С тобой товарищи

А Саша понесся, как вихрь, и, только свернув в переулок, остановился и выглянул из-за угла. Юлька поднялась из сугроба. Костины пионеры усердно стряхивали снег с ее шубки. В это время на школьное крыльцо вышли Таня, Богатов и Костя.

— Я и не думал, что так интересно быть вожатым! — краснея, говорил Костя. — Я думал — раз надо, приходится быть. А оказывается, интересно-то как! И ни капли не страшно, оказывается.

— Костя! — закричали пионеры, увидев вожатого. — Емельянов ни за что ни про что исколотил Юлю. Мы отплатим ему, он узнает!

— Врете, — хладнокровно возразила Юлька. — Я сама его исколотила. Подумаешь, какие защитники! Костя, ну как? Что-нибудь получилось?

Костя застенчиво улыбнулся, и Юлька, забыв свои страхи, пришла в равновесие.

— И беспокоиться не о чем было. Я не сомневалась ничуть, — важно заявила она. — Ну, идем, в таком случае.

Кивнув с независимым видом Коле Богатову и девушке в серой барашковой шапке, она направилась вместе с Костей домой.

Девушка долго в задумчивости смотрела им вслед.

— Ты не заметил, Богатов, — сказала она, когда две фигурки скрылись вдали, — иногда человек живет и живет, тихо, невидно, вдруг что-то случилось, и он расцветает. И тут все догадываются, что он смел, талантлив, умен. Так я только сегодня узнала настоящего Костю.

— И я! — живо подхватил Коля Богатов. — А знаешь, о чем я сегодня думал на сборе? Даже странно! Я думал о психологии человека.

С молчаливым вопросом она подняла длинные темные брови.

— Понимаешь… — Коля старался подобрать самые простые слова, чтоб не показаться чувствительным. Больше всего он боялся, как бы его не упрекнули в чувствительности. — Мы живем в социалистическом обществе. Так? А психологию нашу можно назвать социалистической? Чем она отличается от всякой другой, как ты себе представляешь?

Таня молча, внимательно посмотрела на Колю, отвела медленно взгляд и в раздумье сказала:

— Теоретически я представляю…

— Теоретически?! — воскликнул Коля в таком изумлении, как будто она обнаружила бог знает какую отсталость. — А в нашей жизни, на практике, ты никогда не наблюдала? Расскажу тебе случай. Меня вызывают в райком. Зачем? Оказывается, секретарь беспокоится — вдруг я не поступлю в университет. Поняла? Я-то думал — личное дело, а выходит — не личное, нет!

— Ну хорошо, — сказала Таня, — а на сборе в чем ты увидел новую психологию? В том, что наши ребята сочувствуют негру? Но ведь надо быть зверем, фашистом, чтоб…

— Погоди! Погоди! — прервал весело Коля. — Не только в этом… во всем. Я про Гладкова теперь прямо скажу: вот такие ребята нам и нужны в комсомоле.

Он замолчал, глядя, как струятся снежинки, мелькают, вьются и, покружив, устилают землю белым покровом. Вдруг, вздымая столбы снежной пыли, промчится ветер вдоль улицы, в мутной мгле тонут люди, трамваи, дома. Ветер улегся, снова тихо струятся снежинки.

Хорошо!

А в это время, исколесив переулки и улицы, Саша Емельянов плелся домой. Долго же он добирался до дома, бедняга!

Вьюга мела. Что-то тонко свистело в водосточной трубе. Ветер поднял и понес тучу снега, уложил ее поперек мостовой и кинулся на молодые озябшие саженцы. Они стояли вдоль тротуара, сиротливо вытянув голые прутики веток. Ветер трепал их и рвал, обледеневшие прутики отзывались сухим, смутным шорохом.

Качались огни фонарей.

Глава XVI. Как ты жил без меня?

Какой угрюмой тишиной встретил мальчика дом! Как будто все вещи, стены и окна, за которыми металась вьюжная ночь, сговорились молчать и притворяться чужими.

Тяжело на душе!

Мальчик сел к столу, сгорбив плечи и сжав кулаками виски. В этой позе отчаяния он просидел довольно долгое время.

Потом надо было все-таки приготовить уроки. Вечер тянулся пустой, томительно длинный, печальный вечер, без друзей и надежд.

А когда пробило десять часов и стало ясно, что Гладковых ждать бесполезно, Саша заснул. Он спал крепко. Ему снилось или сквозь сон показалось, что в маминой комнате вдруг вспыхнул свет, словно зажглось среди ночи яркое солнце. Может быть, это было не солнце, а лампа под желтым абажуром? Отворяясь, скрипнула дверь, протянулась дорожка, по дорожке из света к Сашиной кровати бесшумно приблизилась мама.

Боясь спугнуть сон, Саша со вздохом зарылся глубже в подушку.

Он прогнулся, когда на дворе стоял день. Метели как не бывало. На утреннем небе с еще не остывшими следами зари выделялись отчетливо линии крыш, труб, антенн. Что-то бодрое, праздничное было в этой четкости линий, в нежном сочетании красок — голубой, розовой, белой.

Ощущение воскресного утра охватило Сашу. Вскочить, включить радио! Надо приготовить коньки или сначала прочесть «Юмор» Чехова. Вчера Юрка Резников в большую перемену читал эту книгу и хохотал.

Но Саша вспомнил «вчера» и не вскочил. Он тихо лежал, пока не услышал движение в маминой комнате. Только тогда он увидел на этажерке кожаный шлемик. Значит, ночью ему не приснилось — она верно приехала.

— Мама! — закричал Саша, так высоко подскочив на кровати, что все пружины запели.

Радость!

Знакомый халатик, рассыпанные по плечам мокрые после ванны волосы. Саша прижался щекой к влажным прядям.

— Мама!

— Здравствуй, Саша! Ну, как жил?

В это время Агафья Матвеевна внесла чайник. Саша быстро оделся и принялся хлопотать. Он метался от буфета к столу и так азартно хозяйничал, что не успел ответить. Он хитрил с самим собой и оттягивал время.

Если б еще мама не такой веселой вернулась!

За завтрак сели втроем. Саша был рал: может быть, Агафья Матвеевна намекнет — вот, мол, что-то случилось. Она могла вчера догадаться по его виду.

— Как он здесь без меня? — спросила мама смеясь.

Вопрос задан был для того, чтобы доставить удовольствие Агафье Матвеевне — ей, наверное, не терпелось пожаловаться на что-нибудь. Например, Джек вечерами скулил. Но, к великому огорчению Саши, Агафья Матвеевна не была расположена его разносить. Она лаконично ответила:

— Жил. Ничего.

Высоко держа в растопыренных пальцах блюдечко, Агафья Матвеевна не торопясь, обстоятельно пяла чай и между прочим докладывала хозяйке о том, что, казалось ей, требовало обсуждения в первую очередь.