С этим я справлюсь

Следующий день выдался дождливым. Мы наняли машину, чтобы проехаться по острову и осмотреть сталактитовые пещеры и фабрику по обработке жемчуга. Я купила серьги и две броши. Вечером мы отправились в ночной клуб поглядеть на испанские танцы. Когда лучшая часть программы прошла, у меня внезапно заболел живот, пришлось вернуться в отель на такси. За эту ночь можно было не беспокоиться, но вряд ли таким предлогом удастся пользоваться долго. Следующий день мы провели в городе, на стекольном заводе купили графин и фужеры, потом купили мне сумочку, а Марку бумажник и какую-то мелочь. И все было очень хорошо, почти так же легко и просто, как тогда, на скачках. День прошел нормально, хотя мне и одной было бы не хуже. К вечеру я снова напряглась как струна, лихорадочно ища новых предлогов и оправданий, но, к моему изумлению, Марк держался довольно сухо и даже не сделал попытки ко мне прикоснуться. У нас были две раздельные кровати, и кроме неудобства, что приходится делить комнату с мужчиной, жаловаться было не на что. Так же прошла следующая ночь и потом ещё одна. Это было удивительно.

Днем я иногда замечала пристальные взгляды Марка, время от времени по его лицу скользило такое выражение, словно никак не решается трудная задачка. Но сам Марк оставался внимательным и тактичным, правда, мы все время чем-то были заняты.

На пятый день мы улетели в Ибизу и дальше на машине отправились в маленькую деревушку посмотреть праздник в честь Дня святых. Это было необычное, странное зрелище; солнце отражалось от ровной белой стены церкви, а на площади перед ней шумела толпа крестьян в черном, словно стайка только что вылупившихся жуков. Ярким пятном выделялась только процессия с изображениями святых, прокладывающая путь через толпу, да ещё молодые девушки, которые в честь праздника надели яркие платья из шелка и кружев с разноцветными нижними юбками.

Одна из них, самая красивая, стояла рядом с Марком. Длинную черную косу украшал большой бант, она переговаривалась с группой женщин постарше, во всем черном, морщинистых, обветренных, словно сорок лет их держали под дождем и солнцем. Марк поймал мой взгляд, улыбнулся, и мне показалось, что он подумал то же, что и я, поскольку сказал:

– Быстро проходит здесь молодость, правда? Какой-нибудь год, а потом она выйдет замуж за батрака на ферме – и все; дети, хозяйство и тяжелый труд в поле – вот её судьба.

– Как это несправедливо, – откликнулась я. – Словно в капкане, и никакой надежды на спасение.

– Да, согласен. Но тогда нужно оплачивать весь мир. Все мы попадаем в капкан, как только рождаемся на свет, и сидим в нем до самой смерти.

Я поняла, что он пытается сгладить впечатление; переводя отдельную судьбу в разряд общих явлений, он умерял острое чувство жалости, которое вызвала у меня эта девушка; но я не находила слов, чтобы сказать ему об этом.

После мы сидели в кафе, пили коньяк, смотрели на испанцев, толкающихся у стойки бара. Молодые уже изрядно набрались, и из-за шума, стоявшего кругом, мы с Марком почти не слышали друг друга. Трое парней у входа в кафе старались познакомиться с девушками. Те хихикали, прикрывая рты ладошками, и девали вид, что их не замечают.

– Мужчины в самом деле хотят от женщины только одного, так ведь? – сказала я. – На это уходит пять минут, а потом – пошла прочь. По-моему, для них никакой разницы, что за женщина, была бы женщина, вот и все.

Взглянув на Марка, я вдруг поняла, что сказала нечто ужасное; потом вообще удивлялась, зачем. Ведь знала же, что это уязвит его и заденет.

– В жизни мало хорошего, Марни. Большинство здешних девушек станут старухами раньше, чем им исполнится тридцать. Но это совсем не значит, что им меньше нужно от жизни, чем нам с тобой. То, что ты сейчас сказала, вытекает из более низменного взгляда на жизнь. Большинство этих людей презирали бы тебя за такие слова.

