(С)нежные чувства

Я стою на месте у эскалатора и разрываюсь: то ли бежать к площадке, то ли сразу идти к стойке.

Наверное, логичнее было бы сразу обратиться за помощью, однако материнское сердце велит бежать в другую сторону. Бегу.

Когда до площадки остается метров пятнадцать, я на секунду замираю, а дальше меня словно окрыляет: макушечка моя родная, макушечка моя любимая! Торчит себе из-за забора, которым огорожена детская площадка. Сидит мой ребенок за столом — видно, что-то рисует и знать не знает, что в этот миг чувствует ее мать.

А рядом с Верой… стоит тот самый мужчина, у которого я сравнительно честно отжала лего. Что он делает с моей дочкой?

Он как-то слишком подозрительно ей улыбается. Знаете, так в фильмах улыбаются те, кто хочет заманить жертву. Внутри все холодеет — вдруг маньяк какой? Я, конечно, учила дочь, что нельзя соглашаться на всякие предложения незнакомцев, принимать от них что-то и так далее, но мало ли…

— Верочка! — на выдохе кричу я и подлетаю ближе.

Честное слово, готова перемахнуть через этот светло-желтый забор, однако как законопослушный гражданин несусь к входу.

— Отойдите от моей дочери! Что вам от нее нужно? — выпаливаю я, как только приближаюсь к столику, за которым и сидит моя дочь. Тяну руку к ней. — Вера, пойдем!

— Это вы мне? — изумляется мужчина. — Ничего себе родительница года! Сама ребенка оставила, а я еще и виноват. По магазинам загулялась, горе-мать, — качает он головой.

— Чего-о-о?!

Вот ничего не знает, а туда же — обвинять.

— Мама, я же еще не дорисовала, — дергает меня за куртку дочь.

— Дома дорисуешь!

Я наклоняюсь, цапаю рисунок и пихаю его в свою сумку, хватаю Веру за руку и удаляюсь под осуждающее качание головы незнакомца-маньяка.

А потом решительно хмыкаю и топаю прямо к стоящему неподалеку охраннику.

— Здравствуйте, — обращаюсь к нему. — На детской площадке отирается какой-то странный подозрительный мужчина в черной куртке с желтой эмблемой. Вот и к дочке моей приставал. Разберитесь, пожалуйста!

Охранник суровеет, кивает и удаляется, а я присаживаюсь на корточки и обращаюсь к дочери:

— Вера, пообещай мне, что больше никогда не будешь так убегать, хорошо? Я очень-очень за тебя испугалась!

— Хорошо, мамочка, прости, я больше не буду, — хлопает ресничками она и обнимает меня за шею.

А потом отстраняется и добавляет:

— А дядя не злой. Я в шариках попрыгать хотела, но там было занято, я села за столик. Он увидел меня, достал листок и фломастеры, предложил порисовать, пока жду. А еще спросил, где ты.

— Я?

— Ну да, где мама. Я и сказала, что ты по магазинам ходишь.

Так вот почему он так на мне оторвался.

Я встаю и чувствую, как лицо заливает краска стыда. М-да, вот это я ему удружила…

«Э нет, — тут же успокаиваю сама себя, — будь он повежливее, и я бы не сорвалась. Так что сам виноват».

Киваю, беру дочь за руку и иду с ней к Олесе.

В конце концов, ну поматерит меня этот мужчина денек-другой, а там и забудет.

Глава 6

Я бодро шагаю вперед, однако каждый шаг дается все труднее, внутри душераздирающе мяукают кошки — надсадно так, с подвываниями.

И чудится мне в их «мявах» немой укор: что ж ты, Надежда Кошечкина, творишь?

И правда, что? Да, на меня свалилось слишком много потрясений за один день, и я вполне ожидаемо сорвалась: ни за что ни про что наехала на незнакомого мужчину, который, оказывается, просто хотел помочь. И мало того что наехала, так еще и охрану на него натравила. Вот уж точно, инициатива наказуема.

«А вдруг ты права, и это все-таки маньяк?» — саркастично хмыкает сидящий на левом плече чертик.

«Ну да, ну да, — фыркает сидящий на правом ангел. — Маньяки обязательно сначала ходят по магазинам, покупают дорогущие игрушки, а потом светятся перед всеми камерами, чтобы их сразу поймали. Где еще действовать, как не в торговых центрах, где охранники чуть ли не каждые пятьдесят метров».

Они продолжают препираться, и аргументы ангела перевешивают — с каждым шагом меня все больше накрывает чувство вины, пока я не останавливаюсь окончательно. А еще настойчиво преследует и другая мысль: какой пример я подаю дочери? Точно родительница года.

Разумеется, сказанных слов я вернуть не в силах, однако кое-что сделать все-таки могу.

Я вздыхаю, закатываю глаза и резко разворачиваюсь.

— Мам, а мы куда? — задает резонный вопрос Вера.

— Вер, я очень некрасиво поступила, и хочу извиниться перед тем дяденькой, который дал тебе карандаши и фломастеры. Я зря его обвинила.

— А-а, — многозначительно выдает дочь, и мы топаем обратно.

Однако когда доходим до детской площадки, мужчины в нужной черной куртке там уже нет.

«Вот е-мое, — сокрушаюсь я про себя, — неужели его увел охранник по моей наводке? Бли-и-ин».

Я кручу головой: ну не мог он уйти далеко, времени прошло всего ничего.

Тут замечаю того самого охранника, к которому подходила, чтобы сдать с потрохами «маньяка».

Нерешительно мнусь на месте — страсть как не хочется выглядеть дурой в его глазах. Однако в конце концов шагаю вперед и скромненько так интересуюсь:

— Подскажите, пожалуйста, а где тот мужчина, который… ну… про которого я вам сказала?

— А зачем он вам? — подозрительно щурится охранник. — Можете не переживать, мы с ним разобрались.

И этот туда же — я ощущаю исходящие от него волны неприязни.

Хлопаю ресницами и тихонечко произношу:

— Извиниться хотела. Я все не так поняла, мне дочка объяснила.

Собеседник таращится на меня так, словно я доисторическое ископаемое. Неужто ожидал, что я явилась скандалить? Скорее всего.

— Э-э-э… Извиниться? М-м… Так он это… опоздали вы, милочка, ушел мужчина-то. Забрал своего сынишку с площадки и ушел.

— Спасибо.

Делать нечего, приходится топать к лавочке, где нас ждет Олеся, несолоно хлебавши.

Когда практически доходим до места, замечаю справа столпотворение. Там Дед Мороз и Снегурочка устроили целое представление.

Мысленно хлопаю себя ладонью по лбу: точно, мне ведь еще нужно найти аниматора для дочери.

Только вот что делать? Не подходить же мне к Деду Морозу с дочерью… А снова оставлять дочь с Олесей — ну, такое. Чувствую, как мой мозг начинает медленно закипать.