Сад принцессы Сульдрун

«Да-да, разумеется».

Эйлас ужинал в компании Трюэна. Тот внезапно разговорился и стал строить всевозможные грандиозные планы: «Когда я стану королем, меня будут величать повелителем морей! Я построю тридцать военных кораблей, каждый с командой из ста моряков». Некоторое время Трюэн увлеченно и подробно описывал конструкцию и вооружение кораблей будущего флота: «Нам будут нипочем ни король Казмир — даже если ска согласятся ему помогать — ни татары, ни арабские мамелюки!»

«Впечатляющая перспектива».

Трюэн принялся раскрывать еще более изощренные замыслы: «Казмир хочет быть королем Старейших островов, заявляя, что он — прямой потомок Олама Первого. У короля Одри такие же претензии, и он подкрепляет их тем, что сидит на Эвандиге. Я тоже потомок Олама — и, если отважная вылазка позволит мне захватить Эвандиг, тоже смогу претендовать на все острова, не так ли?»

«Честолюбивая мечта», — заметил Эйлас, а про себя подумал: «Сколько голов полетит с плеч, прежде чем Трюэн добьется своего!»

Трюэн покосился на кузена, нахмурив густые брови. Залпом осушив кубок вина, он снова замкнулся в себе и потерял интерес к разговору. Через некоторое время Эйлас направился на корму, облокотился на ютовый поручень и стал наблюдать за пляшущими в воде отражениями последних лучей заката. Еще два дня — плавание закончится, и больше не нужно будет иметь дело с Трюэном и его несносными привычками… Какая приятная мысль! Эйлас отвернулся от моря и перешел на носовую часть палубы, где под пылающим фонарем сидели свободные от вахты моряки. Несколько человек играли в кости, один перебирал струны лютни и напевал печальные баллады. Посидев с командой полчаса, Эйлас вернулся на корму и забрался к себе в каморку.

Рассвет застал «Смаадру» уже посреди пролива Палисидры. К полудню вдали появилась и снова исчезла тень мыса Палисидры, западной оконечности Тройсинета. Теперь «Смаадра» рассекала волны Лира.

Ближе к вечеру наступил штиль — «Смаадра» лениво покачивалась на волнах; паруса похлопывали, рангоутные планки постукивали. Перед заходом солнца проснулся встречный ветер, и капитану пришлось пустить корабль правым галсом, направив его почти на север. Трюэн бурно выражал недовольство: «Следуя этим курсом, завтра нам не видать Домрейса, как своих ушей!»

Капитан, с трудом выносивший повадки принца, безразлично пожал плечами: «Ваше высочество, левым галсом мы приплыли бы прямо к Водоворотной банке, „кладбищу кораблей“. Если течение не отнесет нас слишком далеко, завтра тот же ветер пригонит нас в Дом-рейс».

«А если отнесет?»

«Здесь течения непредсказуемы. Они создаются приливами и отливами, противоборствующими между островами. Быстрые течения завихряются в средней части пролива — за ночь мы можем сбиться с курса в любом направлении. Немало добротно сколоченных кораблей разбилось на прибрежных скалах Лира!»

«В таком случае будьте осторожны! Удвойте число дозорных!»

«Ваше высочество, все необходимое уже делается».

Перед заходом солнца ветер снова угомонился, и «Смаадра» безвольно дрейфовала по воле волн.

Солнце опускалось за горизонт в оранжевой дымке, пока Эйлас ужинал с Трюэном в капитанской каюте. Мысли Трюэна были чем-то заняты — он почти не говорил, односложно отвечая или вообще не отвечая на вопросы. Эйлас был рад возможности быстро покончить с едой и выйти на палубу.

Последние отблески заката потонули в тучах — наступила темная ночь. Над головой ярко сияли звезды. С юго-востока внезапно налетел холодный бриз; идущую круто к ветру «Смаадру» стало сносить на восток.

Эйлас прошел в носовую часть корабля, где развлекались свободные от вахты матросы. Присоединившись к игре в кости, он сначала проиграл несколько медяков, потом снова их выиграл, но в конечном счете распрощался со всеми монетами, бренчавшими у него в кармане.

К полуночи вахту сменили; Эйлас вернулся на корму. Вместо того, чтобы сразу забираться в тесную каморку, он поднялся по лестнице на ют. Свежий ветер наполнял паруса — за кормой, поблескивая под звездами и фосфоресцируя внутренними прожилками, журчала кильватерная струя. Облокотившись на ютовый поручень, Эйлас смотрел в полусне на тускло мерцающую бурлящую воду.