– И ты тоже? – тихо спросила я.

Он тяжело вздохнул.

– Милая, ты же не маленькая девочка. Если кто-нибудь покажет тебе новую систему бухгалтерского учета, ты ей научишься. И гораздо быстрее, меня. Поэтому попробуй открыть глаза и научиться ещё и другим вещам.

– Вот таким? – кивнула я на парней у входа.

– Не суди чужие представления предвзято, особенно представления других людей о любви.

Мужчины у бара гомерически загоготали.

– Каждое чувство человека ему всегда внове, оно приходит как что-то абсолютно ему неведомое, понимаешь? – продолжал Марк.

– Думаю, да.

– Ты когда-нибудь раньше бывала на испанском празднике?

– Нет.

– Получила бы такое же о нем представление, если бы кто-то просто рассказал тебе?

– Нет.

– Тогда не позволяй себе такие суждения о сексе. Он превращается в грязный порок, только если таким его делает сам человек.

– Но я не говорю с чужих слов, я так чувствую!

– Что ты можешь чувствовать, если не знаешь?

Я подвинула свой стакан на один из мокрых круглых следов, оставленных другими стаканами. У бара началась какая-то потасовка, а трое мужчин, перекрывая шум, затянули песню. Остальные принялись притопывать и прихлопывать в ладоши. Марк продолжал:

– Милая, если у тебя есть какие-то тяжелые воспоминания на этот счет, почему бы не попытаться о них забыть?

– У меня нет никаких воспоминаний.

Он положил руку поверх моей.

– Тогда помоги мне их тебе оставить.

Эту ночь мы провели в отеле в Сан-Антонио. Перед ужином Марк заказал шампанское и какое-то красное вино, а потом мы ещё выпили три больших рюмки ликера. Вместе с коньяком, который я тянула во время праздника, это должно было ударить мне в голову, будь моя голова устроена обычным образом. В конце ужина я посмотрела на себя в зеркало и увидела, что хотя солнце позолотило мою кожу, от выпитого лишь слегка побледнело лицо.

На мне было платье из малиновой тафты с открытыми плечами и рукавами в три четверти. Я в нем прекрасно смотрелось, что было чертовски неразумно с моей стороны, потому что именно сейчас стоило походить на дурнушку.

После ужина мы отправились на прогулку, но смотреть было особенно не на что, и мы довольно быстро вернулись, а когда вошли в номер, я поняла: вот оно! Разыгрывать из себя больную было уже поздно. Даже Марк сегодня бы понял, что это притворство.

Он попытался меня поцеловать.

– Милая, ты помнишь, что давала известные обещания?

Он был очень нежен и почти умолял.

– Да.

– Хочешь их исполнить?

– Не сейчас.

– Думаю, именно сейчас.

– Нет.

– Думаю, сейчас, – повторил он.

Я чувствовала, как меня заливает волна панического страха.

– Ты знал, на ком женишься.

– На ком?

– На воровке и обманщице.

– Даже в этом?

– Да, даже в этом.

– И что же именно ты солгала на этот раз?

Я смотрела поверх его плеча; амфора в углу, чеканное бронзовое панно на стене, аккуратно сложенное мое пальто, и его пиджак, небрежно брошенный на спинку стула.

– Я тебя не люблю.

Он отпрянул от меня и попытался заглянуть в глаза. Но видел только лицо, а оно было непроницаемым.

– Марни, посмотри на меня. Ты понимаешь, что говоришь? Знаешь ли ты, что такое любовь?

– Ты изо всех сил пытался мне это объяснить.

– Пожалуй, пора прекратить объяснения.

– Ничего от этого не изменится.

– Зачем же ты вышла за меня?

– Я знала, что если не выйду, ты сдашь меня в полицию.

– Ты правда так думала?

– Но ведь так и было, правда?