Сад Поммера

«Маленькая и бедная волость» судится со всеми — даже до самого Сената доходит. А суд тоже стоит денег.

Выборные что-то объясняют наперебой, но рука писаря снова поднята, и в ней — квитанция за стекла.

— Два стекла оплатить! — наконец машет рукой волостной старшина, и бумажка падает на ворох других.

Плата за керосин?

Поммеру еще в прошлом году было сказано, что керосин он должен оплачивать из своего жалованья. Это решение схода выборных, оно внесено в книгу протоколов.

Писарь Хырак с готовностью берет толстую, густо исписанную черными чернилами книгу. Вот, смотрите, здесь стоит 27 июня прошлого года.

Писарь читает и, потупившись, замирает. Решение есть, но о Поммере и керосине ни слова. Хырак потирает лоб, он у него высокий и сухой, излучает свет. Лоб будто у пророка, он светился бы даже в темноте, если бы натереть его, скажем, тонким слоем фосфора.

Человек среди бумаг, моли и забот непременно должен излучать свет. Это же местный мудрец и летописец, который знает три языка.

Волостной старшина становится все беспокойнее, вот он тянется через стол к книге протоколов.

— Разве не было сказано Поммеру, что этот год он должен покупать керосин из своего жалованья? — спрашивает писарь, крепко вцепившись обеими руками в книгу протоколов, будто в кусок хлеба.

Впрочем, так оно и есть.

— Деньги за керосин всегда начислялись сверх жалованья, — произносит Поммер.

— Это было тогда, когда волость была богаче, — сердито бросает волостной старшина.

— Когда она была богаче? — спрашивает учитель.

Этого никто не знает, всем только кажется, что такие времена когда-то были.

— Жалованья за этот год я еще и не видел, ни копейки, — сообщает Поммер и с достоинством закручивает усы. — Не знаю, на что мне покупать керосин. Будет видно, когда достопочтенное волостное правление выплатит мне полностью жалованье за прошлый год… Неужели мне жаловаться в суд?

Лицо Краавмейстера наливается кровью. Этого еще не хватало!

— В прошлую осень ты топил школьными дровами свою ригу, — говорит он, чтобы только замять разговор о жалованье.

— Топил ольхой, которую мне позволили рубить.

— Ольху можешь брать, это подлесок. А деревья побольше не трогай, они принадлежат волости.

Что это за власть такая, ежели она не решает даже очевидных дел? Выборные не для того поставлены, чтобы тупо взирать друг на друга, а чтобы действовать. Волостной старшина хотел бы услышать мнение собрания. Как считает, например, выборный Кууритс?

Кууритс моргает сонными глазами, вопрос слишком неожиданный для него, и он невольно робеет. Но не ответить нельзя, коль спрашивает сам волостной старшина.

Кууритс думает, его загорелое лицо напряжено, взгляд упирается в пол.

— Давайте лучше оставим это дело на другой раз, — наконец решает он. — Сейчас пока что день долог и школьники распущены по домам, все равно Поммеру керосин не нужен.

А не собирается ли сход выборных тянуть волынку? Так и осень наступит, ежели они будут долго волынить. Если нет ни керосину, ни денег, то пусть волостное собрание выделит двух дюжих мужиков с большими длинными ломами, которые удержали бы солнечный шар на горизонте, пока он, в школе, не закончит вечерний урок.

Даже Пеэп Кообакене не сторонник таких шуток, хотя он трезвенник и демократ. Он огорченно пожимает плечами, — разум да осенит всех и вся. Волостные выборные тоже люди, и зачем прохаживаться насчет света, это же божье светило, оно и кормит нас и одевает.

Сход выборных желает сделать перерыв, некоторые из мужчин уже нащупывают трубку в кармане.

Однако Поммер еще не закончил, в некотором смысле было бы вернее сказать, что он только начинает.

— Почтенный сход выборных, — говорит он. Волостные мужи удивленно прислушиваются: что ему еще надо? — Несколько лет назад в Яагусилла приехал человек со шпагой, из Тарту, начальник уездной полиции, он проверял состояние школьных помещений. Знают ли достопочтенные мужи, что тогда случилось? Начальник полиции тщательно осматривал школу и только качал головой. Выходя из классной комнаты, он вытащил шпагу из ножен и проткнул ею стену. «Вас ист дас, майн херр?» Такой истлевшей и трухлявой была стена школы тогда, но с тех пор прошло много лет. Полицейский начальник запретил заниматься в такой развалюхе и потребовал выстроить новое здание. Но потом наступила смена власти, произошла школьная реформа, и все забылось…

Лицо Краавмейстера заливается краской. Все это штучки школьного наставника, он разжигает их, выборных.

— Волость должна построить новую школу, — заканчивает Поммер при общем молчании.

— Ни я, ни кто-либо из выборных не возражает, школьный дом старый и дряхлый, — отвечает волостной старшина своему старому учителю. — Он и выстроен не под школу, это старая хуторская постройка… Но знаешь ли ты, что волость избрала для решения дела всех этих мужей… — Краавмейстер показывает рукой на горбящихся на скамье людей. — И меня тоже. Мы сами знаем, как и что решать.

— Если вы знаете, почему не решаете? — подзадоривает Поммер.

Старый Кообакене одолел жару, он поглаживает полу своей шубейки и выступает в защиту учителя, он один в волостном парламенте образует демократическую оппозицию.

— Денег нет, это да, так и этак, все это правда, — говорит он, и никто еще не знает, куда он гнет. — В моем роду мой сын первый выучился читать. Кто его учил? Поммер, этот самый Поммер, который сейчас сидит здесь и жалуется: стены школы прогнили, надо благодарить бога, что они еще не свалились ни на чью голову. Почему мы отталкиваем просящую руку учителя? Это наша собственная рука, а мы над этим гогочем как неразумные отроки. Школа нужна для всей волости, а не Поммеру, его дети уже все вышли из школьного возраста. Вы говорите, что нет денег. Денег на белом свете никогда нет… Вот, например, у тебя, Юхан Кууритс, есть деньги? — Скотник вдруг резко оборачивается к выборному.

Юхан не слышит, он дремлет.

— Сейчас, да? — просыпаясь, оторопело спрашивает он.

— Денег нет у меня, нет у Краавмейстера. Если бы они у него были, он бы выстроил себе новый крепкий дом, но нет… Денег нет и у помещика, это я точно знаю. Но пусть их нет! Будь у нас добрая воля выйти из тьмы на свет. Разве только деньги помогают человеку выйти на свет, помогает и усердие. А усердие у нас не должно оскудевать. Мы почти семьсот лет были под баронским гнетом и во тьме, совсем как картошка в подвале, и ни один луч света не будил ни один росток. Но свет приближается с каждым днем, и чем раньше мы построим себе новый школьный дом, тем скорее придем к цели. Вот мой сказ.

Люди слушают Пеэпа внимательно, только Юхан Кууритс снова впадает в дремоту.

Волостной старшина сердито молчит.

Плохо ли говорить какому-то Кообакене или Поммеру! Одного кормит мыза, другой на содержании у волости, хотя волость и сейчас будет еще в долгу у школьного наставника, если дела пойдут так же худо, как шли до сих пор.

Но кто знает, вдруг волость и перестанет быть в долгу перед Поммером и будет ему благодарна лишь за то, что он посадил и взрастил сад… Краавмейстер едва заметно посмеивается. В кармане у него одна совсем необычная бумага.