С любовью, верой и отвагой

Начинания молодого градоначальника были успешными, так как общество Елабуги в лице городского головы сорокалетнего купца второй гильдии Ивана Васильевича Шишкина его поддержало. За Шишкиным стояло богатое купечество: его родственники Стахеевы, занимающиеся мануфактурной торговлей по всей России и Сибири; Ушковы, владеющие химическим заводом по производству красильных материалов; Черновы, тоже имеющие завод, но — винокуренный. Это были русские купцы нового склада. Бороды они брили, носили европейскую одежду, детей учили языкам, музыке, танцам, нанимая иностранных гувернёров. Молодой чиновник Дуров, устроивший в своём доме первый музыкальный вечер в духе дворянских салонов, но пригласивший на него первые в городе купеческие семейства, вызвал у них симпатию.

С городским головой, энергичным, весьма образованным по тому времени человеком, Василий нашёл общий язык быстро. Задумали они вдвоём устроить в Елабуге водопровод — вещь в российских уездных городах пока невиданную. Иван Васильевич Шишкин подготовил все чертежи и расчёты. Василий Дуров защищал этот проект перед губернатором, провёл через губернское правление нужные бумаги об отводе земли и разрешении вести землекопные работы. Купечество, одушевлённое смелой идеей, тряхнуло мошной. Так в 1833 году и проложили в Елабуге водопровод с деревянными трубами. Исчезли с улиц клячи, запряжённые в водовозные бочки на колёсах, а появились водоразборные колонки и бассейн на площади с чистой и вкусной водой, взятой из подземных источников.

Занятый городскими делами, Василий там не менее нашёл время для последнего акта в пьесе об исправившемся молодом фате. Он женился. Его избранницей стала — как это и было решено ещё в прошлые годы — Александра Михайловна Короткова, дочка сарапульского капитана инвалидной команды, старого его приятеля. В Сарапул к невесте Василий не поехал — не желал встречаться с протоиереем Онисимовым. Предварительно списавшись, Дуровы и Коротковы приехали в Казань. Здесь жених и невеста в сопровождении родственников пошли гулять и обвенчались. Первенец, названный в честь покойного деда Андреем, родился у них в 1834 году...

Играя с годовалым племянником Андрюшей, Надежда иногда думала, что таким мог быть её внук, если бы Иван вовремя женился. Ему уже исполнилось тридцать лет, он служил и изредка писал ей письма, поздравлял с праздниками.

Отношения с сыном осложнились, когда он закончил старшие классы Императорского военно-сиротского дома. Иван хотел выйти офицером в кавалерию, но у Дуровых не было средств, чтобы содержать его там. Надежда своей военной пенсии тогда не получала, деньги стали приходить лишь с 1824 года, а дедушка Андрей Васильевич помогать внуку не собирался. Все деньги он отсылал любимому сыну Василию, который служил в уланах.

Ваня надеялся, что матушка ради него ещё раз попросит императора, но она не стала этого делать. Она здраво судила о скромных его успехах в учении и о его характере — вспыльчивом и капризном. Иван, ставший юношей, был похож не на неё, а на Василия Степановича Чернова, и Надежда этого сходства опасалась. Она сказала сыну, что дала ему образование, но дальше должен он выйти в свет и добиваться всего собственными силами, как поступила она сама, уйдя из отцовского дома в двадцать три года. Конечно, при непредвиденных обстоятельствах она ему поможет, однако лучше таких обстоятельств всемерно избегать.

Избежать их всё-таки не удалось. Словно подслушав издалека её мысли о внуке или внучке, сын прислал в Елабугу новое письмо. Он сообщал, что годы его идут и нынче он решил жениться. На примете есть хорошая девушка из дворянской семьи, но её родители выдвигают одно важное условие — чтобы он расплатился со всеми своими карточными и иными долгами.

Надежда положила письмо на секретер и отошла к окну. Она не сомневалась, что Иван станет игроком, картёжником, как и его отец. Это всеобщее увлечение не может не захватить молодого человека столь неустойчивого нрава. Но раньше денег он у неё не просил. Потому она считала, что играть-то он играет, но при этом, видимо, иногда выигрывает.

Иван, зная строгость матери, целую страницу посвятил объяснениям, как возникли его долги, а сумму назвал только в конце своего послания — три тысячи рублей ассигнациями. Надежда ещё раз перечитала эту строчку и покачала головой. Три тысячи — это три её годовые пенсии. Изрядная сумма для неё...

Давно завели они с Василием традицию перед сном с полчаса сидеть в гостиной перед камином, выкуривая по одной трубке. Всегда обсуждали дела сегодняшнего дня и дня грядущего, а также более далёкие планы. Теперь, спустившись в комнату, Надежда протянула младшему брату последнее письмо от Ивана Чернова.

— Пусть женится, — оказал Василий, прочитав откровения племянника.

— А деньги? — спросила она, раскуривая трубку.

— Часть у вас есть. Остальное возьмите в долг. Вы же любите Ванечку. Помогите ему.

— Взять в долг — дело нехитрое. Как отдавать?

— Из ваших капиталов, сестрица.

— Ты все шутишь, Василий.

— Нисколько. — Он взял у неё тлеющий прутик и поднёс к своей трубке. — Видел, что вы уже второй саквояж набили рукописями доверху. Разве это не капитал?

— Кто здесь знает цену моим писаниям? — Она вздохнула. — Никто. И я сама не знаю.

— Если вы разрешите, то я сейчас же пошлю письмо Пушкину в Санкт-Петербург. Он-то наверняка знает и даст вам совет.

— Думаешь, он ещё помнит тебя? — спросила Надежда в сомнении.

— Уверен в этом. — Василий загадочно усмехнулся. — Были у нас с Александром Сергеевичем разные такие... приключения!

— По бабам шлялись небось...

— Эх, господин штабс-ротмистр! Что-то вы стали слишком строги к молодым офицерам. А смолоду, говорю вам, надобно перебеситься. Тогда вся жизнь пойдёт толком, в зрелые годы на пустяки не растратится...

К их немалому удивлению, великий поэт ответил быстро. Василий с торжествующим видом передал Надежде вскрытый им пакет. Пушкин действительно помнил городничего из Сарапула и написал ему следующее:

«Милостивый государь

Василий Андреевич,

искренне обрадовался я, получа письмо Ваше, напомнившее мне старое, любезное знакомство, и спешу Вам отвечать. Если автор записок согласится поручить их мне, то с охотою берусь хлопотать об их издании. Если думает он их продать в рукописи, то пусть назначит сам им цену. Если книготорговцы не согласятся, то, вероятно, я их куплю. За успех, кажется, можно ручаться. Судьба автора так любопытна, так известна и так таинственна, что разрешение загадки должно произвести сильное общее впечатление. Что касается до слога, то чем он проще, тем будет лучше. Главное: истина, искренность. Предмет сам по себе так занимателен, что никаких украшений не требует. Они даже повредили бы ему.

Поздравляю Вас с новым образом жизни; жалею, что из ста тысячей способов достать 100 000 рублей ни один ещё Вами с успехом, кажется, не употреблён. Но деньги дело наживное. Главное, были бы мы живы.

Прощайте — с нетерпением ожидаю ответа.

С глубочайшим почтением и совершенной преданностию честь имею быть,

милостивый государь,

Ваш покорный слуга

А. Пушкин.

16 июня 1835 СПб» [99]

99

Пушкин А. С. Переписка. 1835 — 1837 гг. Изд-во Академии наук СССР. М, 1949. Т. 16. С. 35. № 1072.