Сафари

Мы забрались в первобытный лес, развели там костер, поели и немного отдохнули. Потом пошли дальше.

В узком туннеле нас нагнал товарный поезд; нам нужно было пробежать небольшое расстояние до ближайшей ниши и укрыться в ней. Но мой храбрый товарищ так струсил, что помчался вперед по рельсам перед настигавшим его поездом! Я кричал ему вслед: «Сюда, сюда! Войди сюда!» Но он не видел и не слышал, и скоро я потерял его из вида.

Я спокойно просидел в нише, пока поезд проходил мимо. При этом я убедился в том, что было бы даже достаточно просто тесно прижаться к стене у рельсов. Поезд шел довольно медленно, мне удалось легко взобраться в последний вагон. Когда мы выехали из туннеля, я внезапно увидел своего товарища. Он стоял на краю дороги, я соскочил и подбежал к нему. Он задыхался и выглядел ужасно. Оказалось, что он выскочил из туннеля в ту минуту, когда поезд совсем уж настигал его, и кинулся вниз с железнодорожной насыпи. Он упал на сучья сломанной сосны. Он выглядел так, как будто у него была потасовка с медведем; хуже же всего было то, что он разбил колено и едва мог ходить.

Я старался помочь ему, сколько мог, и даже побежал вперед на разведку. На ближайшем полустанке я встретил бродягу-индейца, который сообщил мне, что все поезда останавливаются здесь и что ближайший придет после захода солнца. Я пообещал дать ему четверть доллара, если он поможет мне дотащить сюда моего товарища, и уверил его, что последний был человек маленький и легкий.

Увидев шотландское чудовище, краснокожий вытаращил глаза. Он поглядел на него, потом на меня, потом снова на него, добросовестно измеряя его взглядом, печально покачал головой и пробормотал:

— Четверть доллара маленький как глаз, человек большой как дерево, дай полдоллара.

— Хорошо! — сказал я. — Берись!

Мы несли его три часа, обливаясь потом. И при дневном свете я не только сам ухитрился вскочить в поезд, но еще втащил туда моего долговязого шотландца. Это была едва ли не одна из самых дерзких проделок в моей жизни.

Нередко бывает, что величайшие дерзости сопровождаются наибольшим успехом; через час к нашему ужасу приоткрылась боковая дверь нагруженного мукою вагона, в котором мы расположились, и в ней показались форменная фуражка и большая рыжая борода.

Раздались достопамятные слова: «Два доллара с человека за беспрепятственный проезд до Ванкувера. Согласны?»

— Хорошо! — ответил я также кратко и деловито; вымазанная машинным маслом рука протянулась за четырьмя долларами, исчезла заодно с бородой и шапкой, дверь замкнулась, и мы погрузились в долгий, спокойный сон.

Краткий, громкий стук разбудил нас, в приоткрытой двери появилась на минуту красная борода и вновь исчезла. Мы поняли это безмолвное предостережение и выглянули. В бледных лучах холодного утра глубоко под нами серебряным светом переливался необъятный Тихий океан.

Я выскочил после того, как мы переехали через какой-то мост. Опираясь на меня, шотландец в свою очередь спустил свои длинные ноги. Дружески объединенные и обсыпанные белой мукой, напоминая снежных болванов, мы слетели с поезда и покатились с насыпи. Мы были у цели.

Глава десятая

Последовали месяцы напряженной, тяжелой работы. Я едва успевал взглянуть на величавую природу, которая окружала отведенный мне земельный участок. Одни мы не могли справиться, пришлось нанять работника. Это был метис; мне он нравился, хотя и был немного ленив. Потом к нам присоединился еще какой-то житель Канады, по происхождению немец. От него часто несло водкой, он был уже не молод, и в волосах его серебрилась седина. Он звал меня хозяином. Работы становилось все больше, и мы оставили его у себя за небольшую плату. Мак-Арран и оба работника были в большой дружбе. Я же совершенно не выносил своего земляка, а вскоре стал чуждаться и метиса с Мак-Арраном.

Вскоре разразилась катастрофа. Я сказал однажды метису, чтобы он принес мне обед в поле. Он долго не приходил; рассерженный, я побежал домой и потребовал его к ответу. «Он понадобился мне здесь», — сказал Мак-Арран, бросив на меня косой взгляд, и, переглянувшись со своими соумышленниками, отступил за стол.

