Сабинянские воины
Шрифт:
– Я бы не стала так говорить о творце этого дивного мира, – без улыбки заявила строгая дама. – Не будь ее, нам было бы некуда стремиться!
– Согласен, – примирительно сказал Тошук. – Я лишь хотел сказать, что наличие сомнений, споров, а может быть, даже провокаций, возможно, входят в планы сабинянского руководства. Скажу больше – может быть, это даже одна из целей экскурсий. То есть экскурсии устраиваются не только для внешнего мира, но для самих сабинян. Это не столько их нам, сколько наоборот – нас им показывают. Со всеми нашими сомнениями, ошибками, пошлыми устремлениями. Им показывают внешний мир. Возможно, эта экскурсия – эдакая прививка от нашего мира для сабинян.
– Убежден, что она им не требуется, – возразил бородатый носитель устоев. – Я не сомневаюсь,
– Правда, только в теории, – заметил Тошук. – Практика тоже не помешает.
– Но все-таки, зачем они это делают? Провокаторы, которые агитируют сабинян бороться за свои права? – спросила девушка-активистка.
– Ну, это классика психологии, – опять перехватил инициативу бородатый. – Чувство неудовлетворенности оттого, что кто-то смог преодолеть себя, а ты – нет. Чтобы победить это мерзкое чувство, нужно доказать себе, что чужая победа ничего не стоит. Победить чувство зависти к праведнику оттого, что ты грешник. Что для этого нужно? Правильно – развратить праведника. Обычный низменный инстинкт. Описан у Льва Толстого в уже не помню каком рассказе… Ну, вобщем, там такая распущенная богатая девица из чувства неудовлетворенности собой решила соблазнить отшельника-монаха. А он, наказывая соблазн и в ней, и в себе, отрубил себе руку. И после этого она раскаялась и, кажется, сама ушла в монастырь.
– О, как интересно! Обязательно найду его! – воскликнула девушка.
Между тем на периферии комнаты возникло параллельное обсуждение. Дождавшись, пока в основном разговоре возникнет пауза, сидящий в дальнем конце парень лет тридцати решил изложить свои сомнения.
– Прошу прощения, коллеги, я хотел бы выяснить такой вопрос. Насчет питания и так называемых «внешних» вещей. Мы все знаем, что проносить с собой за стену ничего нельзя. А что, если я – аллергик? Или веган? Причем такой, который сразу помрет при виде мясной пищи? Наконец, если я, к моему сожалению, до сих пор не смог побороть никотиновой зависимости? Неужели сабинянскому руководству специально нужно, чтобы я страдал?
– С этого и надо было начинать, – сказал Тошук с неизменной улыбкой. – Вы курильщик, и не готовы отказаться от сигарет. Признаться, не знаю, как вам быть. То есть выбор у вас из двух альтернатив: либо принять условия Сабинянии, где это запрещено, либо отказаться от ее посещения.
– Да, но кому я помешаю? – не унимался парень, по виду похожий на бойкого журналиста солидного издания, выехавшего на пленер. У него была свежекупленная, с иголочки туристская одежда, и аккуратно подстриженная короткая бородка. – Не вам, не им. Спрячусь подальше в кусты, получу порцию своего наркотического вещества – он засмеялся – и готово.
– Замечательно! – брезгливо отозвалась строгая дама. – А потом кто-нибудь потребует права употреблять спиртное и героин!
Носитель устоев был настроен более миролюбиво.
– Видите ли, вы опять апеллируете к правам человека, что в нашем случае неуместно, – обратился он к журналисту. – Мы с вами готовимся войти на территорию, на которую конвенция о правах – или как ее там – не распространяется. Там свои законы.
Строгая дама важно кивнула. Позже я узнал, что ее зовут Мария.
– Каждому из нас важно понять, что там никому и никто ничего не должен – продолжил он ласково. – Вобщем-то, если мы нарушим специфические законы Сабинянии, нас могут попросту убить, – для убедительности он прибег к легкому запугиванию, после чего заговорил уже более жестким тоном, как будто правом убивать за провинности в Сабинянии располагал лично он сам. – Там нет судов, куда вы можете подать иск о нарушении своих прав, там вас не защитят правозащитные организации. Словом, все разговоры на тему, а почему мне нельзя, ведь я имею право – там неуместны. Нет – и точка. Или остаемся по эту сторону стены. – Он, видимо, хотел сказать «вы остаетесь», но решил смягчить выражение.
