Сады Солнца

Однажды в госпиталь к Кэшу явился генерал Арвам Пейшоту и вручил капитанские полоски и медаль. Тогда Кэш и узнал, что повышен в звании и отправляется на Землю. Генерал сказал, что люди Земли должны знать о том, как выиграна война. Пусть Кэш выступает послом–агитатором военной экспедиции, объяснит, как геройствовали в дальнем космосе доблестные войска, и расскажет о своем подвиге.

— Я почти ничего не помню о нем, — пожаловался Кэш.

— Не беспокойся, у меня есть люди, которые смогут тебе помочь. У тебя — почетное назначение. Ты — герой, а к героям следует относиться как подобает. Ты проедешься по крупным городам, повстречаешь важных персон на званых вечерах и приемах, каждый день будешь есть бифштексы и пить отличные вина. Плюс к тому — женщины. Капитан, мне ведь не стоит напоминать о том, что героев любят? Тебе нужно всего лишь произнести несколько речей, ответить на пару вопросов. Мои люди напишут речи, потренируют тебя. Мои люди будут задавать вопросы, так что не беспокойся насчет ответов. Отличная работенка! Такая, какой ты полностью заслуживаешь. Что скажешь на это?

5

Каждый день бразильцы привозили новых пленников в мертвый город. Поисковые партии рыскали по Дионе, вторгались в каждое поселение, оазис и убежище, хватали обитателей и везли в Париж. Там подвергали краткому допросу, устанавливали личность и внедряли под кожу опознавательный чип. Почти фабричный конвейер, негибкий, но эффективный. Городская сеть и все копии баз данных были утеряны либо испорчены, но бразильцы составили список неблагонадежных, собирая информацию с форумов, сайтов дискуссионных групп, почтовых ящиков, регистров и сетей городов, переживших войну без повреждений. Все служившие в администрации либо любой общественной организации, все высказывавшиеся против объединения с Землей в частной переписке или публично угодили в максимально охраняемую закрытую тюрьму, прежде бывшую городской, а теперь значительно расширенную. Остальных распределили так: беременных, а также женщин и мужчин, ухаживающих за маленькими детьми, отправили в материнский лагерь. Прочим предложили либо работать на администрацию Трех Сил, либо провести остаток жизни в тюрьме.

Почти все пленные придерживались доктрины ненасильственного сопротивления — и отказались работать. Сначала бразильцы пытались сломить их дух. Отказников подвергали публичным обыскам, избивали — без причины, выдернув случайную жертву из толпы, сажали в одиночку, а в первые дни оккупации, случалось, и казнили. Охранники приказывали заключенным выстроиться в шеренгу, хватали двух–трех, тащили в шлюз и открывали наружную дверь. Но казни прекратились, когда за жертвами пошли другие узники, требовавшие казнить и их. Если кому–то в бараке не давали еды, принимался голодать весь барак. Если охранники хватали кого–нибудь, чтобы избить, все хотели быть избитыми. И так далее. В конце концов бразильские власти отчаялись сломить отказников и оставили их в покое: изолировали и снабжали бараки лишь минимальными рационами и жизнеобеспечением.

Шпион решил работать. Люди, практиковавшие ненасильственное сопротивление, — благородные принципиальные сумасшедшие. Они ослабеют и умрут в своих бараках, а вместе с людьми умрут и принципы. В любом случае их принципы не имели ничего общего со шпионом. Он — не дальний и даже не бразилец, не пленник и не оккупант. Он — свободный человек, сдавшийся бразильцам лишь затем, чтобы облегчить поиски Зи Лей. Шпион понимал, что его цель — опасна до глупости, но она придавала смысл его существованию. Шпион всю жизнь тренировался для того, чтобы быть кем–то другим, носить чужое обличье, внедряться в чужую среду, исполнять секретные задания. Этим он и занимался перед войной под личиной Кена Шинтаро: саботировал инфраструктуру Парижа. Этим же занимался и теперь. Несмотря на лишения, страх и тяжелую работу, шпион был доволен и спокоен.

В первые недели он и его товарищи — все неженатые и бездетные — работали по двенадцать часов в день на руинах города. Надзор был минимальный. Вне работы заключенных предоставляли самих себе. Те организовались в команды, занимающиеся домашними хлопотами по очереди: приготовлением еды, уборкой, осмотром и ремонтом жилища и его систем, заботой о раненых в битве за Париж и в первые дни оккупации, сбором и переработкой мочи и фекалий, уходом за плодовыми кустами, растущими на ставшей тюрьмой ферме, и дележом фруктов, дополняющих скудный рацион КАВУ-пищи.

