С миру по нитке

– По заявке мы ничего не можем сказать, ни да, ни нет. Вдруг ты в сценарии какие-нибудь постельные сцены введешь, или что-то не подходящее для Иры. Напиши сценарий, поговорим.

– Сценарий я должен писать, имея ваше согласие, – сказал я. – Потому что уже через полмесяца у нас начнутся в Коктебеле съемки...

– Через полмесяца съемки, а у тебя нет сценария! – усмехнулся Леня. – И к тому же мы с детьми едем через неделю в Прибалтику.

Никакие мои доводы и уговоры на Леню не подействовали. Он был непреклонен. А как же Ирина Муравьева? Как реагировала она? Отвечу: Ира настолько преданная жена и благодарная актриса (Леня в свое время поставил в детском театре спектакль «Чинчирака», который привлек внимание критиков к Ире), что идти против решений мужа было не в ее правилах. И мне еще казалось, что став знаменитой и любимой зрителями актрисой, она чувствовала какой-то комплекс вины перед Леней: он ее показал всем, вытолкнул наверх, а сам остался в тени... Ира большая умница, очень остроумный человек, прекрасная мать и вообще, домашний человек. И большой мастер играть в слова(это когда из длинного слова, составляют новые слова). Я в этой игре считался в институтские годы тоже мастером и вот как-то в перерыве во время съемок «Самой обаятельной» мы стали играть с ней и я, начав играть спустя рукава, под конец игры немало попотел, чтобы добиться ничьей.

После премьеры «Моей морячки» в Доме Кино, на банкете Ира мне сказала:

– Я жалею, что не снялась в этом фильме.

Я часто вспоминаю одну ирину хохму. В Доме Кино была премьера фильма Параджанова «Сурамская крепость». Все места были заняты уже, а у меня в первом ряду (я всегда сижу в кино на первом ряду)были припасены два места. И я отдал их Лене и Ире. Когда начался фильм я чуть съехал с кресла, приняв свое привычное полулежачее положение.

– Так удобней, – объяснил я обратившей на мой маневр внимание Ире.

Ира тут же тоже сползла и приняла такое же положение.

– Да, так удобней, – сказала она. – И мы теперь можем всем говорить, что лежали рядом на Сурамской крепости.

Ну так вот, Муравьева отпала. А неудачи, как я заметил, только усиливают мой наступательный порыв. Я мысленно перебирал всех актрис, способных сыграть роль в музыкальном (так я видел свой замысел) фильме и все время мои мысли возвращались к Людмиле Гурченко. Должен сказать, что я не был ее поклонником. Даже в период ее наивысшей популярности, когда появилась «Карнавальная ночь» (картина мне до сих пор очень нравится) и все говорили о ее осиной талии и многие мои знакомые в институте были в нее чуть ли не влюблены, я оставался равнодушным: картина хорошая, но актриса мне не нравилась, т.е. это был, как теперь говорят, не мой стайл и, кроме того, мне виделся в ней какой-то этический изьян, а какой, толком разобраться я тогда не мог. Но с годами я вдруг заметил, что мне нравятся песни военных лет в исполнении Гурченко, а тембр ее голоса в драматических фильмах иногда задевает какую-то скрытую мою струну, вызывает резонанс. А уж ее роль в фильме «Уходя уходи» покорила меня и примирила с ней.

Гурченко я видел часто в буфете театра-киноактера, где располагались наши курсы и раз мы даже разговорились с ней в очереди к буфетной стойке. Накануне в «Телевизионном театре миниатюр»

показали инсценировку моего рассказа из «Литературки» и там была занята Гурченко. Я не удержался и сказал об этом ей. Она мне ответила: «У вас отличная новелла. Вы можете ею гордиться». Не могу в связи с этим не вспомнить один случай.

Как-то мы шли с Мишей Пташуком по улице Горького. И вдруг навстречу толпа циган. А Пташук до наших курсов был режиссером в театре «Ромэн». Увидели цигане Пташука и кинулись к нему:

– Мишка, здравствуй! Как дела? Где ты?

Пташук им все рассказал, а потом представил меня:

– А это мой друг, сценарист Анатолий Тер-Григорьян.(Тогда я еще не имел своего псевдонима и вообще ничего, кроме только что написанного дипломного сценария, не имел).

Цигане тут же польщенно заулыбались, изобразили на лице высшую степень радости и почтения и сказали:

– Ну как же!Знаем, знаем, слышали, слышали!

И на какое-то мгновение я поверил, что все это правда, что они знают меня. Слышали обо мне... Только откуда? Неужели они прочли мой дипломный сценарий?

Все это я вспомнил в связи со словами Гурченко по поводу моей новеллы.

Ясно было, что это она сказала из вежливости, а когда через много лет мы встретились на «Морячке» я спросил ее, помнит ли она тот наш разговор. К моему удивлению, она помнила. « Я ведь тебе сказала тогда – у тебя отличная новелла!» -сказала так, как будто это было не 20 лет назад, а вчера.

И вот я позвонил Гурченко, представился. Гурченко сказала мне что-то вроде «знаем, знаем, слышали, слышали», но сейчас я это не подверг сомнению, так как за моими плечами уже было несколько фильмов, как у сценариста и два фильма (один, правда, незаконченный, «Бабник», но о котором уже писали в прессе), как у режиссера. И потому я без лишних слов сразу же предложил Гурченко главную роль в фильме «Моя морячка», съемки которого планировались через две недели в Коктебеле.

