда стреляешь в голову, едва не касаясь ее дулом ствола, достаточно одного раза. Но, как известно, на каждое наивное «Почему?» можно ответить: «В интересах государства», особенно, если спрашивает штатский, а отвечает бравый военный с прицелом ночного видения и пушкой. На самом деле, однако, все просто: стреляли со страха. Стрелявший чувствовал себя в опасности.

Так вот, в деле с той яхтой интенсивный допрос в присутствии адвоката Бена (Попугая) Флинта и был моим первым опытом работы с полицией.

– Я католик, поэтому стараюсь следовать Папе, – объяснил свой жест капитан Юстас. Он остался с нами на обцелованном им острове на пять лет, с небом немного иным, нежели наше.

– Да какое там целование земли! – протестовал боцман Борис. – У меня морская болезнь, я думал, что меня вырвет, как часто бывает при первых шагах на суше. Я всегда в таких случаях культурно наклоняюсь.

И боцман получил три года неба в клеточку.

Остальные сильно напуганные пришельцы хором ответили только на один вопрос:

– Откуда вышла яхта «Liberte», на которой вы сюда приплыли?

– Из Французской республики.

Перед этой короткой записанной на магнитофонную пленку беседой имела место несколько более продолжительная, неформальная и не под запись, скажем так, консультация. В ходе нее кто-то из наших офицеров позволил себе достаточно сокращенную интерпретацию положения вещей. Он сказал, что британская полиция готова освободить из-под ареста каждого, кто прибыл сюда не с какими-либо дурными намерениями, а чисто случайно, потому что корабль сбился с курса. Лучше всего было бы, если бы такой заблудившийся в Европе странник прибыл из другой страны. А уж если б из Франции – то вообще была бы фантастика, потому что в отношении прибывших из этой страны существуют специальные смягчающие обстоятельства, все-таки соседи. Ну и бумаг меньше, ввиду наличия двусторонних соглашений.

Действительно, через полтора часа освободили всех гуртом из британской тюрьмы… но не выпустили на свободу. Разве об этом шла речь? Ничего подобного. Их передали во французский изолятор в соседнем британском порту. Есть такие, именно в силу двусторонних соглашений. В общем, ребята торжественно отплыли назад в Лягушандию первым же паромом из Пула. Таковы законы ЕС: если нелегал признается, откуда он прибыл, и существуют доказательства, подтверждающие его признание, его высылают обратно. Тут и факс из Франции очень пригодился, потому что давал веские основания для подобной операции.

Именно тогда я и познакомилась с Попугаем. Он надувался и танцевал, как петух, и все время повторял:

– Ах, что б я без вас делал, дорогая моя переводчица. Нет, я бы не справился…

А я только опускала глаза и говорила:

– Прошу прощения, мой английский далеко не совершенен. Я еще новичок.

А Попугай на это великодушно:

– Ваш английский решительно лучше нашего польского! Ха-ха-ха!

Ну а сейчас на тебе… Тот же самый пестрый Попугай спрашивает:

– А что ты тут делаешь?

– Я перевожу для вас, господин адвокат, в деле о хулиганском дебоше. Язык польский, клиент – Метельский.

– Так ведь этот Метельский все понимает и говорит по-английски лучше, чем я!

– Это не так уж и трудно, Бен. Но у этого Метельского даже с польским не всегда полный ажур…

– Две недели назад я с ним целый час разговаривал в четыре глаза!

– Тогда уж в три. Левый глаз у него искусственный. А мои глаза ты просто не сосчитал. Ты что, не помнишь, как у тебя «паркер» сломался, а ты не хотел писать зеленой ручкой?

– Ну и что такого? Ладно, подождем клиента. Никогда со мной ничего такого не случалось.

– Со мной тоже… По крайней мере, в этой профессии.

Невероятно! Он не заметил моего присутствия при разговоре с клиентом. Не помнит обо мне и моем участии в том разговоре. Я исчезла из его осознанного поля зрения. Я слилась с фоном, окружающим пространством, мебелью и офисными принадлежностями. С неоновой лампочкой под потолком, шнуром от жалюзи, поверхностью поцарапанного письменного стола с надписью: «Помогите! Хочу в тюрягу! Не, лучче в монастырь, моб. 0789…».

Итак, я достигла в отношениях с Попугаем высшего профессионального совершенства. Потому что работа переводчика является совершенной только тогда, когда она остается за кадром, как при дубляже фильма.

Я достигла вершины!

У меня слегка кружится голова от эйфории. Сейчас я выйду из себя, облаком вылечу из собственного тела, как джинн из волшебной лампы. Состояние дзен. Я благословлена и освящена.

Это уже третий раз в жизни! А ведь на этой глупой планете есть миллионы людей, никогда и не приближавшихся к таким профессиональным вершинам!

Становиться невидимой меня научил, а точнее заставил безжалостно требовательный Марек Яницкий. Я работала у него помощницей, когда переехала в Польшу. Он говорил:

– Почему, когда ты заходишь с кофе, то ставишь перед людьми чашечки, будто стреляешь из автомата? Они аж подскакивают! О бутербродах я и не заикался, а то эффект был бы, как от гранатомета! Ну, расслабься.

Я пробую. В следующий раз стою с подносом перед дверьми конференц-зала. Чашки и ложки тоненько бренчат, сахар колышется в сахарнице, как дюны в пустыне, у чайника уже вода каплет из носика, а я делаю глубокий вдох и гипнотизирую сама себя:

– Мед-лен-но. Мед. Лен. Но.

– Это совещание по вопросам маркетинга, а не лекция о русском балете. Умирающий лебедь уже давно бы сдох. От зависти. Давай живее!

Наконец, он уточнил свои претензии:

– Своим присутствием ты прерываешь каждое совещание. Обращаешь на себя внимание. Это очень непрофессионально. Кофе и бутерброды должны просто появляться на столе. И это все, о чем я прошу. Тебе нужно быть незаметной. Беседа не должна прерываться.

Мне удалось добиться этого через семь лет. Тогда я уже работала с малоразговорчивым гигантом коммуникационного менеджмента Анджеем Сикорским.

– Ну у вас и бутерброды с икрой! Прямо чудо, – сказал как-то Анджею во время бурного обсуждения бюджета босс и владелец нашей империи. – Откуда они тут взялись? Я как раз проголодался…

– У меня секретарша-невидимка. Вдобавок, телепатка, – ответил Анджей.

– Это та русская?

– Ага. А с тенденцией к снижению я совершенно не согласен! Посмотри…

Я находилась в комнате и слышала каждое слово. Вышла сквозь стену и испытала эйфорию прямо перед Уяздовским замком. Море шумело у меня в ушах, и я дышала последним оставшимся в дырявой земной стратосфере чистым, насыщенным хвоей воздухом.