Шпиона сразу приняли с распростертыми объятиями. Дальние не были наивными или легковерными, но привыкли с радостью принимать любого незнакомца и не научились опасливой подозрительности. К тому же шпион немногим отличался от них: такой же долговязый и тонкий, с хватательными большими пальцами на ногах, простыми вторичными сердцами, бьющимися в бедренной и подключичной артериях. Шпион говорил правду о том, что ищет свою подругу Зи Лей, и это тронуло сердца. Он рассказал, что ее арестовали и посадили в тюрьму еще до войны, а он попытался найти и освободить ее во время атаки на город, когда падающие с небес боевые роботы и чужие солдаты быстро сломили оборону по периметру города. Сделать это шпиону не удалось — и с тех пор он искал свою подругу.

Никто на ферме ничего не знал о Зи Лей. Бразильцы держали мужчин и женщин порознь, потому трудно было выяснить, есть ли Зи Лей в рабочих лагерях, или, что вероятнее, она в числе отказников. Но шпион терпеливо ждал. Его научили терпению. Он не переставал думать и беспокоиться о Зи Лей. Наверное, его беспомощная наивная надежда и желание означали, что он влюблен.

Команду шпиона заставили искать и собирать тела погибших во время штурма. Бразильцы вломились с разных концов купола и продвигались к центру, пробиваясь чуть ли не врукопашную сквозь каждую улицу. В последней отчаянной попытке удержаться защитники взрывали нежилые здания. Купол лопнул и потерял воздух. Погибли десять тысяч горожан — половина населения.

Команда работала в нижней части города, среди фабрик, мастерских и старомодных многоквартирных домов. Там когда–то и обитал Кен Шинтаро. Было так странно возвращаться к омертвевшему жилищу. Энергию уже подали, но город еще оставался в вакууме при температуре поверхности минус двести по Цельсию. Деревья, лишенные листвы и тонких ветвей ураганной декомпрессией при разрыве купола, так и стояли голые и смерзшиеся до твердости железа. Квазиживая трава на уличных газонах, растения в парках и палисадниках тоже замерзли и теперь медленно выцветали в резком свете фонарей.

Большинство зданий пострадало во время штурма, герметичность сохранили немногие. Тела лежали в квартирах, дворах, подвалах, на улицах, где их застигла декомпрессия, скрюченные у дверей, в спальных нишах, шлюзах. Легче всего было с теми, кто умер в скафандре. Остальные превратились в каменные статуи, примерзшие к полу, мебели или друг к другу, — с распухшими и почерневшими от перепада давления руками и головами, с лицами, покрытыми коркой крови, пошедшей перед смертью изо рта, глаз, ноздрей и ушей. Глаза выпучились, высунулись языки. Мужчины, женщины, дети. И младенцы.

Команда собирала образцы замерзшей плоти для анализа ДНК, уносила и паковала личные вещи, ломами и клиньями отдирала трупы от мебели, пола и друг друга, грузила на сани, а те вывозили через постоянно открытые тройные двери городских шлюзов. Строительные роботы выпиливали длинные канавы в ледяном реголите за восточным краем полей вакуумных организмов. Тела бесцеремонно сбрасывали и засыпали ледяной щебенкой, словно бразильцы старались поскорее спрятать следы зверств.

После уборки тел в общественных местах работа превратилась в жуткую охоту за сокровищами, обыски квартиры за квартирой, комнаты за комнатой, проверки служебных туннелей, подвалов и служебных ходов, шкафчиков для одежды и комодов, где люди хотели спрятаться либо отыскать последние глотки воздуха. Команда работала, шатаясь от усталости, стараясь не смотреть в лица мертвых, которых отдирали, резали и поднимали. Люди проклинали жесткие непослушные трупы, садились и плакали, а бразильские охранники спешили к изнемогшим, чтобы снова выпихнуть на работу.

Среди заключенных бродили жуткие истории о том, как находили любимых, родителей, детей. Работа была непрерывно нарастающим ужасом. Иные кончали с собой. Кто–то — драматически, напоказ, сдирая с себя шлем или бросаясь под гусеницы роботов, уничтожавших сильно поврежденные здания. Но большинство тихо уходили, прятались и отключали кислородные фильтры. Говорили, так получается легко и не больно. Концентрация углекислоты нарастала, и человек плавно и милосердно уходил в сон.

Самоубийц бросали в те же канавы.