С тобой и без тебя

Амбер кивнула.

— Да. Очень. Он здесь чувствовал себя... даже не знаю... как дома, наверное.

— Знаешь, в Англии он был временами не в своей тарелке. — Анджела остановилась. На ее верхней губе и над бровями появилась легкая испарина. — Он бы одобрил все это и в то же время ужасно ревновал бы.

— Ревновал? — изумилась Амбер.

— Ммм. Тебя, Амбер, ревновал бы к твоему выбору. Знаешь, единственное, чем гордился бы Макс, кроме всего прочего, — так это сегодняшним днем. Он так старался создать место для тебя; правильное место, такое, что ты бы могла назвать домом, неважно, что бы это было. Наверное, именно этого он давно перестал добиваться сам, поэтому решил добиться этого для тебя. И для Киерана, и для Паолы тоже, я думаю, но немного по-другому.

Амбер молча смотрела на нее. Шесть месяцев прошло с момента его смерти, а она узнавала о нем все новые и новые вещи. Очень важные вещи.

— Почему он чувствовал себя таким... изгоем? — спросила она наконец. — В смысле, ведь у него было все.

— Все, что можно было купить за деньги, — согласилась Анджела. — Но не семью. По крайней мере, у него не было своей семьи. Ему пришлось в одиночку зарабатывать деньги. Они никогда не давали ему забыть об этом. Англичане. Они никогда не упускали из виду, что он изгой, немец, еврей. О, тогда в его адрес было сказано немало упреков... когда мы только поженились. Слышала бы ты только моего отца — твоего дедушку. Некоторые его слова... — она усмехнулась, — были просто убийственными. Макс не смог простить его.

Амбер не терпелось возразить, что Макс преподал ему урок, но она сдержалась.

— Ты скучаешь по нему? — спросила она вместо этого.

— Постоянно. — Анджела вздохнула, изобразив отчаяние на лице. — Знаешь, с ним было ужасно тяжело. Просто невыносимо. Когда мы впервые встретились... я была сражена наповал. Я никогда не встречала никого и близко похожего на него. Я была молода и сразу же влюбилась... я думала, этого будет достаточно. Но такому мужчине, как Макс... ему никогда не было достаточно одной меня, я сразу поняла это.

— И все же осталась с ним.

— Конечно. В смысле, что мне оставалось делать? Я не могла представить жизни без него.

— А теперь? — тихонько подталкивала ее Амбер.

— О, теперь. Что ж, теперь я чувствую своего рода облегчение. Большую часть жизни я прожила под тенью Макса. Теперь у меня есть время... и место для себя. Понимаешь, я бы никогда не решилась уйти от него. А так, он сам ушел от меня. От нас. — Она замолчала и взяла Амбер за руку. — Но сегодня день твоей свадьбы, дорогая. И мы не должны печалиться. Это совершенно неуместно. Пойдем... нужно позавтракать. Я пообещала одной из сестер Танде помочь им сделать тебе прическу. — Ее слова заглушил громкий раскат — масса дождевых облаков, собирающихся на горизонте, несли с собой прохладный сладкий ветер. — Хоть бы дождь не пошел, — сказала она, взволнованно посматривая на небо. — Миссис Ндяи говорила, что мухи исчезают с появлением дождя. Как ужасно. Думаю, будет довольно сложно переносить жару без жужжания насекомых.

Амбер рассмеялась.

— Дождя не будет, — сказала она, обхватив Анджелу рукой.

Она взглянула на часы. Было почти восемь. Бекки должна приехать через час. Она почувствовала, как в животе что-то зашевелилось от волнения. Жаль, что Мадлен уехала на конференцию в Пекин и не сможет присоединиться к ним вовремя. Их посетит пара иностранных журналистов... не больше. Бамако было чертовски далеко от зоны их действия, однако Танде предупредил ее, что местная пресса будет во всеоружии. С ним связались несколько человек из французского пресс-центра — так что «Пэрис Мэтч» точно начеркает пару статей. Амбер пожала плечами. Кого это волнует? Хотя, может быть, только таким образом ее так называемые родственники смогут разделить с ней радость этого дня.

Они постучались в дверь, и горничная молча впустила их внутрь.

