С собой и без себя. Практика экзистенциально-аналитической психотерапии

Я надеялась, что Аня сможет успокоиться, если будет рисовать, и предложила ей принести на следующую встречу принадлежности для рисования. Она с восторгом встретила мое предложение.

Итак, во время пятой встречи Аня впервые начала рисовать. Я не задавала ей какую-либо тему, она сама нарисовала вот этот рисунок.

Рис. 1. Первый рисунок Ани – «Мышка равновесия»

Сначала она нарисовала внешнюю серую кромку с головой без лица и четыре ноги. Она сказала: «Это бедная мышка, которая все время вскрикивает». Потом она дополнила спину мышки темными, похожими на шипы образованиями, которые она описала как тяжелые полосы, после чего нарисовала хвост. Она подчеркнула, что он дрожит, и это она хотела выразить с помощью зубчиков. Кроме того, она сказала, что хвост чересчур большой и что на этом рисунке все равно все неправильно: не так, как это должно было бы быть. Затем Аня нарисовала внутреннюю жизнь мыши. Она разделила ее на четыре части. Передняя темно-фиолетовая часть представляла «Подлое», зеленая часть – «Позорное», голубая часть – «Ничего особенного» и сиреневая задняя часть – «Хорошее». В заключение она покрыла листок светлыми и темными крапинками. Светлые точки означали хорошее, а темные – плохое.

На мой вопрос, хочет ли она как-то назвать рисунок, Аня взяла его, положила передо мной и сказала: «Это мышка равновесия». Прежде чем я задала ей вопрос, она уже вскочила и выбежала из комнаты, то есть завершила нашу встречу типичным для нее образом.

Через неделю после этого мы снова встретились. На этот раз я предложила ей превратить членов ее семьи в зверей. Аня была готова заняться этим.

Ее брат был мирным дружелюбным зайцем, который проводил с ней много времени и с которым она часто куда-то ходила. Маму она изобразила лошадью с большими зубами, то есть Аня воспринимала мать как кусающуюся. Мать часто ее ругала. Если Аня не подчинялась ее приказаниям, то не имела права выйти во двор. Ее запирали в квартире. Кроме того, мать угрожала наказать ее особым образом и обещала рассказать дедушке, если та будет плохо себя вести.

За милым котиком, который мог и шипеть, скрывался отец Анны. Он был занят строительством дома для семьи и редко бывал с семьей. Тем не менее, когда ей было плохо, она только у него находила понимание и утешение.

Своих бабушку и дедушку она изобразила в виде рыбок. Они жили в том же доме, что и Аня с семьей, но в другой квартире. Про них Аня сказала так: «Рыбы быстро плавают в воде, несмотря на свой возраст и на то, что у них много морщин и складок».

Сама она была дельфином. Она плавала в той же воде, что и ее бабушка и дедушка. Она придавала большое значение тому, что дельфин может очень быстро плавать – быстрее, чем рыбы. Она сравнивала ловкость и скорость дельфина со своим поведением в школе во время перемен или на уроке физкультуры.

Тайна

Неожиданно Аня доверительно обратилась ко мне: «У меня есть тайна. Но это никого не касается. Это знаю только я, и я никому не скажу о своей тайне. Мои родители не должны об этом никогда узнать».

На новом листке бумаги Анна нарисовала следующий рисунок.

Рис. 2. «Человек, которого нет»

«Это человек, которого на самом деле нет» – так Аня назвала свой рисунок. Больше она об этом говорить не хотела, но я все же не хотела просто так отпускать ее. Я чувствовала, что она находится один на один с этой тайной, и сказала ей: «Мне кажется, что грусть, которую я часто у тебя замечаю, связана с этой тайной». Хотя она и не раскрыла свою тайну, но по крайней мере нас связало то, что теперь я знала об этой тяготящей ее тайне, о которой больше никто не должен был знать. Аня была такой одинокой с этим грузом, что я дала ей номер моего телефона и домашний адрес. Таким образом, я стала для нее досягаемой и вне школы. Аня записала адрес и номер телефона и спрятала записку в ботинке, а дома написала все карандашом на дверном косяке.

Буря

До того как состоялась наша следующая встреча, независимо от нас начали развиваться следующие события. Во время родительского дня классная руководительница заговорила с матерью Ани о странностях в поведении ее дочери, не говоря прямо о том, что видела следы побоев на Анином теле.

Мать сказала, что ей с Аней очень тяжело. Иногда она скандалит так громко, что мать боится, что соседи вызовут полицию. Аня неоднократно выходила на балкон на четвертом этаже и угрожала спрыгнуть вниз. Это случалось тогда, когда у девочки возникало ощущение, что она не может добиться своего, или же когда ей казалось, что ее заперли либо наказали. В таких случаях мать девочки чувствует, что для нее наступает предел. Так как мать уже не знала, как ей быть, она пошла с Анной к подростковому психиатру. Этот визит не привел к желаемому результату. Девочка хохотала там как сумасшедшая и монотонно стучала каким-то предметом по столу. Когда они вышли из кабинета врача, она сказала: «Чего он хочет?! Он такой дурак, он же ничего не знает!»