– Да
я не говорю, что имею право, – капризно возразил журналист. – Просто я не понимаю – кому я помешаю? Вот кому?Впрочем, мне показалось, он уже смирился со своей будущей никотиновой ломкой и не надеялся на чудо. Намек на то, что за сигарету его могут убить, видимо, на него подействовал. Бородатый и впрямь обладал даром убеждения.
– И все-таки, насчет веганства, – вступил парень помоложе, светловолосый, похожий на природоохранного активиста, как и девушка. – Я, конечно, понимаю, что в традиционном обществе его организовать сложно, и так-то питания не хватает…
Бородатый удовлетворенно кивнул. Традиции – это было по его части. К моему удивлению, чуть позднее он представился как Ченг – несколько экзотичное, на мой взгляд, прозвище для обладателя таких убеждений.
– Но ведь сабиняне наверняка не станут спорить, что веганское питание – более этичное, чем убийство животных ради того лишь, чтобы поесть, – продолжал активист. – Тем более что мы, так уж получилось, живем не в традиционном обществе, продуктов у нас много, и мы вполне можем позволить себе поступать этично. Зачем сабинянам из принципа нам в этом мешать? Что с того, что мы принесем с собой немного круп, орехов и сухофруктов, чтобы разнообразить свое меню?
– Если веганы такие этичные, то ради этого они вполне могли бы удовольствоваться на несколько дней теми овощами, что есть за стеной, – воинственно заметила Мария. – Иначе это какое-то лукавство получается. Ратуем за минимизацию потребностей, а сами хотим питаться разнообразно и изысканно! Но ведь тем самым мы создаем неоправданно большую нагрузку на экосистему!
Тошук поспешил смягчить ее слова:
– Я бы добавил, что самоограничение, которое ждет нас за кордоном, важно не только не для сабинян, но для нас. Оно является частью программы экскурсии. Ведь, если вдуматься, что нам показывают? Главным образом – добровольную способность людей принести свой комфорт в жертву ради торжества идеи. Конечно, мы все можем сказать, что наши маленькие слабости вреда Сабинянии не принесут. Ну что с того, что я пронесу на территорию гаджет и буду ежечасно проверять новые сообщения, потворствуя своей соцетевой зависимости? Что с того, что Тим будет потихоньку жевать в кустах свой чернослив, наивно думая, что жители страны этого не замечают? Или что Ержи заберется в скальную расщелину, чтобы втайне выкурить сигарету? Вроде бы – ничего страшного. Но в этом случае Сабиняния так и останется для нас всех прикольной компьютерной игрой. Захотел – поиграл, захотел – встал и пошел по делам. Но фантастика в том, что эта страна – реальность! И это потому, что ее жители «играют» по-настоящему, добровольно отказываясь от многого легкого и приятного ради тяжелого и трудного. Играют до самой смерти. Мы же сами хотели посмотреть своими глазами, как такое возможно. Но что мы поймем, если останемся внешними наблюдателями со своими слабостями и гаджетами? Нам предлагается некоторое время пожить, как сабиняне (ну, я преувеличиваю, конечно). Неужели мы от этого откажемся?
– Ни в коем случае! – воскликнул полноватый итальянец, показавшийся мне (не знаю, почему) похожим на любителя реконструкторских игр и фэнтези. – Ребята, мы же все об этом мечтали! Вспомните: еще две недели назад мы и помыслить не могли, что наша мечта сбудется! И вот мы – здесь, у порога Сабинянии. Завтра мы войдем внутрь! Неужели сигареты или чернослив может быть важнее этого счастья?
Восторженный тон парня убедил оппонентов лучше, чем рассуждения Тошука. Видимо, они вспомнили сладкий вкус своей мечты, когда она казалась несбыточной; лица просветлели. Странно, как быстро осуществление грез рассеивает их очарование, с удивлением думал я. Восторги уступают место бытовым заботам. Похоже, эта компания узнала о своем счастье уже достаточно давно – недели две, не меньше – и успела с ним свыкнуться. В отличие от них, я был неофитом счастья и никак не мог взять в толк, как можно думать сейчас о каком-то разнообразии своего питания. Да ради того, чтобы оказаться за стеной, я готов был перейти на хлеб и воду!