92

Первая мысль по поводу впечатления от Бамако, которая промелькнула у Бекки, была о том, что сама она, слава богу, живет на юге Африки. Она никогда еще не видела столь пыльной и безобразной земли. Аэропорт был маленьким и совершенно безлюдным. У трапа стоял автобус, который должен был отвезти прибывших пассажиров к зданию терминала. Она прошла в душный холл за каким-то пассажиром, встала в очередь под вентилятор с другими европейцами и стала молиться, чтобы Амбер или кто-нибудь еще ждал ее снаружи. Было невыносимо жарко, а очередь двигалась черепашьими шагами, пока проверяли и штамповали паспорта. Она должна была поменять несколько фунтов на местную валюту, как просила ее Амбер, но мысль о том, что ей придется нанимать такси и ехать в неизвестном направлении в незнакомом городе, пугала ее. Очередь медленно приближалась. Паспорт Бекки открыли, просмотрели, поставили штампы в нескольких местах и вернули владелице. При этом работник эмиграционной службы не проронил ни слова. Неужели все в Мали такие необщительные, подумала она.

Час спустя, сидя на заднем сиденье «мерседеса», хорошо проветриваемого кондиционером, надежно уложив чемоданы в багажнике, Бекки стала пересматривать свое мнение. Маджид, шофер, который встретил ее с аккуратно написанной табличкой «Мадемуазель Ребекка Олдридж», был довольно добродушным, только молчаливым, он ехал медленно и осмотрительно вверх по городу. Она с любопытством оглядывала улицы. Здесь не было ничего общего с европейским колониальным очарованием Хараре или Булавайо, единственных знакомых ей городов Африки. Бамако было совершенно ровным. Вдали она лишь могла рассмотреть очертания холмов; над головами у них резко контрастировали с бледным цветом неба огромные массы туч, почти черные, они готовы были вот-вот вылить на город потоки дождей. Да, подтвердил Маджид, начинался сезон дождей. Но... дождя еще не будет. Не сегодня. Земля была сухая, цвета охры, уже начинали сверкать в лучах восходящего солнца. Когда они стали подъезжать к городу, она заметила, что начали появляться стеклянные и стальные постройки, возникавшие то там, то здесь над жестяными крышами. Квадратные уродливые здания, которые, казалось, в панике были разбросаны по городу, часто стояли без окон и дверей; острые шпили антенн устремлялись прямо ввысь, что придавало городу некий вид хаоса. Движение на дорогах было плотное и быстрое — в основном, похоже, здесь сновали скутеры, жужжа среди машин и древних зеленых грузовичков, словно комариные стаи, о которых ее тоже успели предупредить. Тротуары были переполнены всякими лотками, магазинчиками, женщинами в ярких одеждах и с потрясающими воображение прическами, детьми, велосипедистами, пылью... Все было так дико и хаотично, совсем не похоже на правильные улицы Хараре. Город сочетал в себе пыльную песчаную землю и густые зеленые деревья, и каждое пятнышко тени было кем-то занято — продавцом арахиса, сапожником... Когда она приоткрыла окно, ей в нос ударил резкий непонятный запах. Она поторопилась нажать кнопку, и весь пейзаж скрылся за тонированным стеклом; сидеть в прохладном салоне было намного приятнее. Небо над головами горожан было испещрено проводами — телефонные линии и электричество. Бог весть что... просто какая-то паутина соединений, сквозь которые город надзирало белое горячее солнце. Нет, ничего общего с Хараре, подумала она, когда машина стала взбираться на холм. Что Амбер могла здесь найти?