У него за спиной кто-то был — Эйлас почувствовал, как задрожал настил палубной надстройки. Сильные руки схватили его за ноги, приподняли в воздух и швырнули вперед. На мгновение Эйлас увидел покачнувшееся небо с кружащимися звездами — и шлепнулся в воду. Все глубже и глубже он погружался под бурлящую кильватерную струю, еще не приходя в себя от изумления. Наконец он вырвался на поверхность. Всюду было одинаково темно — где «Смаадра»? Эйлас открыл рот, чтобы закричать, но набежала волна, и он захлебнулся соленой водой. Фыркая и откашливаясь, Эйлас снова попытался крикнуть, но испустил лишь жалобный хрип. В следующий раз ему удалось позвать на помощь громче, но в плещущем море голос его был тонок и слаб, как далекий зов морской птицы.

Корабль исчез. Эйлас качался на волнах, как поплавок, один в центре собственной вселенной. Кто сбросил его за борт? Трюэн? Но у Трюэна не было для этого никаких причин. Тогда кто же? Предположения растворились вместе с памятью — все это не имело значения, все это стало частью навсегда потерянного мира. Теперь он отождествлялся только с волнами и звездами… Ноги тянули вниз. Извернувшись в воде, Эйлас скинул сапоги, тут же утонувшие. Затем он избавился от камзола, тоже стеснявшего движения. Стало легче держаться на поверхности. Ветер дул с юга; Эйлас поплыл по ветру — так было проще и удобнее, чем постоянно получать пощечины от волн. Течение и ветер подхватили его и понесли вперед.

Эйлас ощущал невесомую легкость — его охватило почти восторженное возбуждение, хотя вода, сначала холодная, потом терпимая, снова начинала пронизывать его дрожью. Мало-помалу, с обезоруживающей постепенностью, он снова успокоился. Не осталось никаких забот, никаких тревог. Как просто было бы расслабиться, поддаться сладостной дреме…

Заснув, он никогда не проснется. Хуже того, он никогда не узнает, кто сбросил его за борт. «Я — Эйлас из Родниковой Сени!»

Эйлас стал прилагать усилия; двигая руками и ногами, он поплыл — и снова почувствовал пронизывающий холод. Сколько он уже плывет в этой черной воде? Эйлас поднял глаза: звезды заметно переместились. Арктур уже зашел за горизонт, Вега мерцала низко на западном небосклоне… На какое-то время высший уровень сознания покинул его; Эйлас сохранял лишь смутное, иногда почти гаснущее ощущение продолжения бытия… Что-то заставило его встрепенуться. Дрожащими проблесками вернулось сознание. На востоке небо пожелтело — начинался рассвет. Вокруг была только черная, как чугун, вода. Поодаль, в сотне ярдов, вода вспенивалась у основания скалы. Эйлас смотрел на скалу с печальным интересом, но ветер и волны пронесли его мимо.

Какой-то рев заполнил уши — Эйлас почувствовал внезапный безжалостный удар, потом волна засосала его под воду, подняла и снова жестоко швырнула на что-то твердое и острое. Он пытался удержаться онемевшими руками, едва сгибая вялые промокшие пальцы, но еще один набежавший вал оттащил его в море.

Глава 10

В эпоху правления владык всех Старейших островов, Олама Первого и его ближайших наследников, трон Эвандиг и священный каменный стол, Карбра-ан-Медан, находились в Хайдионе. Олам Третий, по прозвищу «Хвастливый», перевез в Аваллон и трон, и древний круглый стол. Это решение и его последствия были косвенно вызваны разногласиями между самыми могущественными чародеями Хайбраса. В те времена таких волшебников было восемь: Мурген, Сартцанек, Десмёя, Миоландер, Байбалидес, Уиддефут, Коддефут и Нумик. [14] Наибольшим уважением пользовался Мурген, что ни в коей мере не удовлетворяло остальных. Сартцанек, в частности, возмущался аскетической непреклонностью Мургена, а ведьма Десмёя ненавидела введенные Мургеном жесткие ограничения, запрещавшие вмешиваться в дела обычных смертных — то есть заниматься именно тем, что она любила делать больше всего.

14

Всякий раз, когда чародеи собирались на конференцию, появлялся еще один персонаж — высокая фигура, закутанная в длинный черный плащ, в широкополой черной шляпе, полностью закрывавшей лицо. Этот участник собраний всегда стоял поодаль, в тени, и не произносил ни слова. Когда тот или иной чародей осмеливался заглянуть под его шляпу, он видел лишь черное пустое пространство с парой далеких звезд там, где должны были находиться глаза. Присутствие девятого чародея (если его следовало считать таковым) сперва смущало и тревожило участников совещаний, но со временем, так как таинственный незнакомец, судя по всему, не оказывал никакого влияния на события, его стали игнорировать, лишь иногда искоса поглядывая в его сторону.