Саботажница

Она снова внимательно посмотрела на меня, и повторила вопрос, с которого начался наш разговор:

– Ну, так что скажешь? Нравится она тебе? Познакомлю?

Понимая, что в данный момент это плохая шутка, я, тем не менее, изобразил на своем лице самый неподдельный интерес и живо кивнул. Тогда она придвинулась ближе, залезла рукой мне под свитер и потрогала мой живот; после, неопределенно хмыкнув, с безнадежным выражением лица покачала головой:

– Нет, это никуда не годится. Трата времени. Маркета любит, чтобы все было по высшему классу, понимаешь? Кубики пресса должны быть такими рельефными, чтобы между ними можно было вставить зубочистку. А в тебя зубочистку можно только воткнуть.

Она убрала руку. Какое-то время мы просто сидели молча. А потом я, сам не зная, зачем, спросил:

– А ты и сейчас простила бы экс-жениха?

– Да, – ответила она, почти не задумываясь.

– Довольно унизительно, не правда ли?

Она посмотрела на меня взглядом, который можно было бы счесть ненавидящим, если бы в ее глазах не стояли слезы. Затем резко поднялась и, с грохотом отодвинув стул, практически выбежала из помещения.

Посидев еще немного, я порылся в карманах пальто и извлек оттуда мятую купюру достоинством в сто крон. Протиснувшись к стойке, я просунул купюру между узкой тесемкой бикини и загорелым бедром Маркеты, которая присела для этого на корточки, рукой держась за пилон. Другую руку она положила мне на плечо; какое-то мгновение мы смотрели друг на друга – потом она кивнула мне, выпрямилась и продолжила танцевать.

Она и в самом деле была дьявольски красива.

Поднявшись наверх по узкой лестнице, я вышел на улицу. Пока мы были внутри, дождь кончился; у входа в бар стояла Вера и курила длинную, тонкую дамскую сигарету.

Увидев меня, она протянула мне что-то. В тусклом свете барной вывески я разглядел крупную розоватую таблетку замысловатой формы, в которой угадывался профиль американского президента. Я вопросительно посмотрел на Веру. Глаза ее все еще были влажными.

– Съешь хоть трампа, – сказала она. – Я настаиваю.

3

Закончилась зима, миновала весна; к началу лета мой досуг приобрел новые, прежде незнакомые мне формы.

Вера так и не познакомила меня с Маркетой – но зато познакомила со своими друзьями-наркоманами. В свободное время, когда она не терроризировала сестру, она в основном принимала спиды (или курила траву – в зависимости от настроения) и проводила время на рейвах.

В бытность мою студентом технического университета, где за каким-то чёртом читали культурологию, я, помнится, однажды писал работу по социокультурному анализу рейва. Доцент, который выдал мне это задание, очевидно, считал себя молодым, прогрессивным преподавателем; о рейвах мы оба имели самое туманное представление, – в нашем городе они просто отсутствовали, как феномен, – но, начав работать с «материалом», я довольно быстро пришел к выводу, что социокультурно анализировать там было нечего.

Спустя много лет, Вера дала мне возможность лично убедиться в этом.

Ее друзья, тем не менее, показались мне довольно приятными людьми. Их съемные квартиры были основательно – и в примерно равных пропорциях – захламлены буддистской и индуистской атрибутикой; всякого рода ароматическими свечами, лампами, гирляндами и светильниками, всевозможными пледами, накидками и покрывалами с замысловатыми узорами самых ядовитых расцветок; ковриками для медитации, приспособлениями для курения всего, что возможно было курить, наборами для чайных церемоний и тому подобным.

Почти все они были образованными, и почти никто не имел определенного рода занятий. Источники их доходов были довольно туманны. Большую часть рабочего дня они нередко проводили во сне.

Дольше и ближе прочих, Вера знала Олега и Алину – молодую супружескую пару из Подмосковья; старого друга их семьи Сашу, который приехал в Прагу из Петербурга и единственный из всех был постоянно трудоустроен – он работал в консалтинговой компании, печально известной тем, что она помогла подсадить миллионы американцев на опиоидные обезболивающие; и, наконец, Аду, которая была ее однокурсницей.

Чаще всего, компании психонавтов собирались у Саши. Он снимал большую квартиру в старом доме на Смихове; с его просторной террасы открывался роскошный вид на реку, и психонавтам нравилось подолгу разглядывать лунную дорожку и очертания моста Палацкого. Саша любил повторять, что за годы в Праге он спустил на наркотики и шлюх сумму, которая могла бы стать первым взносом за эту квартиру; принимая во внимание местную дешевизну веществ, можно было прийти к выводу, что стимуляторы, эйфоретики и эмпатогены делали его на редкость любвеобильным.

Замечу, что всякий раз, как он заводил эту пластинку про шлюх и даунпеймент, меня, в некотором смысле, съедало любопытство, ведь под экстази – по крайней мере, под достаточно большими дозами – секс для мужчины практически невозможен. Однажды, в очередной раз услышав о его расходах, я со всей возможной деликатностью поинтересовался, что конкретно он делает с труженицами – и его ответ не удивил меня: в основном, в МДМА-трипах ему просто хотелось полежать в обнимку с какой-нибудь голой девицей и поговорить по душам.

Одно время он даже горел идеей найти идеальную собеседницу для таких оказий. В своих поисках довольно скоро он обнаружил, что для разговоров по душам местные девушки, чешки и словачки, годились меньше всего – и дело было вовсе не в языковом барьере.

– Знаешь, – говорил он мне, – мы живем в эпоху войны полов. Кто-то считает, что она идет с сотворения мира – но черта с два; на самом деле, мы первое поколение, которое попало в это говно. Мужчины и женщины ненавидят друг друга, есть масса взаимных претензий, а пресловутая эмансипация окончательно ставит все раком. Я сам, когда еще жил в России, был не шибко высокого мнения о наших женщинах. И, только проведя здесь годы и насмотревшись на весь этот ад, я стал спрашивать себя: а чего я, собственно, до них докопался?.. Они делают, что могут…

Конец ознакомительного фрагмента.