С. Ю. Витте

«Что они делают! Да вот финляндский вопрос. Ведь что тоже все наделал Куропаткин. Я согласен, что в некотором отношении Финляндию можно было и следовало прибрать к рукам, но только постепенно и не так, как это делают Куропаткин и этот государственный человек – Бобриков. На днях еще он издал циркуляр, в котором он говорит, что Николай I послал в Финляндию жандармов для насаждения нравственности – а?! – что их там очень часто били и оценили, что потому Николай II, желая усилить это благодетельное влияние на Финляндию удваивает число жандармов, а он – Бобриков – выражает надежду, что финляндцы примут их с такой же любовью. А?! И это пишет генерал-губернатор! Ведь это постыдно! В стране, где не было никаких «шумов», ни проявления нигилизма, ни социализма, где никогда не принимали участия в антимонархическом движении, теперь дама не может собрать в своей гостиной знакомых, не испросив разрешения у «нравственных жандармов». Я понимаю, что немцы наводят порядки или что они что-нибудь ломают, а то государство, которое имеет в столице Клейгельса с его полицией, заводит порядки в такой культурной стране, как Финляндия. Ведь это позор, варварство!

Я заметил, что на меня очень нападали в свите государя, напр<имер>, ген<ерал> Гессе, когда я говорил то же еще два года тому назад и возмущался речами Бобрикова и частыми статьями его клевретов. «Ведь скверно то, – говорил я, – что Бобриков не только говорит несуразности, а как бы с удовольствием купается в этом, дразнит и ожесточает».

С. Ю. продолжал:

– Совершенно верно. А тут еще взяли Плеве. Когда государь спрашивал мое мнение о кандидатах в министры внутренних дел, я, в свою очередь, спросил: «А кто же кандидаты вашего величества?» – «Плеве и Сипягин», – ответил государь. Я могу характеризовать их, но рекомендовать не смею, выбирайте вы. Самый Плеве человек очень умный, ловкий, он честный и отличный администратор, вообще человек вполне подходящий. Но когда был министром Толстой, он был его мнения; когда был Игнатьев, он был его мнения; когда был Дурново (Ив<ан> Ник<олаевич>), Плеве мнения не имел, потому что и у Дурново мнения не было. Сипягин – человек, правда, и не очень умный, может быть, и крайний, – «псовый охотник», как вы его назвали (это я), но это человек дельный, со своими взглядами и не флюгер. Это менее опасно, чем умный, да без принципов. Взяли Сипягина и Плеве доверили Финляндию. Он поднял нос, понюхал, понял, что требуется, и тут же стал гнуть. Чем это кончится?!

– А говорили вы об этом с императрицей Марией Федоровной? – спросил я.

– Да. Она еще дольше идет, чем я, и думает обо всем этом еще гораздо хуже, чем я.

На этом мы разошлись.

5 августа. За завтраком у императрицы Марии Федоровны, конечно, много говорили о Китае. «Qu'on prenne Pеkin et que ce cauchemar finisse» [110] , – сказала императрица.

На мое замечание в<еликой> к<нягине> Ксении Александровне, что она думает о Вальдерзее, она сказала мне, вероятно, мнение своего мужа: «Одна надежда, что этот противный немец приедет, когда все будет кончено».

110

Пускай захватят Пекин, только бы этот кошмар закончился (франц.).

Кн<язю> Барятинскому я высказал свои опасения, что Германия что-то замышляет. Как бы она не сговорилась с Японией против нас. «То же сказал мне, – ответил князь, – и Енгалычев, наш военный агент в Берлине». Из этого следует, что в Гатчине и у в<еликого> к<нязя> Александра Михайловича смотрели на участие Германии в наших делах в Китае не так розово, как С. Ю.

VI

20 мая 1905 г. я случайно завтракал у Витте. Кроме меня был еще гость – Б. М. Шапиров. С. Ю. пришел к завтраку, как всегда, довольно грязный, в пиджаке с пятнами, не вполне застегнутый, но на этот раз он имел особенно неприглядный, озабоченный, даже больной вид. Сначала разговор не клеился. Я наконец заметил, что ждал от этого завтрака много, ибо питал надежду услышать от С. Ю., что он думает о поражении нашего флота, о будущих реформах и т. д.

Тогда С. Ю. разговорился – говорил довольно много под конец завтрака и потом заходил по комнате и продолжал рассказывать.

Конец ознакомительного фрагмента.