С новым счастьем

– Что тебе, Димон, сказать? – начал он задумчиво. – Ты поступил правильно. Дело даже не в пресловутой мужской солидарности. Отступление не всегда поражение, но часто перегруппировка. Главное, как ты сам для себя решил: с Ингрид или без?..

– С Ингрид. Но что мне дальше делать?

– Прежде всего, успокоиться. Вам точно надо какое-то время пожить врозь. Не отдыхать друг от друга, а разобраться в себе и вновь соединиться.

– Разобраться в себе?.. Или переждать тайфун «Ингрид»?

– Одно другому не мешает, – улыбнулся Хольгер. – Все тайфуны когда-нибудь утихают. Ингрид не исключение. Ей, кстати, эти самокопания тоже полезны.

– Ты брат, тебе видней.

После разговора с Хольгером Дмитрий вернулся домой. Под пристальным взглядом жены он показательно-спокойно упаковал чемодан. Собрав оставшееся самообладание, уже на пороге квартиры он произнёс:

– Если что, ты знаешь, где я.

Чуть скривив рот в ухмылке, Ингрид закрыла за Дмитрием дверь.

2. Дмитрий Одинцов. «Если женщина неправа, извинись!»

Покидающие свой дом навсегда или на время делятся на две категории: те, кто имеет место, где приклонить голову, и те, у кого такого места нет.

Мне повезло. Я всегда могу остановиться у Хольгера, брата жены. Насчёт всегда я, конечно, сильно преувеличил. Семейная жизнь без ссор не обходится. Это то, что я называю рабочими моментами. Что-то из рубрики «Милые бранятся – только тешатся».

Последний рабочий момент оказался из ряда вон. Во-первых, обвинение, предъявленное мне Ингрид, нелепей нельзя и вообразить. Во-вторых, она диалогу предпочла монологи. Мы совершенно не представляли себе эти монологи в границах одной квартиры. Следовательно, чемодан – порог – Хольгер. Нетрудно догадаться, что чемодан оказался в моей руке…

Ингрид не испытывала ни зависти, ни ревности к отношениям между её братом и мной. Мы считали Хольгера нашим ангелом-хранителем. Он вёл нас – меня и Ингрид – друг к другу мягко и незаметно. По крайней мере, мне так казалось тогда, двадцать лет назад. Хольгер, скорее, удерживал нас от неверного, по его мнению, шага. Он никогда не спешил обвалить на нас помощь и терпеливо ждал, когда мы сами к нему обратимся. Но и в этом случае наш «ангел-хранитель» ориентировал нас на самостоятельное шевеление извилинами.

Совсем как мой отец, который много лет мотался по геологическим экспедициям, а в короткие промежутки между ними проверял, правильной ли я дорогой иду. В каждую свою побывку отец обогащал меня какой-нибудь житейской мудростью или жизненным уроком. Став студентом, я учился у отца заочно.

С далёкого детства до «эпохи Ингрид» я нёс клеймо чужака, приобретённое не без участия Олега. Мы знакомы давно, чуть ли не с детского сада. Но назвать наши отношения дружескими я бы не рискнул. Олег, бесспорно, – лидер. Очевидно, начитавшись романтических книжек, он возомнил себя рыцарем, который позарез нуждался в прекрасной даме и оруженосце. Прекрасных дам он менял быстро и безжалостно. Я же продержался до «последнего звонка».

Олег подобрал и обогрел меня в классе третьем или четвёртом. Мне тогда доставалось от задиристых сверстников и школьников постарше за излишнюю пухлость, очки и пятёрки. В классе седьмом-восьмом эти наезды прекратились, но в моём адъютантском положении ничего не изменилось.

В университете Олег наконец обрёл прекрасную даму. И я бросил ему вызов: осмелился побороться за внимание Виолетты, прекрасно понимая при этом, что мне тягаться с Олегом не имеет смысла.

