С небом наперегонки
Шрифт:
Из-под родного крова убегая?..
Нательным крестиком
хранима,
судьбы стезя
Змеей свернулась,
грудь изныла,
и выть нельзя...
А только петь!
А только петь?..
Когда до самых жгучих облаков унынья
хулы самум (уж жизни остов занесен), -
о нет, я не прошу прошенья, я невинен!
–
и каждый возглас, каждый вздох, и каждый стон
песком злорадного ехидства занесен:
плети стихов (мы - зависти и сплетен) паутину...
Завидую, глас вопиющего в пустыне!
–
слепой надрывности
в ответ сочувственные блики миражей
хоть мельком
среди зноя
родниково стынут!..
На высшей ноте неприкаянности волчьей
я, вдохновенья полнолуньем вознесен,
в стяжательства разменно-мутном средоточье,
в подмигиваньях блеска золотых тельцов,
Парнасской лихорадки ритмом прокаженный,
со своевольной калатушкой диких рифм -
к цифири не сведенной речи лепрозорий -
о нет, о нет, я не прошу меня любить!
–
вне прибыли, вне времени, вне территорий,
кем мнюсь тебе, в ознобе насыщенья век:
– Ату!
Ату его!
Ату!
– Поэт!
– О нет!
Я не прошу
меня любить...
Совсем уж вне богемного плеча Монмартра,
взашей пинками и ляганьями канкана
в пустыню вытолкан, в объятия тамтама:
– Ату!
Ату его!
Ату!
– Поэт!
– О нет!
Я не унизился
до просьбы
о пощаде...
СНЫ
Когда сегодня утром
ты проснулась,
с твоих ресниц испил я
печали-сны
непоявившихся на свет
твоих детей -
и слово "осень"
накатилось на уста,
а я сказал "люблю",
не в состоянии
произнести "прости",
и посвятил тебе
все свои будущие сны,
в которых
ты нашим утрам
даришь имена детей,
спивая детство с глаз моих...
ВОСПОМИНАНИЕ
Ночами двадцать пятый час, как дежавю -
Моя бессонница - упрямая колдунья,
И в бездну полночи бессильно я плыву,
Отрезан маятником ката-полнолуния
От
соблазнительного берега стола,Где ждёт священных чар открытая страница,
Обнажена, в своей невинности бела -
И жаждет слов, как простодушная юница...
О, воплощённый спором мрака и свечи
Слепящий всполох, лист, открывший сердце смело,
Прости - я боль твою, не в силах залечить,
Воспоминанием травлю огненноперым:
Меж Мнемозины и Гипноса равных царств -
Короткий сладкий миг коронованья тайны,
Что в жизни ведают единожды сердца,
Уста целуя откровения устами!
Фатальней, глубже покаянья дурака
О жизни зряшной, этот миг вогнался в сердце -
Ему бездонность ночи - ножны для клинка,
Чья сталь сломалась в ране, как в руке младенца.
Шаг до окна, второй... как будто два крыла,
Подбитых влёт - ещё недавно мощных, гордых
Полётом, властью... Словно махи (раз... и два...) -
Жест полнолуния в бессилии исхода.
ЧЁРНО-БЕЛОЕ ФОТО
Зима - это белый скелет
Истлевшего лета
С глазницами, полными чёрной тоски.
Зима - это грубо оборванный лепет
Рассвета о собственной розовой нежности.
Зима - белый с серыми жилками мрамор
Бескровного,
Забальзамированного морозом дня,
Когда медленно падает мне на ладонь
И тает холодной белой звездой
Снежинка,
Как на ладонь Бога
Медленно опускается и тает
Душа новопреставленного праведника,
А в амфитеатре пространства
По широким трибунам горизонта
Медленно поднимается холодное сияние
На золотой престол солнца,
Но короток день -
И вот уже узкое горло сумерек
Давится клубком заходящего солнца -
Его жгучую слёзно-красную горечь
Так болезненно сглатывает горизонт
С резким взмахом зари - прощальным...
Тогда - короткие сумерки,
Как вырванный из рук нищего
Последний кусок хлеба;
А потом - длинный, длинный, длинный
Взгляд ночи,
В нём то, что остается в глазах,
Видевших казнь невинных;
И дрожь звезд пронизывает небо,
И так до рассвета ...
0 это время
На перекрестках мрака и одиночества!
Бывает, приходят слова
И просятся в строки,
Бывает я их записываю,
Но зима - это:
– Черно-белое фото осени,
– Негатив лета,
– Рентгенография весны ...
И холодный черно-белый вой вьюги
Выдувает из душ всё тепло разноцветья
от мелодии пестрых воспоминаний о лете, любви...
Ты можешь звать зиму забвением,
Даже предательством -