Сафари
Шрифт:
Что же касается Будо, то он, подавив тяжелый вздох, направился в склад товаров, свое святилище. Долгое время, в таинственном полумраке склада, где в идеальном порядке были разложены тюки материй, связки одеял, пестрые плащи, среди цинковых ящиков, содержащих разноцветные бусы, трубки и ножи по двенадцати су штука, приказчик отмеривал, складывал товары, записывал. С метром в руке и пером за ухом он был в своей сфере.
На следующий день было воскресенье, день отдыха. Будо, находившийся еще под впечатлением приключений этой недели, воспользовался этим, чтобы написать своему приятелю Марделе, бухгалтеру торгового дома Ван-дер-Мейлен (фланель и шертинг) в Брюсселе,
«…Вот уже скоро семь месяцев, как я нахожусь в Бунге, приказчиком при складе товаров. Мне здесь очень нравится… кроме того, есть еще охота. Дичи здесь сколько угодно. И притом какой дичи! Буйволы, слоны, леопарды, антилопы… Не говоря уже о гиппопотамах, которые водятся здесь в изобилии. Еще вчера, не далеко отсюда, я убил их пять штук в продолжение получаса. Эта охота совсем не опасна. Нужно, однако, не терять хладнокровия и целить в надлежащее место. По-видимому, я именно так и действовал…»
Три месяца спустя, Марделе, сидя за столиком в кафе Сен-Жосс, где он постоянно проводил свободное время, читал собравшимся приятелям послание «жителя Конго».
Дойдя до вышеприведенного места, он внезапно прервал чтение и воскликнул громким голосом:
— Однако, молодчина этот Будо!.. Пять в полчаса…
И восхищенные слушатели хором повторили:
— Молодчина, Будо!
Окапи
— …Май, июнь… ноябрь!.. Ровно семнадцать месяцев, что он один на посту. Положительно нужно вернуть этого молодца. Он там, ей-богу, совершенно одичает! Посмотрите-ка, что он пишет, Ганзен!..
И начальник округа Линди, капитан Валлэ, протянул своему помощнику, длинному анемичному датчанину, со светлыми, как лен, волосами, грязный и измятый клочок бумаги.
— Ну, что вы на это скажете, дорогой мой?
Лейтенант с равнодушным видом быстро пробежал письмо. Едва заметная улыбка промелькнула на его немного меланхоличном лице, изобличавшем северного уроженца. Слегка пожав плечами, он только сказал:
— Окапи! Он не совсем нормален, этот Ванимп!..
После чего погрузился снова в свои размышления.
Ванимп, о котором говорил капитан, действительно был не совсем нормальным человеком. Командированный «на несколько недель» на пост Кисенге, находившийся почти на опушке Большого леса, он самым усердным образом принялся за расчистку местности и стал сажать кофе и каучук. Когда наступил срок возвращения, он испросил разрешение продлить свое пребывание на посту еще на шесть недель, потом еще на три месяца. В конце концов, удлиняя командировку с шести недель еще на шесть и с трех месяцев еще на три, он кончил тем, что прожил там полтора года, не видя ни одного белого и не сообщая никаких сведений о себе, кроме ежемесячных официальных донесений. Капитан, в котором это возбуждало некоторые опасения, во время одной из своих служебных поездок посетил пост Кисенге и нашел там все в полном порядке. Ванимп, который никогда не был особенно разговорчивым и откровенным, за все время пребывания своего начальника, длившееся неделю, не произнес и двадцати слов. Живя со своими женщинами, боями, собаками и обезьянами, он почти позабыл французский язык, да и вообще, как будто потерял дар слова. Он только немного оживлялся, когда начинал говорить об окапи. Да, окапи, это было другое дело!
Будучи страстным охотником, он дал себе клятву до тех пор не покидать Африку, пока собственной рукой не убьет одну из тех больших антилоп, которые встречаются так редко и которых так трудно выследить.
В письме
к капитану он просил исходатайствовать ему продление командировки еще на шесть месяцев, чтобы, как он объяснял, закончить все работы и лично наблюсти за сбором кофе. Таким образом, это составило бы пять лет пребывания в Конго, или шестьдесят месяцев!— Нет! Уж это слишком! — воскликнул Валлэ. — На этот раз это ему не удастся. Через две недели Ванимп получит мой ответ. Пора, милый мой, возвращаться. Немного цивилизоваться перед тем, как отправиться на берег, а затем, марш, домой! Подумать только, такого угрюмого парня оставить еще на шесть месяцев! Нет, нет! Ни за что!
— Вы могли бы отправиться туда, Ганзен, если вам это по душе! — добавил он, обращаясь к своему собеседнику, который, внезапно очнувшись от своих мечтаний, даже подскочил на месте.
На следующее утро капрал Тиэба, здоровенный сенегалец, исполнявший обязанности посыльного, отправился в Кисенге с письмом к Ванимпу, в котором ему предлагалось немедленно сдать пост старшему сержанту из туземцев и явиться в Линди не позже, как через тринадцать дней. Что же касается продления командировки, то вопрос об этом будет решен впоследствии!
На вершине небольшой возвышенности, на недавно расчищенном пространстве около сотни квадратных метров, где еще оставались пни огромных деревьев, успевшие уже пустить ростки, находилось несколько хижин, окруженных солидным палисадником из ядовитых молочайников и составлявших поселок Кисенге, царство Ванимпа.
В одном из углов ограды из грубо обтесанных бревен была устроена вышка, на которой постоянно находился часовой, имевший таким образом возможность наблюдать за подступами к уединенному посту. Когда день склонялся к вечеру, Ванимп нередко взбирался на эту своеобразную обсерваторию и любовался видом на окрестности.
Прямо перед ним, к западу, расстилалось, куда только хватал глаз, целое море зелени. Это был, так называемый, Большой лес. На востоке пейзаж был не столь диким. Здесь разбросаны были небольшие холмы, а в ясную погоду можно было даже различить вдали снеговую вершину Рувенцори, которую заходящее солнце окрашивало в розовые и лиловые цвета. Этот вид навевал на душу какой-то мир и покой, и, несмотря на то, что начальник поста был человек не особенно чувствительный, он невольно поддавался очарованию этой картины. Тяжело вздыхал и, испытывая какую-то непонятную грусть, он молча возвращался в свою хижину.
На двенадцатый день, около одиннадцати часов утра, Тиэба, взяв ружье на караул, подошел к Ванимпу и передал ему небольшой пакет, обернутый куском сероватого холста и тщательно перевязанный шнурком, который он вынул из своего патронташа.
— Муканда от Буана Н’деке! (Письмо от Валлэ), — сказал он белому, который с равнодушным видом, не спеша, распечатал пакет. Уже давно Ванимп не получал никаких известий из Европы. Он был одинокий вдовец, не имел совсем друзей и уже несколько месяцев не читал даже газет.
Держа в руке письмо своего начальника, он сел на пень. Его и без того угрюмое лицо омрачилось еще больше.
— Не позже тринадцати дней! — проворчал он. — Хорошо! Будет исполнено. Но раньше я заполучу моего окапи! Хотя бы все черти были против меня!..
Затем, не добавив ни слова, он величественным жестом опустил Тиэбу и вошел в свою хижину, где с задумчивым видом развалился на койке.
Прошла целая неделя. Ванимп с каждым днем становился все мрачнее и мрачнее и начинал подумывать об отъезде.