S-T-I-K-S. Цвет ее глаз
Шрифт:
– Делайте то, что должны делать.
– В таком случае нам надо подготовить капельницу. Условия здесь не очень, но поскольку в клинику вы ее ни за что не отправите, то придется подумать о многом другом. В том числе о совсем уж приземленных вещах.
– Я вас не понимаю.
– Да что тут понимать, ведь все очевидно.
– Для меня – нет.
– Ладно, намекну прямо – у вас тут есть памперсы?
– Памперсы?! Зачем?!
– Уж поверьте, подгузники вряд ли будут лишними, и желательно запастись большими размерами, она все же не ребенок.
– О боже…
– Что-то не так?
– Я представляю, какие слухи пойдут, когда посторонние узнают, что в Цветник заказали партию подгузников.
– Да нечего там представлять, слухи если и пойдут, то лишь касательно тайны личности
– Я о том же. Этот наркотик точно поможет?
– Это никакой не наркотик, это кусочек оранжевой нирваны. Если и он не спасет вашу девочку, то ее вообще невозможно спасти.
– Альбина, вызови Симону, помощь нам не помешает, а она умеет помалкивать. И еще один вопрос – вы бы не могли помочь и этой воспитаннице?
– Уважаемая Флора, и чем же я смогу ей помочь? Здесь вам не Израиль, к тому же я всего лишь знахарь, а не Иисус Христос, а она мертвая девочка, а не Лазарь [3] .
– Я понимаю, но нельзя ли… нельзя ли как-нибудь… Понимаете, похороны, как вы уже поняли, у нас строгие. То есть регламентировано абсолютно все.
– Да, я помню ваш перечень: розовый гроб, белые орхидеи на могильном холмике и свадебное платье на покойнице.
3
Знахарь намекает на эпизод из Евангелия. Иисус Христос воскресил Лазаря из Вифании через четыре дня после того, как тот умер.
– На церемонии прощания гроб должен быть открыт, а она… Она… Ну вы же прекрасно видите.
– Милочка, вам не знахарь нужен, а работник ритуального агентства. Там встречаются специалисты, которые даже месячной давности утопленника могут привести в относительно пристойный вид.
– А вы, значит, никак?
– Увы, но я работаю с живыми, а не с мертвецами. Всегда полагал, что у вас все находятся под присмотром и такое вообще невозможно.
– Не уследили. Не ожидали от нее ничего подобного. Она была очень спокойной и жизнерадостной девочкой и к тому же панически боялась вида крови. Не было никаких предпосылок к тому, что она так поступит. И то, как Саманта это обставила – просто чудовищно. Этот приказ, по которому на смотрины должны выйти все воспитанницы, появился как раз после случившегося. И мы просто не представляем, что же теперь делать с похоронами.
– Ну основная проблема у вас с шеей, а ее можно легко прикрыть платьем с высоким верхом, если найдете такое среди свадебных. А вот что касается лица… Простите за то, что выспрашиваю такие подробности, но что, черт побери, с ним случилось? Это ведь далековато от шеи.
– Прежде чем сделать такое со своей шеей, она порезала лицо. Два раза, крест-накрест. И ее глаза… вы же сами видите, что с ними.
– Да уж, она не хотела лежать в гробу красивой.
– Не надо так говорить, она просто несчастная запутавшаяся девочка.
– Девочки – слишком эмоциональные создания, тем более в столь нежном возрасте. Вам бы следовало держать ножи подальше от них.
– Это был не нож. После обстрела у нас пострадало множество стекол, не везде успели быстро убрать осколки. Она использовала один из них.
– Человек – на редкость изобретательное существо. А уж в способах лишить жизни себя или другого ему точно нет равных.
– Значит, поправить это не получится?
– Боюсь, такое лицо красивым уже никто не сделает. Разве что какую-нибудь хитрую маску придумать, нарисовать все заново на гриме, в общем – что-то в этом роде. Но это просто рассуждения несведущего человека, такое не по моей части. Ищите гримера или людей, занимавшихся ритуальными услугами.
– Понимаю, вы работаете только с живыми…
– Вот именно.
– В таком случае не будем тянуть время, приступайте.
– Лучше прямо сейчас установить капельницу, нет разницы, под какими веществами она будет находиться при старте работы.
– Я вам помогу.
– Вы знакомы с медицинским делом?
– Мы тут все много с чем знакомы.
– Интересная у вас здесь работа.
– Обычно она куда скучнее.
– Сейчас
укольчик подкожно, а потом парочку в вену. Одновременно вводить нежелательно, нужно выдержать паузу. Должен предупредить, что состав, который я разработал, так просто не выводится. То есть даже в случае успеха у вашей девочки могут наблюдаться разнообразные проблемы и завтра, и послезавтра, и даже спустя день-другой. А может, и больше, я никогда не работал с такими необычными пациентками, не могу даже дозу рассчитать поточнее.– Она не свалится с дорожки под вашей наркотой?
– Я же говорю, это никакая не нар…
– Я знаю, что это, хватит уже ваших увиливаний. Так свалится она или нет?
– Не могу ничего сказать. Понимаете, в моей практике не было случая, чтобы я колол этот состав рожденной в Улье шестнадцатилетней девочке, которую вырастили в закрытой оранжерее, дабы она ублажала почитателей свеженького мясца.
– Уж поверьте, Элли точно не оранжерейное растение.
– Если так, то вам лучше знать, упадет она или нет. Я всего лишь не хватавший звезд с небес врач, получивший полезный для моей профессии дар. К тому же вам известно, что у меня есть некоторые проблемы, связанные с зависимостью от сильнодействующих препаратов. Так что не ждите от меня ответа на все вопросы мироздания, могу наговорить лишнего и странного. Ну вот, по-моему, пошла реакция, девочка готова к ускорению. Теперь возьмем последний шприц и займемся капельницей.
Укол очередной пустотелой иглы, проткнувшей вену, я не почувствовала. Слишком много боли обрушилось на меня в этот миг, чтобы обращать внимание на такой пустяк.
Глава 7
Западная Конфедерация выбирает
Хотелось спать. Уснуть прямо вот так, забившись в угол душевой кабинки, сидеть, обхватив колени руками и трясясь от холода под обжигающе горячими струями, бьющими с двух сторон и сверху.
Я все еще жива, и у меня даже ничего не болит. То есть – почти не болит. Но при этом мне ужасно плохо. И еще как-то не по себе. Я временами не понимаю, кто я такая и что здесь делаю. А иногда начинаю понимать абсолютно все, и это еще хуже, потому что первым делом вспоминаю тот момент, когда в последний раз увидела Саманту.
Впрочем, это уже была не она. Спасибо хоть за то, что похоронили ее без меня. Я бы такое вряд ли перенесла, это уже слишком, не могу представить, как при этом не потерять контроль над собой.
В запотевшее стекло настойчиво стучат, и это уже не первый раз. Ворона вот-вот начнет ломиться, надо что-то предпринимать, надо собраться с силами, надо обязательно попытаться подняться.
Но как же хочется просто сидеть и смотреть в одну точку…
Третьего стука не дожидаюсь, все же нахожу в себе капельку силы. Это плохо на меня влияет, опять выпадаю из нормальной реальности и начинаю слышать голоса, причем не все они принадлежат знакомым людям, а некоторые вообще не похожи на человеческие. Иногда голоса произносят что-то безобидное, иногда омерзительно гадкое, иногда жутко страшное. Но вообще-то они не отличаются изобретательностью и обычно со всех сторон наперебой советуют одно – как можно быстрее найти узкий кусок оконного стекла и сделать с собой кое-что нехорошее. Самое странное, что иногда, слушая это, я стараюсь не улыбнуться, мне почему-то становится радостно и тепло.
Невыносимая боль проникла в тело через иглу, свела меня с ума и куда-то ушла. Жизнь прекрасна на сорок процентов. Снаружи не горячо, внутри нет света. Хочется встать на одну ногу и царапать ногтями пластик до тех пор, пока он не скажет спасибо, но где взять на это силы?
Со мной что-то не так. Я думаю как-то неправильно. Но откуда взять нормальные мысли?
– Элли! Да очнись же!
Селедка лупит меня по щекам, а я только и могу, что глупо улыбаться в ответ. Не удержалась, губы сами собой растянулись, вернуть лицу отстраненную строгость не получается, да и сложности у меня с серьезной мимикой. Как там про меня Тина когда-то сказала? Что даже когда мне снятся кошмары, я остаюсь оптимистически-миловидной. Да, я именно такая, и потому улыбка мне очень идет, не пойму, почему директриса и старшая воспитательница так недовольны демонстрацией привлекательного элемента моих внешних данных.