'С Новым годом !'

А у меня жестяночка с красной краской, а у Сережи - кисточка. Вот мы с Сережей к думе. Я сторожить остался, а Сережа - к пушке. Мигом влез на фундамент, уцепился за лафет. Вот уж вижу - там, малюет. Вот уже Гришка саженями шагает через площадь, торчит столбом верстовым. На него просто посмотреть - так городовой свистнет. Вот Сережка спрыгнул. А Гришка - ему пушка как раз под рост; дуло-то высоко, а ему как раз руками достать - ух! и ушла колбаса в пушку, шнурочек только чудесный, как макаронина, висит из рта пушки.

Часы у нас по-думски поставлены в точности. Во, как раз четыре минуты осталось. Вижу, Гришка раздул папироску и припалил шнурочек. Теперь ходу, ребята! Гришки уже нет. Вмиг отшагал, верблюд проклятый, не видит, что под самой пушкой, на скамеечке бульварной, сидит парочка. И парочка ничего не видит, конечно, тоже: им не до нас. Да и не видать впотьмах. Но ведь они со страху лопнут, как шнурочек-то кончится. И всего три минуты осталось. Мы с Сережкою вмиг, как сговорившись, за снежки, а тут и околоточный на крыльцо выставился. Я в Сережку снежком, он отбежал, стал против скамейки. Я бац еще раз, да в спину скамейки. Снежок расшибся, барышне за шиворот попало. Кавалер вскочил. Сережка меня снежком да кавалеру по шапке: две минуты осталось, когда тут нюнить!

– Фу, нахалы какие!

А Сережа:

– Извините, я ниже целил.

А кавалер барышню под руку и быстрым шагом прочь, по бульварчику вниз. Мы с Сережкой бегом и все вроде в снежки играем. Вот он, Гришка, стоит в сквере. Остановились мы, ждем. Замерли. Сейчас шнурочек должен догореть. Там, в думе, сейчас бокалы поднимают за упокой революции. "Ура" кричат, сюда слышно.

Гришка, слышим, шепчет:

– Пикни, мамочка, пикни, родная моя!

Ничего. Тихо, все замерло. Ударил колокол в соборе. Гришка сорвался:

– Я погляжу в нее, что там.

Мы его за полы:

– Куда ты! С ума ты...

И тут как ахнет! Мы даже подскочили. Ну, знаете, и пикнуло. Тысячью хлопков застукало эхо.

Мы только видели, как белое густое кольцо выпрыгнуло из пушки и важно поплыло в воздухе. Секунду все молчало, пока отхлопало эхо. И тут как заверещали свистки! В думе двери захлопали. Вылетели околоточные, господа во фраках, все забегали по крыльцу, со свечками бегут, с канделябрами. Пристав с крыльца скатился, вот полицмейстер бежит, как был, без фуражки, салфетка на мундире. Кареты с перепугу рванули. Ух, какую-то понесли кони!

– Фиюррр! Держи!
– Городовые бегут, свистят, все разом.

Кто-то кричит:

– Бомбу бросили, спасайтесь!

Мы бежим тоже, кричим:

– Что? Что случилось? Ради бога!

Все бегут к пушке. Полицмейстер кричит:

– Да не бойтесь: второй раз сама не выстрелит!

Наконец примолкли, расступились: шел губернатор, с ним голова. Какие-то во фраках несли канделябры со свечками.

– Осмотреть, осмотреть!
– басил губернатор.

Губернаторский адъютант ловко влез на лафет.

– Внимательно осмотрите. Дать ему свет!
– командовал губернатор.

Друг через друга карабкались чиновники с канделябрами, капали стеарином на спины.

– Ну, докладывайте оттуда, сейчас же!
– кричал губернатор адъютанту.

– Тут надписи, ваше сиятельство, красным. Свежая краска.
– Адъютант обтирал рукав.

– Вы там не прихорашивайтесь, не перед зеркалом!
– крикнул губернатор.
– Читайте! Кажется, грамотный. Громче, не слышно!

– Вот тут написано...
– тонким голосом начал адъютант и смолк.

– Ну!
– рявкнул губернатор.
– Осипнуть изволили с перепуга. Герой!

– Здесь на-пи-са-но, - во весь голос кричал адъютант, - написано: "Ура! Ура! Ура! Да здрав-ству-ет... Российская... социал-демократическая... рабочая... пар-ти-я!!!"