Отношения с девушками меня огорчали ещё со школы. Тогда я служил для них подобием фона, на котором блистали более продвинутые. В университете мне отводилась роль умного пустого места: получить информацию по интересующей теме, тут же отвернуться и самозабвенно обсуждать наряды или подробности встреч с ухажёрами. То ли дело Олег, нарцисс и пошляк. Вокруг него, сколько помню, представительницы прекрасного пола и в школе, и в универе всегда водили хороводы. Он же, вознесённый на пьедестал, высматривал первых красавиц, из которых выбирал самую умную.

Проиграв поединок за Виолетту, я тем не менее обрёл независимость. Так закончился первый курс. На последующие два года я лёг на грунт, закопался в ил и грыз гранит науки с самого дна учёбы, изредка наблюдая в перископ за происходящим на поверхности.

Тогда и произошло то, что Ингрид впоследствии назвала «одинцовским языческим (в смысле языковым) чудом». Я ощутил её первые знаки внимания ещё на вступительных экзаменах. Мне это очень льстило, тем более что Ингрид, «всамделишная» немка, до пяти лет не говорила по-русски. Увлечённый поединком за внимание первой красавицы я не замечал, что за восторгами от моего владения немецким Ингрид скрывала нечто большее.

Закончив первый курс, к своему удивлению и стыду только на «хорошо», я решил отложить на время женский вопрос и вплотную заняться плюсквамперфектами с претеритумами, нибелунгами с эддами, зигфридами с лорелеями и фаустами с мефистофелями. Я бесконечно им благодарен за быстрое (что-то около трёх месяцев) и успешное лечение от фантомных болей, вызванных тем, что Виолетта выбрала не меня.

В разговоре с Ингрид перед уходом я, каюсь, сильно преувеличил, заявив, что мои мучения длились весь второй курс. Нет, конечно. К зимней сессии они растаяли аки дым без огня. Кстати, Ингрид, сама не зная, помогла мне выздороветь.

Семинар перед зимней сессией. Ингрид читала доклад о миннезингерах. Вдруг в удручающе сером небе солнечный луч пробил прореху и укутал Ингрид ярким светом. И в тот же миг тихий гадкий утёнок стал превращаться в белого лебедя.

Я смотрел на эти метаморфозы восхищёнными глазами. Мне показалось… Да нет же! Я увидел и поверил, что солнечный луч осветил в Ингрид никем прежде не узнанную красоту. Сразу же вспомнилась «Некрасивая девочка» Николая Заболоцкого. Когда-то я безуспешно пытался выдавить из себя гетеро-версию. Пришлось признать, что идея о некрасивом мальчике оказалась мертворождённой…

Но воплощение одного из моих любимых стихотворений – вот оно!.. Прочитав доклад, идёт на место. Я не ожидал, что Ингрид посмотрит в мою сторону. Через пару секунд я напялил железную маску, непроницаемую и бесполезную. Но она поняла, что спрятано под моим забралом…

На первом курсе Хольгер назвал наш любовный четырёхугольник – я, Ингрид, Виолетта, Олег – ДИВОм… от которого в начале третьего курса остались только воспоминания. К этому времени я уже порядком намаялся неизвестно от чего защищаться. Олег и Виолетта изображали счастливую пару, время от времени разыгрывая на людях свои семейно-показные репризы.

День рождения Ингрид, десятое сентября, отметили узким кругом: именинница, Люда Сухарева, её соседка по комнате в общаге, и Хольгер. Я немного поприсутствовал. Неуклюже поздравил и, сославшись на головную боль, ушёл. Уже в дверях я ещё раз извинился перед Ингрид и отдал ей конверт с моим подарком – весьма свободным переводом на немецкий стихотворения «Некрасивая девочка».

На следующий день я боялся посмотреть Ингрид в глаза. Но она первая подошла ко мне, взяла за руку и негромко сказала: «Спасибо, Дима, за подарок». Затем стремительно поцеловала меня в щёку и, как обычно, поинтересовалась моей готовностью к предстоящему через пару недель семинару.