— Хозяин здесь я! — объявил я решительно.

— Вот как!? — сказал шотландец и ухмыльнулся так подло, что я сразу понял в чем дело.

Он кинул на стол ворох каких-то бумаг. «Вот прочти-ка!»

— Что это еще за дрянь?

— Они докажут тебе, что все здесь находящееся за исключением самой земли, моя собственность, и что, следовательно, хозяин здесь я!

— Яснее и быть ничего не может! — раздался осипший от водки голос немца. Метис всунул руки в карманы штанов и нагло смотрел на меня в упор; оба они, в свою очередь, отступили за стол. Тут только я заметил, что за ними на стене висели заранее приготовленные топоры.

Я проявил большое самообладание. Молча поглядел на всех трех и молча вышел. Я знал, что бумаги моего достойного компаньона и показания обоих работников докажут все, что им нужно.

Перед глазами у меня стояли красные круги, а ноги точно свинцом налились, в то время как я медленно шел к своему любимому месту у реки. Я долго сидел там, обдумывая свое положение и глядя на покрытые облаками горы. Потом встал, вскинул топор и в последний раз пошел «домой».

По дороге, однако, я еще кое-что сообразил и несколько изменил свой план. Я поймал одну из наших двух пасшихся на лугу лошадей, вскочил на нее и проскакал мимо нашего дома, производя как можно больше шума.

Все вышло так, как я того ждал. Все трое торчали там, очевидно выжидая меня. Я направился на единственную проезжую дорогу, связывавшую наш поселок с миром, проехал по ней некоторое расстояние, углубился в наш лесной участок, затем покружил лошадь вокруг нашего участка и спустился вниз по берегу реки. Здесь я связал передние ноги лошади веревкой, чтобы она не могла далеко зайти, и отправился на пастбище. Как я и предполагал, второй лошади там не оказалось. Один, или всего вероятнее, двое из моих товарищей, погнались на ней за мною, чтобы вернуть себе мою лошадь. Храброго шотландца, конечно, не было в их числе!

Все это было так. Когда я вошел в дом, я действительно застал его там одного. Ударом кулака я отшвырнул его в угол, потом вскочил на него и отколотил так, как никогда еще никого не колотил. Потом поспешно, но совершенно спокойно уложил в свой мешок все, что мне было необходимо на дорогу, и, не оглядываясь, вышел.

Я решил вернуться в Ванкувер и оттуда снова пробраться в Соединенные Штаты.

До Ванкувера все шло благополучно; удачные и неудачные проезды «зайцем», теплые и сухие ночлеги с сытным ужином и холодные, сырые, на пустой желудок. Словом все шло как всегда. Потом на меня напал страх, ведь у меня не было паспорта для Соединенных Штатов. Я решил, что лучше избежать торжественных официальностей и перейти границу тихо и незаметно.

Свернув в сторону от полотна железной дороги, я пошел через горы. Местность была дикая, пустынная и почти непроходимая. По счастью мне, наконец, удалось встретить старика, оказавшегося фермером. Он накормил и приютил меня на ночь, а на следующий день вывел на дорогу. Он привел меня к ручью, протекавшему по мирной лесной долине, поросшей высокими и могучими лиственницами. «Ты пойдешь вдоль этого ручья до камня, из-под которого он вытекает. Там ты будешь уже в Соединенных Штатах! Потом поднимешься по отвесу, повернешь направо и выйдешь на большую дорогу. А теперь прощай, я тороплюсь домой. Счастливого пути, парень!»

Я взобрался еще немного выше, разулся, присел на камне у воды, свесив в нее босые ноги, и достал из мешка ветчину, хлеб и мед.

За мною поднимались высокие, рассеченные глубокими трещинами скалы, полуприкрытые сухими сучьями и ползучими растениями. Внезапно над моим ухом раздалось пыхтенье, я повернул голову и увидел рядом с собою огромного медведя. С криком ужаса я вскочил, медведь тоже грозно поднялся, но с проворством дикого зверя, которое человек проявляет иногда в минуту опасности, я бросился бежать. И через пять минут был уже в Соединенных Штатах.