Сага о Гуннлауге Змеином Языке
Шрифт:
– Этот жеребец мне так же не нужен, как и тот. Почему ты мне не предложишь того, что бы я охотно принял?
– Что же это такое? – спросил Торстейн.
– Это Хельга Красавица, твоя дочь, – ответил Гуннлауг.
– Ну, это нельзя так быстро решить, – сказал Торстейн и заговорил о другом, и они поехали домой вдоль Длинной Реки. Тогда Гуннлауг сказал:
– Я хочу знать, что ты мне ответишь на мое сватовство?
Торстейн ответил:
– Что за глупости ты говоришь!
Гуннлауг сказал:
– Это важное дело, а не глупости.
Торстейн возразил:
– Ты должен сперва сам узнать, чего ты хочешь. Разве ты не собрался поехать
Гуннлауг сказал:
– Кому же ты думаешь отдать в жены свою дочь, если ты не хочешь отдать ее сыну Иллуги Черного? Кто же на Городищенском Фьорде знатнее его?
Торстейн ответил:
– Я не хочу никого ни с кем сравнивать. Но если бы ты был таким человеком, как твой отец, ты не получил бы отказа.
Гуннлауг спросил:
– Кому же другому ты хочешь отдать в жены свою дочь?
Торстейн ответил:
– Здесь много достойных людей. У Торфинна в Красном Холме есть семь сыновей, и все они хоть куда.
Гуннлауг сказал:
– Ни Энунд, ни Торфинн не сравнятся с моим отцом, и даже тебе далеко до него. Вспомни, как он на тинге на мысе Тора вел тяжбу против годи Торгрима, сына Кьяллака, и его сыновей и добился своего.
Торстейн ответил:
– Я добился изгнания Стейнара, сына Энунда Сьони. Мне кажется, это было нешуточное дело.
Гуннлауг сказал:
– Тебе помогал Эгиль, твой отец. – И добавил: – Едва ли поздоровится тому, кто откажется вступить со мной в свойство.
Торстейн ответил:
– Прибереги свои угрозы для тех, кто живет на горах. Здесь, в Болотах, они тебе не помогут.
Вечером они приехали домой. На следующее утро Гуннлауг поехал в Крутояр и стал просить своего отца поехать с ним в Городище, чтобы посвататься. Иллуги ответил:
– Ты сам не знаешь, чего хочешь. Собираешься поехать за море, а говоришь, что тебе надо свататься. Я знаю, что такое поведение будет Торстейну не по нраву.
Гуннлауг ответил:
– Я все-таки поеду за море, но сейчас ты должен поехать со мной.
После этого поехал Иллуги и с ним одиннадцать человек, и Торстейн его хорошо принял. На следующее утро Иллуги сказал Торстейну:
– Я хочу поговорить с тобой.
Торстейн ответил:
– Подымемся на городище за домом и поговорим там.
Так они и сделали. Гуннлауг пошел с ними. Тогда Иллуги сказал:
– Мой сын Гуннлауг говорит, что он просил у тебя в жены твою дочь Хельгу. Я хотел бы знать твой ответ на его сватовство. Тебе известны его род и наше состояние. Я не пожалею ничего для того, чтобы у него было достаточно владений и власть годи, если это поможет делу.
Торстейн ответил;
– Одно мне не нравится в твоем сыне Гуннлауге – что он сам не знает, чего хочет. Если бы он был похож нравом на тебя, я бы не колебался.
Иллуги сказал:
– Нашей с тобой дружбе пришел бы конец, если бы ты отклонил сватовство.
Торстейн ответил:
– Раз ты просишь и ради нашей дружбы, пусть Хельга будет обещана Гуннлаугу, но не обручена с ним, и пусть ждет его три года. Гуннлауг же пусть едет за море и учится обычаям хороших людей. Но я буду свободен от всякого обещания, если он не вернется в Исландию в срок или если мне тогда не полюбится его нрав.
На этом они расстались. Иллуги поехал домой, а Гуннлауг – на корабль. И когда подул попутный ветер, они вышли в море. Они подошли к Норвегии и поплыли вдоль побережья Трандхейма до устья реки Нид.
Там они стали на якорь и выгрузились.VI
В это время в Норвегии правил ярл Эйрик, сын Хакона, со своим братом Свейном. Ярл Эйрик жил тогда в Хладире, своей вотчине, и был могущественным государем. Сын Торстейна, Скули, жил в то время у ярла. Он был его дружинником и пользовался его уважением. Рассказывают, что Гуннлауг и Аудун Цепной Пес пришли в Хладир, и было их двенадцать человек. На Гуннлауге было серое платье и белые чулки. На щиколотке у него был нарыв, из которого во время ходьбы выступали кровь и гной. В таком виде явились они с Аудуном к ярлу и учтиво его приветствовали. Ярл знал Аудуна и попросил его рассказать, что нового в Исландии. Аудун рассказал ему новости. Затем ярл спросил Гуннлауга, кто он такой, и тот назвал ему свое имя и свой род. Ярл сказал:
– Скули, сын Торстейна, что за человек этот исландец?
– Государь, – ответил тот, – примите его хорошо, потому что он сын одного из лучших людей в Исландии – Иллуги Черного из Крутояра, и мы с ним вместе росли.
Ярл сказал:
– Что у тебя с ногой, исландец?
Гуннлауг ответил:
– На ней нарыв, государь.
– Однако ты идешь, не хромая, – сказал ярл.
Гуннлауг ответил:
– Я не стану хромать, пока обе мои ноги одинаковой длины.
Тогда один дружинник ярла, по имени Торир, сказал:
– Этот исландец очень заносчив, неплохо бы проучить его немного.
Гуннлауг посмотрел на него и сказал:
– Здесь в дружине твоейЧерный есть лиходей,На злые дела горазд,Смотри и тебя предаст!Торир схватился было за секиру. Но ярл сказал;
– Оставь! Не надо обращать внимания на такие вещи.
– Сколько тебе лет, исландец?
– Восемнадцать, – отвечал Гуннлауг.
– Ручаюсь, что других восемнадцати ты не проживешь, – сказал ярл.
– Чем желать мне зла, лучше желай себе добра, – сказал Гуннлауг, но вполголоса.
Ярл спросил:
– Что ты там сказал, исландец?
Гуннлауг ответил:
– То, что мне показалось уместным: чтобы ты не желал мне зла, а желал бы себе самому чего-нибудь хорошего.
– Чего же именно? – спросил ярл.
– Чтобы ты не умер такой же смертью, как твой отец, ярл Хакон. [5]
Ярл побагровел и велел тотчас же схватить этого дурака. Тогда Скули выступил перед ярлом и сказал:
5
Ярл Хакон умер от руки своего раба. См. «Сагу об Олаве сыне Трюгви», гл. 49.
– Исполни мою просьбу, государь, и пощади этого человека. Пусть он уедет прочь.
Ярл сказал:
– Пусть он убирается как можно скорее, если хочет остаться в живых, и пусть никогда больше не возвращается в мои владения.
Скули вышел с Гуннлаугом, и они пошли на пристань. Там стоял тогда корабль, готовый к отплытию в Англию, и Скули устроил на него Гуннлауга и его родича Торкеля. А Гуннлауг отдал на хранение Аудуну свой корабль и ту кладь, которую он не взял с собой. И вот корабль поплыл в Английское Море, и осенью приплыли они на юг к пристани в Лундунаборге, и там их корабль вкатили на берег.