С двух берегов

— Врет! — отрезал Стефан. — А кто ломал оборудование?

Билл пожал плечами. Этого он не знает. Его наняли только забрать документы.

— А почему тот немец не обратился в комендатуру?

Билл ответил, что сам поинтересовался этим, но немец сказал, что комендант может не отдать, как трофеи, а документы очень нужны. В них нет ничего военного, просто техническая документация, принадлежащая частным лицам. Поэтому Билл и согласился.

— А откуда он так хорошо знает расположение тайника, что даже фонарем не пользовался?

И это Билл объяснил вполне правдоподобно. Немец все нарисовал очень детально. А когда выносили оборудование, Билл заходил сюда и все запомнил.

— Открой сейф, — снова приказал Стефан.

— Договоримся — открою, — сказал Билл. — Из трех тысяч, которые я получу, половину мне, а полторы вам на троих по пятьсот. Это тоже неплохие деньги. Меньше чем на полторы, я не согласен.

— Объясни ему, Франц, — сказал я, — что он не получит ни одного доллара. За кражу у нас не платят, а судят. Документы я конфискую, как брошенное врагом имущество. Еще объясни. За попытку выкрасть эти документы он, Билл, предстанет перед нашим военным трибуналом. Ящик мы все равно вскроем или взломаем без его помощи. А если он нам поможет, это может смягчить приговор.

Пока я говорил Францу, Билл ничего не понимал. Это стало ясно по тому, как изменилось его лицо, когда он выслушал перевод. Наконец-то улыбка исчезла, до него дошло, что он влип. Он еще посидел, раздумывая, потом подошел к ящику, потрогал боковые стенки и одновременно нажал большими пальцами разные точки с обеих сторон. Передняя стенка отскочила. В ящике лежали четыре больших конверта с бумагами. Один был запечатан. Убедившись, что в сейфе ничего не осталось, Стефан привел в движение крюк на стене, и тросики поползли вверх.

Можно было уходить, но я не знал, что делать с американцем. Угрожая ему военным судом, я в то же время сомневался в своих возможностях. Пленный американский летчик, союзник. В конце концов, он ничего серьезного не совершил. С его точки зрения, изъять документы, чтобы вернуть их законному владельцу, было обычным доходным делом. Арестовать его? Кто его знает, какие это может вызвать осложнения с командованием наших союзников.

— Где он собирался встретиться с немцем, чтобы вручить документы и получить деньги? — спросил Стефан.

— На кладбище, у склепа. Завтра в шестнадцать часов.

Опять этот проклятый склеп.

— Вот что, Билл, — предложил я ему. — Если ты завтра поможешь нам схватить этого нациста, под суд мы тебя не отдадим. Вернешься к своим. Американские войска близко, скоро встретятся с нашими. Согласен?

Улыбка вернулась к Биллу. Конечно, он согласен. Он сам набьет морду этому гнусному немцу, втянувшему его в такую грязную историю. Тот наверняка придет с деньгами, и с него можно будет выколотить все три тысячи. Билл ведь не виноват, что документы остались в чужих руках. Он-то свою работу сделал добросовестно. Верно?

Теперь уж мы посмеялись. Пора было расходиться.

— Я его все-таки задержу до завтра, — сказал Стефан.

— Не нужно. Никуда он не убежит. Скажи ему, Франц, пусть идет домой, а завтра к шестнадцати часам явится на кладбище. Мы его будем ждать. И чтобы никому ни слова о том, что тут произошло. — Стефану я добавил: — Засаду устроим без твоих полицейских, втроем, как сегодня.

Билл понимающе подмигнул. Мы вышли по одному, с небольшим интервалом.

21

Пакет с документами, изъятыми из сейфа, я отправил с Францем часов в девять утра, а во втором часу раздался звонок Шамова.

— Здравствуй, Таранов, здравствуй, — сказал он со скорбью в голосе. — Долго я тебя оберегал, но больше мочи нет. Придется тебе дослуживать в штрафбате.

Догадаться, что это очередной треп, было не трудно, я помолчал. А Шамов ждал признаков волнения — очень радовался, когда я начинал клевать.

— Кому прикажешь сдавать дела, товарищ майор? — деловито справился я.

Он понял, что розыгрыш не состоялся, и рассердился.

— Вот что, гусь-хрустальный! Долго ты еще будешь меня подводить?

Это он вычитал в моем деле место моего рождения и присвоил мне его как прозвище — то ласковое, то сердитое, в зависимости от настроения.

— Получил документы, Василий Павлович? — напомнил я ему, что жду серьезного разговора.

— Ты меня не отвлекай. Ты лучше скажи, как мне в глаза начальству смотреть? На днях только докладывал, что сидит в Содлаке сапер, лопух к тому же, который глубже чем на лопатку ничего не видит, и что пора его гнать с ответственной и почетной должности, а ты тайком такие фортеля выкидываешь. Удочку закинул и кита вытащил. Что, ж мне теперь с тобой делать?

— То самое, что хотел. Сними, Христом богом прошу.

— Помолчи, капитан Таранов, и слушай. Документы твои — чистое золото. Это при первом знакомстве. А там, может, и на бриллианты потянут. Я-то в них ни хрена не разобрал, там каждая формула длиной в полметра. Зато академик одурел от радости. Хитер ты, гусь-хрустальный. Прикидывался Швейком, а на деле — первейший контрразведчик. Чего молчишь?

— Ты приказал слушать.

— Всему мера. Иногда нужно словечко вставить, благодарность начальству высказать. Кто тебя таким воспитал? Опять молчишь. Не я тебя уму-разуму учил?

— Так точно, товарищ майор! Ты меня с детства на верный путь поставил.

— Так и говори, когда корреспонденты набегут: всем обязан начальнику и наставнику, премудрому пескарю Шамову… Теперь — о деле. Ты сам-то в бумаги заглядывал?

— Никак нет.

— Правильно. Любопытство тебе ни к чему. Но на один документ ты зря не полюбовался. Он без всяких формул. Ты про Фарбениндустри слыхал?

— Главная немецкая химическая фирма. Так как будто?

— Угадал. А про Дюпона?

— Такого не слыхал.

— Темнота! Главная американская — порох, газы. Соображаешь?

— Никак нет.

— Нашли среди всяких бумажек документик на двух языках. И говорится в нем, что главные немецкие химики и главные американские пришли к соглашению. Какому? Совместно, в дружбе и любви сотрудничать и друг дружке помогать в разработке всяких штучек на погибель человечеству.

— Интересно, — сказал я, только чтобы вставить словечко.

— Ничего ты еще не понял. Главное, когда этот документ подписан! Шестнадцатого ноября тысяча девятьсот сорок второго года! В разгар войны! Американские химики помогали немецким убивать американских солдат (само собой — английских и наших), а немецкие деляги помогали американцам побольше убивать немцев. Лихо?