С волками на Вы

Варя не стала ничего спрашивать. Ему безумно тяжело вспоминать про жену. Безумно.

— Анна… — Варя увидела, как он прижался к стеклу лбом. — Я всё ещё не могу поверить, что не увижу её больше, не могу…

Варя не двинулась с места, боясь любым жестом, любым словом ранить Богдана ещё сильнее.

— Они взяли меня в свою деревню, накормили, пытались расспросить, откуда я, но я молчал, а потом сумел незаметно улизнуть. Я бежал к отцу со всех ног, будто пятки мне подпалили огнём, хотя душа требовала вернуться. И я вернулся через несколько дней. Мы сидели с Анной у реки и молчали. Тогда она начала рассказывать сказку на румынском, которую услышала вчера в деревне. Я всё понимал, но продолжал отвечать ей по- русски. Так прошли две недели, и она потребовала от меня правды — откуда я такой взялся. Когда я рассказал ей правду, она долго смеялась и говорила, что обязательно запишет эту сказку, чтобы не забыть рассказать дома. Я обиделся и ушёл, а после полнолуния вернулся в деревню, и вторая девушка сообщила, что Анна уехала домой. Тогда я превратился в зверя, и Михей несколько раз готов был меня пристрелить. Потом мы с ним поговорили, и он сказал, что я не имею права на любовь человека, потому что я зверь. Я согласился. Спорить было не о чем. Анна уехала, и я не думал, что увижу её когда-нибудь. Только будущим летом вместо охоты я вдруг побежал через лес к той деревни, не понимая, что влечёт меня туда. Уже было за полночь, и я увидел Анну с подружкой идущих одних по лесной тропе. Я не смог сдержать радости и кинулся на неё. Обе завизжали, и этот крик отрезвил меня. Я соскочил с груди Анны и опрометью бросился прочь. Но на следующий день вернулся. На груди Анны был платок, и я знал, что под ним следы моих когтей. Она ничего не сказала про волка, только спросила, как я узнал про её приезд. Тогда я ответил, что встретил её случайно в лесу и попросил прощения за исцарапанную грудь. Она побледнела. Они с подружкой не рассказали о волке никому, испугавшись, что их больше не отпустят гулять одних. Я опустил глаза и попросил её поверить в то, что она считала сказкой. Анна поверила. Она даже пришла со мной к отцу и сказала, что согласна принять меня таким, каков я есть. Отец сказал, что скорее пристрелит нас обоих, чем позволит нам произвести на свет потомство. И мы сбежали. Она обещала запирать меня, когда во мне проснётся волк. Но у неё ничего не получилось. Я разломал сарай, я загрыз овцу прямо на дворе отца её подруги. Меня чуть не пристрелил сосед, когда она кричала, что это не волк, а человек. Утром её полдеревни считало сумасшедшей. Нам пришлось вернуться к отцу. Он принял нас, но сказал, что убьёт внуков. Только убивать ему не пришлось. Сколько мы ни пытались сделать из волчат человеческих детей, ничего не получалось. Ни один не доживал до года. Те чучела, среди которых ты спала, мои дети.

Варя хотела бы вздрогнуть, но дрожь пропала. Она глядела в глаза Богдана и не чувствовала прежнего страха.

— Я думал, я надеялся, что Анна никогда не превратится в оборотня, но она приняла образ волчицы, производя на свет нашего первенца. После третьего она стала обращаться, как и моя мать, каждое полнолуние, а потом… Потом она заставляла своё тело оставаться волчьим, как можно дольше, ради новорожденных щенков, надеясь выкормить хоть кого-то, как должно матери, и дать им достаточно сил стать людьми. Но все её потуги были напрасны. Мы не знали секрета, который знала моя мать. Наши дети умирали один за другим, а Анне становилось всё сложнее и сложнее возвращаться в человеческое обличье. Её перестала интересовать человечья жизнь. Если поначалу она вывозила меня в город, научила водить, говорить по-румынски, общаться с людьми… То скоро мы полностью закрылись в деревне, даже перестали общаться с её роднёй. Они думают, что мы уехали в Кишинев в оставшийся после её родителей дом. Пусть так думают. Про эту деревню никто не знает. Костя стал нашим последним ребёнком. Он не умер, но остался волчонком, и Анна возненавидела его. Когда она обращалась волчицей, я трясся за жизнь сына — я боялся, что она загрызёт его, и потому приучил его жить на чердаке. Ему исполнилось семь лет как раз вчера. Но с вами я совершенно забыл про это. Это, думаю, был последний рубеж, за которым его ждала бы смерть или жизнь волка. Но ты сделала то, чему учит фольклор: швырнула в него железным предметом и позвала по имени, пусть и не знала, что делаешь. Только… — Богдан вновь опустил глаза. — Я не знаю, что делать теперь… Я…

Богдан вернулся к стулу и стал перед Варей на колени.

— Анна ничего не сказала мне про тебя заранее. Она поставила меня перед фактом, что ты заменишь её, потому что она чувствует близкий конец и не может оставить меня одного. Она уже почти перестала быть человеком. У неё не стало сил вести хозяйство, и мы избавились от него. Я уже забыл человечью еду. Мы жили только волчьей охотой. Для вас мне пришлось съездить в деревню и купить еды. Только Анны хватило на один день, а потом, как ты видела, рукам она уже не могла возвратить пальцы.

Богдан замолчал, но только на мгновение.