Но с того момента, как перед ними распахнулись ворота владений Ндяи и два охранника осмотрели машину, прежде чем впустить ее на территорию дома, Бекки поняла, что Амбер попала в такой мир, который ей никогда уже не обрести. Хараре и его светское общество, в котором Бекки удалось найти свое место, не имели ничего общего с теми кругами, в которых вращалась Амбер. Машина остановилась перед элегантным огромным домом с садами, простирающимися вниз по холму, и стенами, настолько высокими, что не было видно, что происходило за их пределами. Это была могущественная охраняемая крепость, и жили за ней влиятельные люди. Она пыталась побороть поднимающееся в ней чувство паники и зависти — слишком знакомое ей чувство из старых воспоминаний о дружбе с Амбер, — она вышла из машины. К ней тут же подошел лакей и взял у нее сумки, объяснив на ужасном французском, который Бекки едва разобрала, что мадам Амбер была в главном доме и скоро придет. Она проследовала за молоденькой девушкой в огромный холл с высокими потолками; там было прохладно и темно — такое облегчение после нескольких минут, проведенных на жаре. Ей предложили присесть. Одна или две девушки прошли через комнату, где она сидела; послышался звук закрывающейся двери где-то в доме и топот босых ног. Она осмотрелась. Холл был обставлен набором старой, антикварной на вид мебели: тяжелый резной комод, на котором стояли несколько очень красивых статуэток. Пол был выстелен темным деревянным паркетом, а стены выкрашены в темно-зеленый цвет; двери были из резного дерева; на одной из четырех стен висел изумительный ковер — Бекки узнала его, это работа мастеров из Центральной Африки. В Лондоне она видела подобные вещи, их продавали за астрономические цены. Все было сдержанно-элегантно и со вкусом. У нее промелькнула мысль, что она еще никогда не видела подобного дома в Африке. Он располагался в миллионе миль от Мбаре и Читунгвизы. Она вдруг так явно почувствовала расстояние.

— Бекки! — Двери распахнулись. Амбер стояла в проходе с выражением радости и облегчения на лице. — О господи... как же я рада видеть тебя! Я здесь совсем одна! — Она бросилась обнимать ее. Бекки тут же стало стыдно. Почему она всегда соревновалась с Амбер? В ответ она тоже крепко обняла подругу.

— Ты такая красивая, — сказала Бекки, отступив назад, чтобы хорошенько рассмотреть ее. Это действительно было так. Амбер просто сияла — ее кожа налилась глубоким темным цветом на солнце; волосы посветлели и еще больше завились от влажности... она выглядела старше и очень ухоженно. — А твоя юбка! Она просто великолепна... — воскликнула она, восторгаясь тканью.

Амбер рассмеялась.

— Я возьму тебя на рынок завтра, тебе там понравится. А теперь... пойдем наверх. В твоем распоряжении целый набор комнат. Анджела такая ревностная, как ты знаешь. — Они взялись за руки, и Амбер позвала одну из служанок. Она что-то попросила у нее на чужом языке. Девушка улыбнулась и ответила ей.

Бекки в изумлении не сводила с Амбер глаз.

— Ты учишь здешний язык? — спросила она, пока Амбер вела ее наверх.

— Конечно. Это хоть как-то помогает приблизиться к местному населению. И это не так уж трудно — не труднее немецкого. Танде, правда, смеется над моим произношением, но слуги терпеливо к этому относятся. Язык очень красивый. Похож на пение. — Бекки ничего не ответила. Она даже представить не могла, что такое язык шона. Кроме того, в Зимбабве все говорили на английском, а с теми, кто его не знал, Бекки никогда не придется общаться. Она шла за ней из одного коридора в другой. — Ну вот... — Амбер открыла дверь в конце одного из них. — Смотри эту комнату. Надеюсь, тебе понравится. — Они вошли.

— Как мило, — искренне сказала Бекки.

Комната была большой и просторной, с белеными стенами и полированными деревянными полами, на окнах были темные деревянные жалюзи. В центре — огромная кровать под балдахином с москитной сеткой и свежими, сияющими белизной простынями. В углу стояли стол и стул из ротанговой пальмы. Бекки невольно осмотрела обстановку с точки зрения профессионального мастера. На окнах висели длинные марлевые шторы. Как и в остальном доме, жалюзи были закрыты, и в комнате царили прохлада и сумрак. С обеих сторон кровати стояли кованые столики. На одном она увидела графин с водой и стаканом рядом, а на соседнем — маленький ночник. Стены были совершенно голыми. Но смотрелась эта нагота успокаивающе, действуя, словно бальзам на душу, после долгого перелета и путешествия от аэропорта. — Очень мило, — повторила Бекки, глядя, как девушка устанавливает ее чемоданы в шкаф и тихо покидает комнату.