Гурченко ответила, что на днях она должна закончить озвучание своего последнего фильма и после этого собирается поехать отдохнуть, так как очень устала. Но, сценарий может прочитать.

– Сценария у меня нет, только заявка, – сказал я.

– Как же вы собираетесь снимать через две недели? – Гурченко рещила, что говорит с сумасшедшим.

– Сценарий готов у меня в голове. Хотите, расскажу. В двух словах, -попросил я.

– Рассказывайте, – разрешила Гурченко.

Я сбивчиво, торопясь рассказал ей сюжет: ее героиня массовик-затейник в парке, проводит конкурс « Где вы, таланты?» и вот на этот конкурс повадился ходить к ней один тип, который поет одну и ту же песню про морячку и хочет во что бы то ни стало получить главный приз. Рассказал все это одним духом и замолчал, сжавшись, как в детстве, когда запустил случайно мяч в соседское окно. Молчание длилось недолго.

– Пишите сценарий, Толя, – услышал я потеплевший голос Гурченко. – Я отменю свой отпуск, закончу пораньше озвучание и буду сниматься в вашем фильме. Мои папа и мама были массовиками-затейниками.

Вот так судьба, проведя меня мимо Лени Эйдлина с его, пока исправными «Жигулями», не дав мне позвонить паре-тройке актрис (в которых я не очень-то был уверен, но внес все же в список претенденток на эту роль), вывела меня на нужную цель, и, как мне кажется, очень удачную.

Гурченко привнесла очень многое в картину, начиная с бубна своей мамы, разнообразных шикарных нарядов (Паша Каплевич, как зелез в ее платяной шкаф, так и остался там на несколько часов, с трудом его вытащили оттуда, обалдевшего от всего увиденного), неожиданных придумок и кончая неизвестными мне детскими играми, вроде: « кто из вас не ходит хмурым, любит спорт и физкультуру? Это я, это я, это все мои друзья!» Кроме того, как-то находясь у нее дома я услашал песню, которую прослушивал на магнитофоне Костя Купервейс, ее муж, аккомпаниатор и композитор в одном лице.

– Что это за песня? – спросил я.

– Это Люсина песня, она ее сочинила, – сказал Костя.

– А есть еще? – спросил я.

– Сколько хочешь! – улыбнулся Костя и дал мне прослушать несколько песен.

Мы собирались пригласить на картину Раймонда Паулса, но услышав эти песни: «Се ту, се ту!», « Старушка божий одуванчик», « Я думала, что главное», « Я боюсь утечки газа» и др, я понял, что композитор у нас есть. Гурченко вместе с Костей сделали всю музыку к фильму, даже песню «Моя морячка» Гурченко чуть переделала, а стихи к песне, особенно второй и третий куплет они сочиняли вместе с Державиным. Я попросил Костю саранжировать для сцены репетиции в театре «Мою морячку» под Рей Коннифа, и они с Гурченко прекрасно сделали эту стилизацию, а вместо хора Рея Коннифа пела группа «Доктор Ватсон» -получился чистый Рей Конниф.

Мои друзья и знакомые, зная, что я выбрал на главную роль Гурченко выражали мне свои опасения: у нее, мол, скверный характер, она тебя до инфаркта доведет, не слышал, что она сделала с Тодоровским? И так далее. А один актер, в прошлом, говорят, любовник Гурченко, выезжая из ворот «Мосфильма» на своей машине, прокричал мне:

– Толь, не бери Люську! Она тебя доведет до точки, ты ее ударишь, она побежит к прокурору, отдастся ему и тебя посадят!

Крикнул он это все и уехал.

Вот с такими печальными прогнозами я приступил к работе над фильмом.

Но Гурченко, вопреки грозным предсказаниям вела себя как ягненок: подлаживалась под непривычный для нее скоростной процесс съемок (и я должен сказать, успешно), контактовала со всеми членами группы, подружилась даже с нашим продюсером Сержем Аллахвердовым (но даже ей он не выдавал деньги вечером, зато утром сам привозил к ней домой – он ее уважал), выполняла безропотно все мои указания и замечания, короче, мы все не могли нарадоваться на нее.

Я часто вспоминаю один случай: неугомонный Каплевич решил, что одну из песен Гурченко должна петь, находясь на вершине горы. Гурченко эта идея понравилась. Они стали искать подходящую гору в окрестностях Коктебеля и Каплевич, наконец нашел то, что искал. Мы поехали посмотреть. Гора оказалась скалой, напоминающей сахарную головку – на самой макушке была небольшая площадка, куда Каплевич решил поставить стул, который он и захватил с собой, чтоб сразу всем стало ясно, какая получиться картинка. Скала при первом взгляде на нее казалась неприступной, но оказалось, что за ней была еще одна скала, с которой при желании можно было переползти на эту скалу. Высота скалы была метров 70 не меньше. Я тут же, у подножья стал говорить, что мы не альпинисты, что эффект скалы мы можем получить безопасным способом и т.д., но воодушевленная Каплевичем Люся не хотела и слушать меня.