Поскольку Аня не раз угрожала покончить с собой, а ее мама очевидным образом не справлялась с ситуацией, классная руководительница потребовала, чтобы мать обратилась в детский психологический центр, иначе это сделает школа. Несколько дней спустя у Анны состоялась встреча в консультационном центре. Все это я узнала от классной руководительницы после родительского дня.

Для того чтобы свести воедино все усилия, я позвонила детскому терапевту и рассказала ей о замеченных мной очевидных телесных повреждениях, искаженном поведении Ани и ее угрозах покончить с собой.

После того как состоялась встреча терапевта с семьей, она сообщила мне о своем сильном подозрении, что Анну подвергали сексуальному насилию. Она напрямую спросила об этом родителей. Родители девочки были удивлены, но отреагировали спокойно. Оба сказали, что они не верят этим упрекам и не знают, кто мог это сделать. Была достигнута договоренность о последующих встречах психолога с Анной и ее родителями.

Вскоре после этого у меня состоялась очередная встреча с Аней. Она показалась мне закрытой, погруженной в себя и защищающейся. Робко она начала рассказывать о том, как была с родителями у детского психолога: «Женщина такая глупая. Я села в кресло-качалку и не произнесла ни слова. Туда я больше не пойду. Моя учительница – дура, она сказала моей маме, что та должна что-то предпринять, иначе она начнет что-то делать. Учительница виновата. Мне не нравится психолог, не нравится врач, а больше всего мне не нравится моя учительница. Она мне обещала никому ничего не говорить, но не сдержала свое слово. Я больше не хочу идти к психологу. Я больше не буду ничего говорить, я больше не скажу ни слова».

Аня начала дрожать, была напряженной и растерянной. «Можно я порисую?» – вдруг выпалила она и стала рисовать как сумасшедшая. Она рисовала беспорядочные линии на всем листе бумаги. Это были запутанные, буйные зигзаги и полосы. Затем она нарисовала что-то темное, похожее на облако, с двумя яркими желтыми пятнами. «Это буря, она все сметает на своем пути, и она очень сильная. Желтые точки должны все привести в порядок. У них это получится!»

Обида

Во время следующих встреч мне лишь с большим трудом удалось установить контакт с Аней. Она закрывалась, казалась расстроенной, часто у нее на глазах появлялись слезы, и она говорила: «Все скверно, я не хочу говорить, или я сразу уйду». Аня задергивала шторы, била по клавишам пианино или монотонно кидала в доску губку. В течение многих часов я ограничивалась тем, что поддерживала Анну, просто оставаясь с ней и выдерживая ее вспышки.

Когда Аня рисовала, она не могла изобразить что-то предметное. Краски на рисунках расплывались, она рвала свои рисунки и приклеивала обрывки на другой листок. В течение этого времени я неоднократно пыталась начать говорить с ней о ее тайне, но Аня уходила от разговора. В конце концов, чтобы не оставлять Анну в одиночестве, я открыто сообщила ей все, что знала про нее. Я сказала, что знаю о синяках на ее теле и считаю, что ее тайна связана с этим. Я добавила, что я знаю, что ее били, и уверена, что это произошло дома. В этот момент Аня была словно парализована. Наконец, она взглянула на меня и начала понемногу расслабляться. У меня создалось впечатление, что ей стало легче. Она взяла листок и нарисовала дерево.

Рис. 3. «Пестрое дерево»

Во время рисования она молчала. Закончив, она протянула мне рисунок со словами: «Это пестрое дерево, оно совершенно “запутанное”».

Во время следующей встречи Аня снова начала сама рисовать зверей. Она изобразила рыбу и кошку, после чего вырезала зверюшек. «Рыба должна уйти, она должна уплыть как можно дальше, – вырвалось у нее, – но кот должен оставаться». То есть она хотела, чтобы дедушка был далеко, а папа оставался с ней.

Робея, Аня начала говорить. Рассказывая, она все более отчетливо говорила о своих переживаниях в связи с дедушкой. Когда ее мать чувствовала, что она больше не выдерживает, она звала своего отца – Аниного дедушку – и поручала ему дисциплинировать Анну. Она должна была снять брюки и трусики, и дедушка клал ее на колено. Дедушка бил ее по голой попке, чаще всего рукой, но иногда и хлыстом. Как правило, в это время Аня оставалась с дедушкой наедине. Изредка при этом присутствовала бабушка и один или два раза – мама. Ни мама, ни бабушка не пытались остановить деда. Они даже поддерживали его, говоря Ане, что она сама виновата, потому что так плохо себя ведет. Анна намекнула мне, что дедушка трогал ее и по-другому, когда рядом никого не было. «Дедушка всегда делал мне больно, я не хочу, чтобы он снова приходил, он должен уйти далеко и не возвращаться». Она сказала буквально следующее: «Вы должны посадить дедушку в тюрьму, его нужно запереть. Он никогда не должен выйти из этой тюрьмы».