— Наверное, если бы ты приехала с родителями, я бы рискнул предложить тебе остаться. Но появление Константина заставило меня сказать Анне «нет». Она несколько раз пыталась убрать помеху с дороги, но я останавливал её.

Богдан сжал колени Вари и посмотрел прямо в глаза. Она задрожала всем телом, погружаясь в их беспросветную тьму.

— Я хотел тебя отпустить, честно. Но после того, как ты обратила Костю в человека, я не могу… Не могу… Варвара, я не справлюсь… Я уже больше волк, чем человек. Это конец всех оборотней. Но у меня есть сын, и я не могу его бросить… Варвара, — Богдан теперь прижимался к её рукам лбом так же, как недавно к стеклу, — останься со мной, прошу тебя… Ты ведь не любишь Константина, и он не любит тебя. Я это вижу…

Варя вырвала руки, но вскочить со стула не могла. Богдан был слишком близко. Его глаза из чёрных становились жёлтыми. В кармане больше не было лука. Но от его слов глаза щипало куда сильнее. Богдан откинулся на спину и вскочил. И тут же на его месте возник волк.

— Костя! — закричала Варя, надеясь, что тот стоит за дверью, и дверь не заперта.

Он не был за дверь, но услышал крик. Только пока добежал, волк вышиб стекло и выпрыгнул во двор. Варя метнулась к окну и закричала:

— Вернись!

Но волк бежал вперёд, не останавливаясь! Она чуть не вцепилась руками в битое стекло, но Костя успел оттащить её от окна за плечи.

— Что здесь происходит? Где Богдан?

Варя скинула его руки.

— Здесь не было Богдана. Здесь был волк, и он сбежал от меня.

Костя побледнел.

— Этот козёл запер тебя с волком?

— Это самый лучший волк на свете, — выпалила Варя. — Если бы можно было надеть на него ошейник, я бы взяла его сторожевым псом. Но он всё равно в лес убежит. Ты знаешь, где ребёнок?

— Какой?

— Сын Богдана, — И, глядя в растерянное лицо парня, выпалила: — Уйди с дороги.

Она вышла в коридор и побежала к детской. Маленький Костя, закутанный до ушей в одеяло, продолжал спать в колыбели.

— Принеси мою кофту и колготки. Попытаемся его одеть.

— Откуда он взялся? — Костя продолжал стоять на пороге.

— С чердака. Его от нас прятали. Он не умеет ни ходить, ни говорить.

— А где его одежда?

— Костя! — Варя выдержала паузу. — Один раз в жизни не задавай вопросов, а сделай то, что я прошу. И проверь, есть ли здесь погреб. Мне нужно молоко, чтобы сварить кашу. И крупа, хотя бы кукурузная.

— Может, дождёмся Богдана? — предложил Костя.

— Долго ждать придётся.

Костя кивнул и вышел, а Варя спрятала лицо в ладони и разрыдалась.

Глава XXV — Трапеза

Костя молча развёл в плите огонь, но, заглянув в кастрюлю, где вода, казалось, только приобрела желтоватый цвет, но не превратилась в кашу, не удержался от комментария, что на месте ребёнка не стал бы есть такое даже под дулом пистолета. Шутка не удалась. Варя не улыбнулась и даже не повернула в его сторону головы. Их обоих вчера брали на прицел, так что это выражение стоило бы навсегда вычеркнуть из лексикона и уж точно не использовать сегодня.

Костя оказался каким-то уж слишком чёрствым и до сих пор не прочувствовал полноту их вины в разыгравшейся в этом доме трагедии. Вернее, уверяла себя Варя, он не черствый, он недогадливый и до сих пор считает Анну и Богдана обычными людьми. К тому же, верит, что Анна жива. Она не возьмётся пересказывать ему слова Богдана. В них было слишком много личного. Это был крик о помощи. Вой, чтобы не слышать который, мало было просто заткнуть уши. Богдан был поблизости, но что-то удерживало его от возвращения в человеческое тело. Но что именно?

Варя сняла кастрюлю с огня и вынесла за порог в сугроб, чтобы быстрее остудить кашу. У большого Кости скоро спина отвалится таскать Костю маленького. Колготки, даже завязанные узлом, болтались на тонких ногах, и сын Богдана не смог бы даже ползать, потому Варя приказала Косте не спускать ребёнка с рук. Он болтался у него за спиной, то и дело норовя удрать, а когда Костя хватал его под коленки, мальчик кусал его за ухо. Наверное, больно, потому что Костя скрежетал зубами, а сейчас даже швырнул обидчика на пол.

— Неужели так сложно пять минут побыть папой? — заорала Варя с порога. Заорала так сильно, что хриплый голос пропал окончательно.

Костя догнал мальчика уже у камина и вернул в кухню.

— Если бы пять минут! — его голос тоже был хриплым, но не от простуды, а от злости. — Где черти носят его настоящего отца?! Он ищет Анну, что ли? Он сказал тебе хоть что-нибудь, когда уходил?

— Там на столе остались оладья, — бросила Варя, вернувшись за кастрюлей, чувствуя, как от мысли об Анне к горлу подступает кислый ком. Она приготовила вчера завтрак, и сейчас тот, из-за кого она лишилась жизни, будет жевать оладьи и продолжать возмущаться. Зачем, зачем он рассказал про волка и ещё назвал Анну сумасшедшей?! Её бы тоже он отправил на Пряжку, если бы Варя сказала, что искать Анну бесполезно, когда вот она на крыльце — он сам отрубил ей хвост. Сейчас ради Анны, справившейся волчьими когтями со сковородой, она обязана накормить её сына.