Садовники Солнца (сборник)
Шрифт:
— Закрепившись, я там и заночевал. На первых ветках. Ярко светила луна. Над головой ходили темно-зеленые, почти черные, волны кроны и шумели, шумели. А я снимал сон коры и тревогу хвои… Утром я достиг вершины. С меня сошло семь потов, но я мог объявить всему миру: «Я познал душу этого дерева, потому что познал его жизнь». Там, на головокружительной высоте, я и спросил себя: «А как же ты мог подумать, мельком взглянув на срез сознания человека, подслушав несколько мыслей, что ты уже понял беду его и познал его душу? Стыдись, Илья, — сказал я себе. — И действуй».
— Ты покидаешь нас? — спросил Гарт.
— Сегодня же отстыкую свой модуль — и в путь. Полечу к Днепру. Там есть маленький городок со смешным и поэтичным названием. Городок Птичий Гам. Это родина Анатоля, и я хочу
За барьером лоджии едва слышно позванивала прозрачная пленка обтекателя. Пока Илья вспоминал прощание со школой, модуль миновал желтый мазок берега и бесшумно заскользил над океаном.
Полет предстоял долгий. Конечно, проще было бы отправить модуль с грузовым караваном, а самому, загерметизировав кабину гравилета, прыгнуть в стратосферу. Тем более, что подобные трансатлантические перелеты на тихоходных модулях возбранялись. Но уж очень Илья соскучился за время путешествия к секвойям по своему уютному жилищу да и на новом месте хотелось обосноваться сразу и всерьез.
Илья любил свой дом.
Он получил его, как и остальные сверстники, в день третьего Приобщения к миру, то есть в день совершеннолетия. Им тогда страшно нравилось, что новые жилые модули стали снабжать антигравами. Делалось это по необходимости, так как жизнь становилась все мобильнее и стационарное строительство постепенно превращалось в анахронизм. В самом деле, монтируется, например, крупный сельскохозяйственный комплекс. Тысячи специалистов заняты на стройке. Вокруг комплекса вырастает целый городок. Но вот работы подошли к концу, электронщики запустили в ход свои системы и… городок умирает. Потому что комплексом управляют четыре оператора, а у остальных людей появляются совершенно новые заботы. Или взять места отдыха. Какой смысл превращать все побережья в скопище зданий, в сплошной огромный город, когда все это нужно только на время сезона? Парадоксально, но факт: только «привязав» дом к себе, человек окончательно решил проблему жилья и обрел истинную свободу в выборе места жительства. Лети куда тебе вздумалось, пристыковывай модуль к любому дому — и будь счастлив.
Они были счастливы в то далекое лето.
Их компания, восемь или девять ребят, сразу же после получения модулей слетелась за городом и обосновала новый дом. Местность выбирали самую запущенную — овраг возле развалин какого-то завода — и все лето благоустраивали ее: проложили дорожку, вырыли пруд, расчистили пустошь. Дом свой, конечно же, называли Базой, а себя — исследователями, потому что в те годы все мальчишки бредили обитаемыми, а пуще — необитаемыми мирами… Осенью, с началом занятий, Базу пришлось ликвидировать. Но еще месяца полтора они гоняли бедные модули друг к другу в гости — поживу у тебя пару дней, — пока Януш, решивший испытать себя в ручном управлении, не разбил один из блоков стыковки. Блок ремонтировали всем классом. Оказалось, что в нем, кроме входов и выходов водоканализационной системы, масса других контактных линий и что после ремонта фен в ванной комнате иногда шепеляво нашептывает последние известия.
Илья долго обживал свой дом.
Поначалу он оборудовал кабинет в стиле космического первопроходца. Затем увлекся медициной, и рабочая комната постепенно превратилась в операционную: с хирургическим комбайном и вечно распотрошенным муляжом человека под прозрачным колпаком «объема стерильности». А года три назад, когда Юджин забрал его в школу Садовников, операционную потеснила лавина книг (это увлечение пришло от Антуана). Они удобно расположились на самодельных стеллажах, и муляж в конце концов оказался за мощной перегородкой из трудов по психологии, педагогике, коммунике. [5] Неизменным в кабинете оставался только портрет цветущей липовой ветви — разомлевшей на солнце, пушистой, будто клуб желтого дыма, с золотистыми вкраплениями пчел. Единственным украшением второй комнаты, которая одновременно служила
и гостиной, и спальней, была огромная репродукция арлезианских подсолнухов Ван Гога, занимавшая всю восточную стену.5
От слова коммуникабельность — наука о человеческом общении (фант.).
