Сад лжи. Книга вторая

И снова Роза уловила в ее глазах немой вопрос: „Что там произошло у вас с Брайаном?"

„Ничего, сама разберешься, если захочешь", — ответили Розины глаза.

Молча следя за тем, как пальцы Рэйчел умело и быстро обрабатывают рану каким-то вонючим антисептиком и перевязывают ее, она не могла не восхищаться изяществом и легкостью, с какими та работала. Она представила себе эти пальцы на теле Брайана — они порхают по нему словно бабочки, разжигая его страсть нежными любовными прикосновениями…

„Хватит! Остановись! — приказала она себе. — Это сумасшествие…"

Тем временем Рэйчел поднялась и, открыв кран, стала смывать кровь.

— Не трогайте бинты пару дней, — проговорила она громко, чтобы заглушить шум воды. Затем, вытерев руки одним из множества висящих в ванной розовых махровых полотенец, повернулась к Розе лицом и, сокрушенно покачав головой, добавила: — Жалко платья. Оно у вас такое красивое. Но, может быть, пятна все-таки как-нибудь удастся вывести.

Платье? Роза о нем и думать забыла. Неужели оно и вправду безнадежно испорчено? Нет, наверняка после химчистки все придет в норму. Вот если бы так же легко можно было привести в норму ее жизнь! Жизнь, которую ей, а не этой женщине, следовало прожить с Брайаном…

Только что толку сейчас об этом думать? Все равно что желать, чтобы не было ужасной войны во Вьетнаме или пожара, во время которого погибла ее мать.

В отчаянии Роза почувствовала, как к горлу подступил комок, и, содрогаясь от невыплаканных слез, без сил прислонилась лбом к холодным мраморным плиткам.

— Послушайте, — донесся до нее откуда-то издалека голос Рэйчел, тот особый голос, каким врачи разговаривают со своими пациентами, чтобы их успокоить, — у вас был нервный шок. Возвращайтесь в гостиницу, примите пару таблеток аспирина — и хорошенько отоспитесь.

Стараясь сдержать свои чувства, Роза взглянула на Рэйчел сквозь застилающую глаза пелену слез.

— Да, Брайан не сказал мне, где вы остановились, — наконец произнесла она. — В какой гостинице. Мне же надо будет выслать вам чек.

Рэйчел сразу напряглась.

— В этом нет необходимости, — сухо заметила она. — Я не беру денег со своих друзей. Вернее — Брайана, — поспешно добавила она.

Пожалуй, подумала Роза, даже чересчур поспешно, что подчеркнула и залившая щеки Рэйчел краска, сразу же сделавшая ее нежную кожу безобразно крапчатой.

При виде этих явных признаков смущения Роза испытала некоторое удовольствие, приятной теплой волной шевельнувшееся внизу живота. Прекрасно. У этой женщины, значит, есть своя Ахиллесова пята — Брайан. Так Роза и подозревала.

— Я ваш должник, — сказала она направлявшейся к двери Рэйчел.

Та остановилась и, обернувшись, бросила на Розу пристальный взгляд, отраженный множеством зеркал.

„Прямо как в фильме Феллини", — подумала Роза, глядя на эти напомнившие ей домино отражения: голубые, как незабудки, глаза были совсем как пятнышки на игральных костяшках. И снова Розе показалось, что она уже видела где-то точно такое же лицо…

— Нет, вы ничего мне не должны, — твердо произнесла Рэйчел, пытаясь улыбнуться. — Считайте, что мы квиты.

„Ну об этом уж мне судить! — с горечью подумала Роза, но горечь была уже не такой острой. — И пока Брайан с тобой, квиты нам не быть…"

22

Рэйчел еще раз внимательно осмотрела свои трусики, чтобы уж не оставалось сомнений.

Никаких следов крови!

Она ощутила прилив радости: сидя в маленьком туалете в дальнем конце коридора своей клиники, ей хотелось кричать от счастья.

„Четыре дня!" — прикидывала она. А ведь месячные у нее всегда наступали вовремя. И все-таки, пожалуй, еще слишком рано делать окончательные выводы. С эйфорией следовало подождать.

Но эйфория тем не менее не думала уходить. От возбуждения у нее тряслись руки. Сердце куда-то проваливалось. Поднявшись, чтобы натянуть трусики и разгладить складки на бархатной юбке, Рэйчел едва устояла на ногах — они сделались ватными. Кровь бросилась ей в лицо. Поправляя сбившийся лифчик, она почувствовала под блузкой, как налились ее груди за последние несколько дней, сделавшись неприятно тяжелыми; соски побаливали.

„Все признаки налицо!" — воскликнула она про себя.

Моя руки над ржавой раковиной, Рэйчел окончательно уверилась в своей надежде. Что будет, если она и вправду забеременела? После стольких лет ожидания! Она всегда знала, что в жизни случаются самые невероятные вещи. Вот только вчера у нее была пациентка — женщина, которой никак не удавалось забеременеть. Она отчаялась и решила, что у нее начался климакс. И вот в сорок семь лет она — впервые — забеременела! Чудо? Конечно. Значит, чудеса бывают.

„Господи! — беззвучно молилась Рэйчел. — Пожалуйста, сделай так, чтобы это случилось со мной. С нами. С Брайаном и мною!"

Сколько раз за эти годы она проходила тесты на бесплодие! Довольно, между прочим, болезненные. Последний раз ей даже пришлось принимать морфий. И что, показали они что-нибудь такое, чего она сама не знала? Боже, сколько лет она каждое утро мерит температуру, вычерчивает диаграммы, как будто речь идет о морской свинке! А сколько тысяч раз пришлось ей бегать в туалет, чтобы проверять подозрительные пятна, пробовать груди на ощупь, надеяться, несмотря ни на что, молиться…

И каждый раз — ничего.

И не только это. Куда ужаснее было то, что она лгала! Сознание этого мучило куда сильнее, чем собственное разочарование. Ведь она позволяла Брайану верить, что у них может и должен быть ребенок. Если бы только Брайан знал…

Шесть лет, думала она. И за все эти годы так и не выбрать момента, чтобы рассказать все Брайану! Да, это ее вина. Ведь он так нежен с нею, так все понимает. Расскажи она ему, он бы наверняка не стал ее укорять — и все равно у нее не хватало мужества выговорить страшные слова. И чем дольше она молчала, тем нестерпимее становился груз ее предательства.

Но так хороши были эти первые годы жизни с Брайаном, что Рэйчел не могла решиться омрачить хотя бы один день, хотя бы одну минуту. Тем более, что каждая минута была для них драгоценностью — Брайан как одержимый работал над книгой, а она, вернувшись в Нью-Йорк, должна была наверстывать у себя в больнице упущенное время.

…Как-то вечером она возвращалась в такси домой после полуторасуточного дежурства. На улице мела метель, и посреди этой снежной круговерти она вдруг вспомнила, что сегодня у них билеты в Карнеги-холл на концерт Рубинштейна. Боже, они оба столько недель мечтали об этом! Подумать только, божественная музыка, потом ужин в Русской чайной… Но в тот момент ей хотелось лишь горячую ванну и роскошную негу постели. А Брайан? Могла ли она подвести его? Он и так безропотно сносил ее чудовищно неудобное расписание и ночные дежурства, ни разу не посетовал, не заставил ее почувствовать себя виноватой. Здесь она не могла не отдать ему должное. Когда она приехала в тот вечер домой, он был уже готов к выходу — в своем лучшем костюме, выутюженный, причесанный. Пристально поглядев на жену, он сам предложил: