С тобой нельзя

Нужно успокоиться, но, как это сделать, ума не приложу. Вадик о чем-то говорит Моту, и я понимаю, что Шумаков полностью переключился на моего брата. Он не со мной уже, а я до сих пор в прострации. Момент эмоционально напряженный. Как ни крути, а возвращаться после такого к жизни с каждым разом всё труднее.

Шумаков об этом знает? Судя по всему, да.

Я же себя выдаю. С потрохами. До ночи в загородном доме со мной такого не случалось. Я держала чувства на замке, за толстой стеной. Скрывала все до капли, и мне это с легкостью удавалось. Что же теперь не так?

Может быть, вот это странное ощущение… Оно меня с момента поцелуя не покидает. Мне кажется, а иногда я прямо уверена, что все взаимно. Что Матвей испытывает что-то подобное тому, что чувствую я, при каждой нашей встрече.

У него такой взгляд, необъяснимый, но транслирующий теплоту какую-то. Озабоченность происходящим. Что, если ему на меня не плевать?

Я понимаю, что это глупость. Он все ясно дал понять. Сам пришел, извинился, объяснил. По-человечески все разрулить попытался. И у него получилось. Почти.

Почти, потому как свои чувства я спрятать не могу. Никак. Некуда их прятать. Они во мне уже несколько лет живут и угасать не хотят.

Не исчезают.

Причиняют такую адскую боль, измываются надо мной, но не уходят!

На глаза слезы наворачиваются. Поднимаюсь с табуретки и закрываюсь в ванной, немного стою в тишине, рассматривая в зеркале свое отражение.

Я красивая. Кудрявая блондинка. Глаза серые, ресницы черные, длинные.

На меня обращают внимание. Я это знаю, потому что комплименты делают, на свидания зовут. У меня никогда не было дефицита внимания от мальчиков.

Только проблема в том, что все их внимание мне даром не надо. Мне Шумаков нужен. Одержимо. Болезненно. До сердечной недостаточности.

Он мне нужен! С ним нельзя, я знаю, но мечтать могу. Просто воображать я могу, этого у меня никто отнять не может. Никогда не сможет!

Выдыхаю.

Привстаю на цыпочки и вытаскиваю сигареты из своего тайника, прячу их за резинку велосипедок и оттягиваю футболку.

Вадя не знает, что я покуриваю. Увидит – убьет.

Если дома и пахнет табаком, то Макс берет вину на себя. Всегда. Вадя, конечно, ругается, но попроще все равно относится. Для него курящая девочка – табу. Вадик у нас такой, полуспортсмен. Пьет только пиво, и то редко. Не курит и совершает каждодневные утренние пробежки по три километра.

Вышмыгиваю в прихожую, нужно как-то выйти на улицу, да так, чтобы никто не заметил.

– Да иду, щас, – голос брата приближается.

Вадик выходит в коридор, надевая кроссы.

– Ты куда? – смотрю на то, как он одевается.

– Да Маринка мозг выносит. Я минут на пятнадцать, составь Моту компанию пока.

Нервно улыбаюсь и прячу волосы за уши.

Вадик хлопает дверью и идет… В соседнюю квартиру он идет. Прямо напротив. К своей девушке. По крайней мере, три прошлых месяца они вроде как были парой…

Супер, теперь на улицу можно не ходить. Стаскиваю с крючка ветровку, надеваю и быстро, так, чтобы не зацепиться за Шумакова глазами, выхожу через кухню на балкон.

Прикуриваю, а у самой руки трясутся почему-то. Нервное. С одной стороны – Матвей, который смотрит через стекло на меня, с другой – неожиданный приход брата, который точно наорет из-за сигарет.

Затягиваюсь на свой страх и риск.

Дверь за спиной хлопает. Сглатываю горьковатую слюну и еще внимательней всматриваюсь в ночной двор с тусклыми фонарями у подъездов.

Шумаков замирает справа от меня. Весь такой деловой, руки в карманах, взгляд ничего не выражает.

Стоит и пялится на то, как я делаю очередную затяжку, обхватив фильтр губами.

Когда резко поворачиваю голову, нарочно, с вызовом, Шумаков… Он вздрагивает?

Нет, это мне явно кажется. Просто вижу, что хочу, вот и все.

– Чего? – мило улыбаюсь, пока напряжение между нами не начинает потрескивать.

Кожу покалывает.

– Покурим? – Мот смотрит на мои губы.

Киваю на пачку сигарет, лежащую рядом, и снова затягиваюсь.

Глядим друг на друга. Гадкие мурашки облепляют все тело в этот момент, Мот делает шаг. Встает вплотную.

Как в замедленной съемке наблюдаю за тем, как его рука оказывается рядом с моим лицом.

– Одну на двоих, – прищуривается, аккуратно высвобождая сигарету из моих пальцев.

Приоткрываю рот от удивления, жадно наблюдая, как его губы обхватывают фильтр в том же месте, где мои.

Это можно считать кансэцу кису* или нет?

Густой, едкий дым белым облаком вздымается к небу. Мот выдыхает его щедрой порцией, а потом делает еще одну крепкую затяжку, запрокинув подбородок и вытянув шею.

Мои щеки розовеют, а сердце сжимается. Ураган эмоций сносит волной растерянности. Вцепляюсь пальцами в железные балконные перила, и все равно теряю равновесие. Переваливаюсь на один бок, чувствуя на талии теплые прикосновения.

Мот дотронулся до меня раскрытой ладонью.

Смотрю на него, медленно умирая. Зачем он это делает? Это нечестно.

В панике выхватываю у него сигарету, вдыхаю дым до слез. Стряхиваю пепел и дрожу. Очень хочется к нему прижаться. Сильно-сильно. Ненормально и неправильно, знаю. Это желание делает меня уязвимой.

Прижимаю свои пальцы к груди Мота. Чувствую его глубокие, размеренные вдохи и ровные удары сердца.

Мое же вот-вот выломает грудную клетку. Облизываю губы и бросаю тлеющий окурок вниз. Оба наблюдаем за тем, как он летит с пятого этажа в темноту ночи, неловко друг друга касаясь.

– Нам, наверное, не стоит наедине оставаться, – бормочу, набираясь сил, чтобы посмотреть на Матвея.

Когда запрокидываю голову, обжигаюсь о его взгляд. Пристальный, цепкий, сводящий с ума, в общем.

– Да, ты права, – произносит тихо, с легкой хрипотцой.

Больно это слышать, но я сильная, и я справлюсь. Отрываю свою ладонь от его груди, но Мот перехватывает запястье. Окольцовывает. Наши руки замирают в воздухе.

– Ты говорила правду?

Матвей наклоняется. Смотрит на мои губы, бегло в глаза и снова на губы.

– О чем?

– О том, что влюблена?

– Я безбожно врала.

– А почему дрожишь? – склоняется еще ближе.

– Я…

Придумать ответ не успеваю, и, честно говоря, хорошо, что так. В глубине квартиры хлопает дверь. Видимо, Вадик вернулся.