Модуль опять тряхнуло. На сей раз довольно ощутимо.
— О-ля-ля! — воскликнул Илья, выглянув в окно.
Плотные тучи нависали, казалось, над самой крышей модуля. А внизу разыгрался настоящий шторм. Там вздымались и перекатывались зелено-бурые глыбы воды, закипала зловещая пена. Модуль теперь болтало непрестанно: из кухни послышался жалобный звон хрусталя и фарфора.
«Мне это, право, ни к чему, — подумал Илья. — Пыл приключений не угас, но стал разумней… Интересно, сможем ли мы выбраться без посторонней помощи? Попробуем…»
Он высветлил потолок и попытался на глаз определить толщину облачного слоя. Однако взгляд тонул в черных глубинах туч, проваливался в фиолетовые бездны; все там клубилось, перемешивалось и уносилось — мгновенно растворялось в зловещей мгле, соединившей небо и океан.
— Попробуем!
Модуль нырнул в густое месиво туч, начал набирать высоту. В доме сразу стало темно и сыро. Крыша-окно заплакала. На обтекателях тоже разбежались водяные космы.
«Холодно, — Илья поднялся с кресла, надел меховую куртку. — И дышать труднее. Ну, ничего. «Потолок» высоты полета модуля — семь тысяч метров. Лишь бы выбраться из этого котла…»
Запел сигнал вызова, и в объеме изображения появилось лицо незнакомого пожилого мужчины.
— Курт Леманн, — отрекомендовался он. — Служба Контроля Евразии. Вам нужна помощь?
— Спасибо, — ответил Илья. — Думаю, скоро выберусь.
— Мы будем контролировать ваш полет, — сухо сообщил Леманн. — Объявляю вам также предупреждение. Вы превысили допустимые дальность и высоту полета.
Изображение исчезло. А в следующий миг сквозь прозрачный потолок в дом хлынуло солнце. Его было очень много. Казалось, даже подсолнухи на стене потянулись к своему огнеликому брату.
Разбудил Илью голос диктора. «Инфор» сообщал последние новости:
«Земля. Еще один подводный город в районе Канарских островов принял первых поселенцев… Синтез белка, таким образом, достигает на выходе… Издательство «Лот» выпустило в свет монокристалл полного собрания сочинений Федора Достоевского в переводе на интерлинг… Заканчиваются планировочные и ландшафтные работы на строительстве Музея обитаемых миров… По желанию отдыхающих в Хиве, Паланге и Монтевидео пройдут обильные кратковременные дожди…»
Новости из жизни внеземных поселений Илья слушать не стал. Мир огромен. У него миллионы забот. И одна из них его, Ильи, — помочь человеку. Неотложная, сверхважная забота.
Он вызвал местный информационный центр. Илья знал, что с машиной разговаривать надо медленно и отчетливо, и дважды терпеливо повторил:
— Мне нужны сведения об Анатоле Жданове. Любые. Все, что есть в наличии.
В наличии оказалось немного. Стандартная анкета, отклики школьных учителей, свидетельство о смерти матери, сообщения о выставке, четыре рецензии.
«Вот как, — с горечью подумал Илья, перечитывая скупые строки медицинского заключения, — отца Анатоль не помнит — он погиб на Меркурии, когда мальчику не было и трех лет. А мать… Кровоизлияние в мозг — и ты в мире один. Неважно, что это добрый мир, что он тебя любит и считает родный. Общество — да, коллективное воспитание детей — да, но заблуждался известный фантаст прошлого, считая материнство слепым животным инстинктом и отводя для него в будущем роль духовного рудимента: остров Ява так и не стал заповедником Материнства. Напротив. Нет в новом мире более чистых и возвышенных чувств, более крепких уз, чем те, что связывают человека со своим продолжением. Сейчас это называют «феноменом ребенка», а один поэт удачно объяснил его диалектику: «Закончилась последняя Охота. Закончилась! Убит последний Страх. Теперь осталась главная забота — играть с детьми. Играть! И мудрости высокой узнать секрет — узнать, как зажигать улыбки на устах».