С другой стороны

Герман начал сопротивляться. Пространство вокруг вскипело, и пошло уже даже не искажениями, а настоящими трещинами. Раньше сущности такого масштаба ещё никогда не выходили друг против друга, потому что у них не было установок. Установки и желания - удел смертных.

От Германа в сторону Двенадцатого прошла первая трещина, превращаясь в разлом, в который провалилось сразу несколько станционных челноков. На другой стороне не может быть материи, однако, волей двух сущностей, она там появилась.

– ЭТО МОЯ ПАСТВА. НАСТАЛ ЧАС СУДА.
– Снова подал голос Двенадцатый, налегая на Германа с новыми силами.

Он полностью сосредоточился на процессе, отчего огонь непонятной природы, который приносил страдания, не нанося повреждений, затих.

Герман уцепился всеми руками за пространство, не давая себя вытолкнуть. С мимолетным удивлением он осознал, что рук у него стало подозрительно много. Но не это сейчас было важно. Время утекало, как сквозь пальцы. Частью личности парень с грустью осознал, что желание Двенадцатого было сильнее его собственного. Ещё каких-то полчаса, и он смирно вернётся в свою новую зону комфорта.

Нужно было что-то придумать. Герман увидел, как несколько спасательных капсул угодили в пространственное искажение, навсегда исчезая на другой стороне. Похоже искусственный интеллект, не разобравшись в причинах, пытался спасать людей, отстреливая капсулы.

Людей… Паству Двенадцатого…

У Германа появился план. Спустя мгновенье он оформился в желание. Щедро зачерпнув силы он потянулся к станции…

Вокруг, насколько показывали датчики, творилось что-то ненормальное. Пространство причудливо искажалось, трескалось и ломалось на куски, в которых иногда исчезали сервисные боты и малые челноки.

Если бы это был голофильм, Ред бы даже похвалил его за придумку. Выглядело очень атмосферно. Даже пугающе. К сожалению для Реда это был не фильм.

Всё происходило на самом деле.

Медленно, со стоном, опираясь на стену коридора станции, он поднялся. Всё ещё болело в груди, но, к счастью, жжение сходило на нет. Не было больше такого чувства, будто всю его суть окунули в кислоту. Больше не хотелось визжать, что есть мочи, вызывая удивлённые вопросы у станционного интеллекта.

– Старый, что случилось?
– Прохрипел Ред, обращаясь к ИИ станции.

– Эпидемия неизвестной болезни. Поражены все живые существа. Станция в зоне гравитационной аномалии. Эвакуация затруднена.
– Отозвался искин.

Судя по отсутствию эмоций у него сейчас было чем заняться.

– Дай мне приоритеный допуск.
– Приказал Ред.

Его полномочия позволяли затребовать себе больше ресурсов искина, даже в критической ситуации. После того, как Зингер свалил в экспедицию, к чему приложил руку и сам Ред, убеждая адмирала взять профессора с собой, Ред стал первым среди равных на этой станции.

Рядом появилась голограмма ассистента.

– Профессор, рекомендуется срочная эвакуация. Я могу подогнать для вас челнок.
– Обеспокоенно сказала девушка, заламывая руки.

– Погоди, подключи меня к станции, хочу сам посмотреть.

Спустя секунду Ред стал станцией. Увидел всё, что видит каждый из её датчиков. Зрелище, действительно, было пугающим. Из одной точки выходили громадные трещины, расползаясь по окружающей пустоте. Если бы профессор Ред не имел образования, он бы решил, что тут рождается новая чёрная дыра. Или какая-нибудь червоточена, которые так любили в голофильмах.

Но он был хорошо образован, а потому… потому совершенно не понимал, что здесь происходит.

Виртуально сощурившись, что заставило сенсоры приблизить картинку, он заметил какое-то свечение в сердце этой аномалии.

Ред хотел было спросить ассистента, что это такое, как вдруг опять раздался этот громоподобный голос, от которого пробирало всю его сущность. Хотя нет, в этот раз вроде говорил кто-то другой.

– КАТИСЬ СО СВОЕЙ ПАСТВОЙ!
– Прогрохотало на всю станцию, и не было никаких сомнений, что каждый обитатель, ещё не успевший её покинуть, услышал это.

Трещины из аномалии зазмеились, складываясь плотным куполом, охватывая многокилометровый корпус станции целиком. Глядевший на всё это Ред увидел, как исчезли привычные звёзды. Станция будто проваливалась, падала куда-то…

– Это плохо.
– Только и успел сказать он.

Получилось. Герман наблюдал как станция, ведомая его волей, скрылась на другой стороне, а за ней последовала сущность, бывшая когда-то Двенадцатым. Не могла не последовать. “Программа” Двенадцатого не оставила той никакой свободы маневра.

Герман почувствовал удовлетворение от хорошо проделанной работы. Небольшим усилием разгладив пространство он задумался. У него остались буквально минуты. Он уже не мог вспомнить ни имена родителей, ни лицо своей любимой бабушки, ни даже кем он, собственно, работал. А, нет. Он работал никому не нужным переводчиком.

Герман погрустнел. Не все оставшиеся воспоминания приносили радость. Но вместе с этим, он вспомнил и свою программу.

– Я должен доказать, что переводчик тоже кое-что может.
– Проговорил он в пустоту.

Мысленно потянувшись к родной планете он вновь оказался на орбите. Где-то там внизу с разрывом в тысячу лет два раза закончилась его жизнь.

Он заметил космическую станцию, собранную по кусочкам благодаря ударному труду Ванга. Внимательный человек, знающий её историю, может быть и смог бы углядеть в ней остатки орбитального лифта… Но для остальных она казалась просто обычной базой флота. Удивительно, как Ванг провернул это в одиночку!

Потянувшись сознанием, Герман вывел на терминал спящего китайца фразу: “Они живы. Ищи в Женеве, рядом с ЦЕРНом. Удачи вам, Герман”.

После этого он скользнул вниз, в пещеру. Попытавшись снова принять форму человека, чтобы не пугать друзей, он вдруг понял, что не помнит, каково это. Да и сказать уже ничего не может. Он грустно посмотрел на насторожившихся людей.

Чем он может им помочь?

Он вспомнил, как Кристофер в перерывах между вахтами, во время посиделок на крейсере рассказывал про свою жену. Про то, что положит жизнь, чтобы вернуть её. И как мало Ада на это давала шансов.

Герман скользнул своим вниманием на другую сторону и задал вопрос: “Где?”. Спустя секунду у него уже была её информационная матрица. Он растерянно огляделся. Что с ней делать? Все его ощущения говорили, что остатки его личности утекают сквозь пальцы, будто песок.