Сад.Притча

Вдруг он остановился как вкопанный и подхватил меня под руку. Мы сцепились локтями, как два солдата, давшие друг другу клятву стоять до последнего.

–  Ты обрел сердце, - просто сказал он, - стань же Воином.

Его слова и странный жест полностью застали меня врасплох, потому что еще ни разу в моей жизни я не думал о слове «воин» применительно к себе.

–  Кем-кем?
– слегка оробев, переспросил я.

–  Воином, - с чувством произнес он, - изначальным Воином.

Воином, который убивает саму смерть; не только твою собственную, но и смерть всех остальных.

Я много чего наслушался в Саду, достаточно для того, чтобы понимать, что Учитель Шантидева и не думал шутить. Он даже не преувеличивал. Я затих и приготовился слушать.

–  Воин, - начал он, - действует шестью различными путями; так, по крайней мере, это выглядит с его точки зрения. Он действует путем совершенств.

–  Научи меня этим совершенствам, - попросил я, - пожалуйста.

–  Совершенства - это деяния, которые делают тебя совершенным; в тот день, когда они будут истинно совершенными, ты станешь Просветленным и сможешь по-настоящему остановить страдания других и обрести свой собственный окончательный покой.

Начнем с даяния. Воин отдает все, что имеет: отдает все вещи, которые у него есть, отдает все добро, которое когда-либо сотворил, отдает даже свое тело.

–  Я - отдаю, - ответил я, обратив свой ум к даянию.
– Скажу, не кривя душой, - скорее часто, чем редко я даю людям то, в чем они нуждаются, когда владею тем, что им нужно.

–  Владеешь?
– переспросил он, как будто слово это было ему незнакомо.

–  Владею, обладаю, располагаю. Вещи, которые мне принадлежат, - короче, моя собственность.

Учитель Шантидева хихикнул и спросил:

–  А чем ты владеешь?

–  Ну, разными своими вещами, - ответил я, - куртка, что на мне, дома там книжки разные, в спальне - кровать, в стойле - конь, и все такое.

–  Куртка, говоришь?
– невинно спросил он.

–  А что? Куртка как куртка, я ее надеваю, когда холодает.

–  И ты владеешь своей курткой?
– продолжал он выспрашивать.

–  Ну конечно, - ответил я, теряя терпение, - кто ж еще, как не я?

–  И ведь верно, - задумчиво проговорил он.
– А в чем выражается то, что ты ею владеешь?

–  Как это - в чем? Она моя, захочу - надену, захочу - сниму, захочу - вообще продам! Что хочу с ней, то и делаю. Только я, и никто больше.

–  Продам-сниму-надену?
– передразнил он.
– Когда хочешь - надеваешь, когда хочешь - снимаешь, когда хочешь - продаешь?

–  Именно!
– ответил я, не понимая, к чему он клонит.

–  Итак, ты можешь сказать определенно, - продолжал настаивать Шантидева, - что эта куртка будет у тебя и завтра? Что ты полностью распоряжаешься этой курткой?

Я не отвечал, задумавшись. Владеть - значит распоряжаться; я владею своей курткой, потому что распоряжаюсь ею, в том смысле, что могу оставить ее себе, а могу отдать, и никто, кроме меня, не может принять такого решения. Но можно ли с уверенностью сказать, что эта куртка и завтра будет моей?

Я прилежно размышлял, пока наконец истина не вырвалась наружу:

–  Нет, я не могу сказать, что моя куртка и завтра останется со мной.

У меня ее могут отнять или, скажем, стащить. Я могу ее порвать, зацепившись за гвоздь. Она может обветшать и развалиться на куски по дороге домой. Она даже может - я еще глубже задумался - потерять своего хозяина. Такова уж природа всех курток: они стареют, они изнашиваются, они протираются до дыр, они разваливаются и, таким образом, покидают нас, или, наоборот, мы покидаем их, когда умираем, и вот уже пошла моя курточка гулять по свету в поисках нового хозяина: другие люди берут ее и примеряют на себя - вдруг кому она окажется впору.

–  Итак, на самом деле, - тихо проговорил Шантидева, - ты вовсе не распоряжаешься своей курткой. Ею распоряжаются другие силы. Как пришла, так и ушла.

Я молча кивнул.

–  Более того, даже своей кожей, даже своим собственным лицом или именем ты распоряжаешься не больше, чем своей курткой, ибо они достаются тебе и изымаются у тебя независимо от того, хочешь ты их оставить себе или нет.

Я снова кивнул.

–  Вот почему, - продолжал наставник, - я и говорю о том, что нужно отдать все вещи, которые ты используешь, потому что ты - всего лишь пользователь, временный пользователь, а вовсе не собственник.

Тебе на самом деле ничего не принадлежит. Поэтому отдавай все, что пока еще имеешь, пока еще можешь отдавать, ибо скоро, совсем скоро у тебя не останется ничего.

–  Что это за вещи, которые надо отдать?
– спросил я.
– И как мне отдать их, раз уж моя судьба - стать Воином?

–  Начни с материальных вещей, - ответил наставник.
– Внимательно приглядывайся к людям, ставь себя на их место; следи за их глазами, отмечай, чего они ищут. Начни с простого - с чашечки чая, с пары перчаток, даже с пригоршни хлебных крошек для пернатого друга.

Мне показалось, что для кормления голубей вроде бы не нужен столь могущественный Воин; но, прежде чем эта мысль отзвучала в моей голове, Шантидева, словно угрожая, поднес к моему носу свой кулачище; указательный палец был выпрямлен, сухожилия на его руке вздулись до самого плеча, покрытого монашеской одеждой.

–  Только Воин может в совершенстве накормить птичку!
– грозно пояснил он.

Я беспомощно глядел на него, ничего не понимая.

–  Только Воин, - повторил он, - смог бы взглянуть на птицу и тут же понять истинную природу птицы и природу кормления птицы хлебом.

Только Воин смог бы понять, в совершенстве постигнуть, что действие по подношению птице хлеба может быть совершенством даяния - даяния, которое приводит всех без исключения живых существ повсеместно к окончательному и полному совершенству. Для Воина совершенство даяния подношения состоит в том, чтобы отдавать с полным осознанием того, как это даяние в будущем создаст рай за пределами всех смертей и страданий для любого, кто отдает в совершенстве.

–  А в чем состоит совершенство даяния?

–  Когда мы отдаем с совершенным осознанием того, что являем щедрость с целью достичь собственного совершенства и, таким образом, стать совершенным слугой для всех живущих, - это даяние помещает в наш ум отпечаток, заставляющий нас стать этим совершенством.

–  Значит, если отдавать с чистым сердцем, то такое даяние и есть совершенство?
– уточнил я.

–  Несомненно, - был ответ.

Что-то в этой идее не до конца меня устраивало.

–  Так что ж, выходит, не имеет большого значения, что именно мы подносим, - лишь бы отдавать с этим совершенным намерением?