Сад лжи. Книга вторая

— Не бойся, — успокоил ее Никос. — Она просто голодна, вот и все. Ждет, не найдется ли у нас для нее еды.

— У нее такой вид, будто она нас собирается съесть!

Кошка, словно услышав слова Сильвии, тут же исчезла, растворившись в глубокой тени.

Никос поднялся и протянул Сильвии руку:

— Вставай, дорогая. Я отвезу тебя домой, где никакие дикие кошки тебя уже не съедят. Мы простимся с тобой до следующего понедельника, когда я вернусь из Бостона. Там у меня дела. Надеюсь, тогда мы поужинаем вместе?

— Да, конечно. Во всяком случае, — и Сильвия, подобрав с пола чертежи, свернула их в трубочку, — я смогу за это время разобраться с ними.

Никос широко улыбнулся, демонстрируя белизну зубов, ярко выделяющихся на смуглом лице. Сильвия почувствовала, как снова дрогнуло в груди ее сердце, ощутила в животе теплую тяжесть, словно там был ребенок.

Крепко держа Никоса под руку, Сильвия напряженно думала, спускаясь по ступеням лестницы:

„Боже милостивый, куда я иду и что меня ждет?.."

19

Попивая свой кофе, Макс Гриффин смотрел на Темзу, блестящую в лучах утреннего солнца, подобно старинному черненному серебру. Обычно здесь, в Лондоне, дождь в это время года лил не переставая. Сейчас, сидя в „Савое", он наслаждался и английским завтраком, и этим великолепным видом. Только вот почему на душе у него было так мерзко? Будто он вчера вечером крепко выпил, а на самом деле он пропустил лишь рюмочку кларета.

Виновата тут Роза. Кто же еще? Вчера они полдня провели в самолете бок о бок. Потом Лондон. Ужинать решили пойти в „Челси". Ресторан забит, с трудом достали столик где-то в дальнем углу. Сидели так тесно, что нельзя было повернуться. Весь вечер Макс вдыхал аромат ее духов, чувствовал ее теплое дыхание, когда она смеялась, и видел яркий огонек в ее глазах.

Как хотелось ему взять ее руки в свои. Ведь она была так близко; ее бедро прижато к его; ее рука нечаянно касалась его лица, как только она начинала жестикулировать. И однако все было так же, как если бы они были дома, в офисе. Честно говоря, следовало бы оставить ее там и ехать одному. Чисто деловая поездка? Черт побери, кого он хочет обмануть.

Менять что-либо сейчас уже поздно. Надо стараться брать максимум из того, что есть. В Лондоне они будут всего три дня. Даже меньше, если чопорный британский адвокат согласится принять внесудебное разрешение спора, с которым Макс приехал в Лондон. Предложение клиента было, на взгляд Макса, невероятно щедрым, и он был уверен, что переговоры продлятся совсем недолго.

Макс перевел взгляд на зеленый газон, усеянный цветочными клумбами и прорезанный аккуратными дорожками, вымощенными каменными плитами. Виктория-парк. За ним можно было увидеть набережную, до отказа забитую движущимися машинами, — утренний час пик. По тротуарам энергичной походкой шли клерки и секретарши, и со стороны казалось, что они даже не особенно спешат — длинные зонты в чехлах двигались в такт их шагам, словно маятники часов, отмеряющих время.

Благослови, Господь, этих британцев, подумал Макс Гриффин. Солнце сияет. Небо ясное, как совесть новорожденного, а у всех без исключения зонты. Многие в шляпах, и еще на руке тщательно сложенные дождевики.

„Перестраховываются, — пронеслось в голове у Макса. — А разве все мы так не поступаем?"

Он постоянно видел перед своими глазами… дверь. Ту, что соединяет его люкс с соседним номером. Пастельно-голубые тона, отделка под бронзу и — ни замка, ни ключа. Только массивная медная задвижка, которую легко может открыть любой. Всю прошлую ночь Макс простоял перед этой задвижкой с потными руками и колотящимся сердцем, не решаясь постучать. Как хотелось ему заговорить с Розой — пусть даже через закрытую дверь. А еще больше — обнять ее и сказать, что он чувствовал все это время. Сказать, как он мучается, что умирает от страсти. Сказать, что давно ее любит.

Интересно, какова была бы ее реакция, если бы он осмелился на подобное признание? Сначала она была бы изумлена. Потом, может быть, почувствовала бы жалость. Бедняга Макс! Конечно, он ей нравится и все такое. Она вполне может приласкать его — так любящий хозяин готов приласкать свою собаку, когда чувствует, что той плохо.

Может, пожалуй, даже пригласить его разделить с ней ложе. Из благодарности, не из любви. Господи, неужели он так низко пал, что согласен на такую близость?.. Да это уже в тысячу раз хуже, чем вообще никогда с ней не спать!

— Готовы сделать заказ, сэр? — прервал его раздумья чей-то бодрый голос.

Макс вздрогнул от неожиданности: перед ним стоял официант в ослепительно белом форменном пиджаке с черной бабочкой, выделявшейся на этом белоснежном фоне; через руку было перекинуто туго накрахмаленное льняное полотенце; бесстрастное лицо, гладко зализанные волосы, блеском напоминающие мех выдры.

— Пока нет, — ответил Макс. — Я жду одного человека. Он должен появиться с минуты на минуту.

Макс оглянулся вокруг. Сидящие за столиками безукоризненно одеты — настоящие лондонцы из Сити. Солнечные лучи из высоких окон освещают их сосредоточенные лица, хранящие полную серьезность в процессе поглощения яиц и копченостей. В дальнем конце зала две бесформенные женщины средних лет — судя по отсутствию косметики, твидовым костюмам и практичной обуви, представительницы титулованной аристократии — попивают чай и отщипывают кусочки бриошей. Прямо сцена из какого-нибудь спектакля! Ни единого изъяна. Чтобы их все-таки обнаружить, ему пришлось повертеть головой. Вот у колонны приткнулся столик на колесиках с горой грязной посуды, стаканами из-под сока со следами мякоти, серебряными ведерками с растаявшим льдом. Над корзиной с бриошами у него на столе вдруг зажужжала… муха. А на ковре в глаза бросилось пятно от пролитого кофе.

Обернувшись ко входу, он увидел, как мимо огороженного белой решеткой музыкального бара в центре зала, где по вечерам негромко играет пианино, в его сторону движется молодая темноволосая женщина. Высокая, с длинными ногами, одним своим видом вызывающая желание, она шла свободной походкой женщины, которая не осознает собственной красоты. Ничего искусственного, заранее рассчитанного. Зачарованный Макс ощутил, как внутри что-то обожгло его, будто он одним глотком выпил всю чашку горячего кофе.

„Господи, — поразился он, — шесть лет, а я все еще реагирую на нее, как какой-нибудь мальчишка при появлении своей девочки!"

Вот она идет к его столику — теплая оливковая кожа так и светится, черные волосы разметались по плечам… совсем как у девушки с картины Караваджо. Наверное, чтобы как-то смягчить впечатление от своей экзотической внешности, женщина была одета как нельзя более скромно: прямая твидовая юбка, белая шелковая с открытым воротом блузка, единственное украшение — нитка жемчуга. Макс вспомнил, что подарил ей эту драгоценность, протаскав ее в своем портфеле целый день, когда она получила право на адвокатскую практику после заключительного экзамена. Странно, подумалось ему, почему она носит только одну серьгу? Прямо как пират какой-то. Все эти годы рубиновая „слеза" у нее в правом ухе. Она говорит, что это ее талисман.