S-T-I-K-S. Второй Хранитель

Ломоносовский проспект пересекли стремительно, спринтерским броском и вломились в угловой подъезд пятиэтажки. Заняли позицию на третьем этаже, заперли и привалили двери и только после этого, Максим выглянул в окно на поле боя. А там… Там, почти заглушаемый грохотом выстрелов и расстоянием, отчетливо слышался звонкий лай Маруськи! Да, с психами сражалась именно Маруська, чье визгливое тявканье он бы не спутал с лаем никакой другой собаки!

Балконы в нужную сторону не выходили, и Максим открыл половинку пластикового окна на кухне. Достал бинокль, навел его в сторону битвы и облегченно перевел дух. Психов добивали, но разбегаться те и не думали. Явно отвлеченные лаем Маруськи, они разрывались на два фронта, что получалось не очень хорошо. Выглядело дико, но Макс готов поспорить, что маленькая собачонка привлекала их гораздо больше, чем люди. И люди моментом воспользовались.

Из инкассаторской машины и автозака вывалило человек пять разномастно одетых мужиков, которые встали плотным строем и принялись расстреливать дезориентированную Маруськой нечисть. Били мужики скупыми, по три пафона – очередями, а пустые магазины забрасывали в автозак, откуда их возвращали снаряженными. Все ясно с мужиками – процесс у тех налажен, справятся без них и надо идти дальше. Но вот Маруська удивила в очередной раз. Что за загадочная собака? Появляется ниоткуда и в никуда уходит. А впрочем – в новом мире все загадочно. Ну, или почти все.

Они, не спеша отобедали тушенкой с печеньем, полили чаю, покурили и Макс, еще раз выглянул в окно на кухне. Битва на проспекте кончилась, и лежали одни трупы – они с таджиком слышали шум отъезжающих автомобилей еще минут десять назад. Вся, сохранившая боеспособность нечисть, наверняка рванула следом за автоколонной и непонятно с каких щелей повылезавшие медленные психи, ковырялись на месте сражения, выискивая останки человеческих тел.

Имеющие много хороших стволов и очень много к нему патронов ребята, применять свое оружие не стеснялись, боезапас не экономили и удаляющаяся стрельба еще доносилась. Максим с Сухробом подождали, дав возможность бравым воинам собрать на себя как можно больше тварей, и двинулись дальше, успешно используя прежнюю тактику. От дома к дома к дому, от квартала к кварталу и вот они уже рядом с улицей Парижской коммуны, от которой до моста через Двину – подать рукой. Максим для ночлега выбрал обособленно стоявшую пятиэтажку, заглянул, по привычке в угловой подъезд и почувствовал как сзади, в его ладонь ткнулось что-то мягкое. Маруська! Нашла, живая! Забыв об осторожности, друзья скинули рюкзаки и принялись гладить блудную подругу. Сухроб достал заветную бутылку, начислил ей законный глоток живчика и открыл банку рыбных консервов. Маруська поела, благодарно тявкнула в ответ и стремительно исчезла за углом дома, убежав по своим, никому неведомым делам. А на улице, тем временем – быстро темнело и пора озаботиться о ночлеге. Проверив, как обычно подъезд пятиэтажки бутылкой, ребята быстро в него забежали и захлопнули двери.

Максим привычно поднялся на последний этаж, осмотрел все три квартиры и, без колебаний зашел в угловую. Стандартная двухкомнатная брежневка, которую холодными зимними ветрами продувает насквозь, а летом прогревает солнце. Следов борьбы и крови не видно, мародерства тоже и он скинул рюкзак на широкий диван в комнате. Прошел, не задерживаясь на кухню, где порадовался наличию бытового кулера с полупустой десятилитровой бутылью воды. Кухня как кухня – набор продуктов не шикарен, но и не пустая. В стенном шкафу макароны, в холодильнике соленые грузди в банке, брусничное и малиновое варенье, полпалки копченой колбасы. Нормально – не каждый день икру жрать подумал Макс и, до него только сейчас дошло – что рядом нет привычного Сухроба.

В квартиру таджик не заходил, но абсолютно точно заходил в подъезд и Максим, взяв наизготовку Мосберг – осторожно пошел вниз по лестнице. Четвертый этаж, третий, второй – таджика нету. Максим резко шагнул на лестничную площадку между вторым и первым, прижав ружье к плечу с вытянутым указательным пальцем вдоль спусковой скобы.

Сухроб сидел на своем рюкзаке перед дверями в подвал, подперев щеки руками – и смотрел вниз, как будто тихо беседовал. Максим замер на месте, не зная что предпринять – поведение таджика казалось абсурдным.

Все пятиэтажки в районе имели обязательный подвал, входы в который располагались в каждом подъезде. Но подвал жильцами давно не использовался и проемы под лестницами закладывали кирпичом, или зашивали досками. Но тут, на кирпич и каменщика люди, очевидно – скидываться не пожелали, и вход закрывала безобразная железная решетка, сваренная со всякого хлама. Вот с этой решеткой Сухроб, сейчас тихо шептался. Максим немного постоял, пытаясь сообразить, что именно вообще происходит и не нашел ничего лучшего, как осветить весь угол светом электрического фонаря. Луч выхватил из темноты прижатое к прутьям безумное лицо мертвяка – зомби, которое от яркого света резко мигнуло обоими глазами сразу.

Следующим движением мертвяк вытянул обе руки, пытаясь схватить Сухроба, но тот ловко увернулся и отскочил в сторону. Потом таджик укоризненно посмотрел на Максима, подобрал лежащий на полу клюв и ловко засадил его мертвяку в выпученный глаз, ювелирно попав между прутьями решетки.

Глава 8. Уроки промышленного альпинизма

Сухроб, ты как, в порядке, Сухроб?

– Максим, я с ума сошел. Псих позвал – я услышал. Я с псих говорил, Максим!

– С психом? Ты что, как можно говорить с психом? Они не говорят – только мычат как телята.

– Нет! Когда язык не понимаешь – всегда кажется, что мычат. А псих гаварит так. Но плохо гаварит – как ребенок в три года или как взрослый савсем дибил.

– Ну и чего тебе дебил поведал интересного? – Ситуация Максима начинала забавлять, но таджик выглядел предельно серьезно.

– Псих не человек – он животный. Там душа савсем нет, ни капли. Псих все время жрать нада. Я спрасил почему другой псих не жрешь – он сказал другой псих савсем нивкусный. Карова самый вкусный или лошадь. Собака кошка вкусный. Человек можно, но если нет корова и собака. А другой псих ему как нам мясо тухлый.

– Ну ничего себе у вас беседы! Про кенгуру и руберов не спрашивал?

– Сильный псих слабый обижает – он его боится. Сильный стать можно но жрать савсем многа нада. Максим, я с ума сошел, да? Я как он буду? – В глазах таджика блеснули слезы, и Максим хлопнул его по лисьей шапке.

– Да в порядке ты, Сухроб, в порядке – понял? Хорош сидеть тут под дверями, пошли ночлег устаивать – я варенье нашел малиновое! Варенье малиновое любишь? – Таджик молча затряс головой в знак согласия.

– Вот видишь! Ты варенье любишь, а психи едят мясо.

Но разубедить напарника оказалось делом не простым. Тому, что злейшие враги, неожиданно – стали понятны, Сухроб видел одно единственное объяснение и обратился к другу с замогильной тоской в голосе – Максим, брат, прашу тебя! Я сначала буду медлинный и ниапасный, и ты меня застрили, ладна? По брацки застрили – в башка клюв нинада!

«Ну ё моё! Вот нафига мне такой гемор на ровном месте? Так, спокойно, Макс, спокойно. Доводы нужны простые и железобетонные. А то он свихнется точно и меня нытьем с ума сведет» – Думал Максим, лихорадочно подыскивая те самые – железобетонные доводы.

– Так, Сухроб, ты кушать хочешь?

– Да, хочу – растерянно ответил тот.

– Сильно хочешь, до ужина потерпишь?

– Нада и завтра весь день не буду ести. Я как с Таджикистан приехал, нас всех подрядчик пидарас на бабки кинул – тагда три дня вапще ни кушал. Что случился, зачем ни кушать, зачем спрашиваешь? Тушенка есть, пиченье есть, еще лапша китайский целая каролка! – Он красноречиво пнул ботинком по своему рюкзаку.

– Вот! – Максим многозначительно поднял вверх указательный палец. – А псих все время кушать хочет! Он всегда голодный, верно?